Оффлайн Ведьма

      Ида в какой-то степени была параноидальным человеком. Однажды столкнувшись с крахом своей мечты, единственное, чего она по-настоящему боялась — это потерять своего ребёнка.       Она боялась, что Триш могут украсть, чтобы потребовать выкуп с Савельевых, ведь Кешу когда-то много лет назад воровала собственная няня с целью озолотиться. Тогда отцу Триш было всего лишь три года, и он не запомнил этого инцидента, но пересказывал его со слов других Иде. Что удивительно, он этим гордился. Мол, даже в три года он уже что-то значил. Всех подробностей Ида не знала, да они её и не интересовали. Иногда она вспоминала его пьяный трёп и задавалась вопросом, как деньги могут быть важнее человеческой жизни. Или же вопрос не в деньгах, а в том, что своя шкура ближе? И человеку важна лишь его боль, а не чья-то другая?       Именно потому Ида искренне боялась, что Савельевы могут забрать у неё Триш. Чего им стоит с их деньгами обернуться против неё и убедить опеку, что Ида — никудышная мать?       Но собственной семьи Ида никогда не боялась. Ведь родные люди в её представлении не могли предать.       Так что она даже подумать не могла, что её семейство полным составом может вступить в сговор с целью перевоспитания «паршивой овцы».       Как не была готова и к тому, что её милый братец с позиции жертвы начнёт ныть и объединит всех против Иды.       В пятницу, собираясь в клуб, подвоха она не заметила, да и встречая рассвет в Болотинском парке, Ида всё так же не чувствовала, что пахнет жаренным. А её родственнички тем временем уже вовсю подогревали блюдо.       Ида сидела на лавочке на берегу озера, глядела на уток и спортсменов, наворачивающих круги кто — по воде, кто — по дорожкам. И чувствовала себя в этот момент идиоткой.       В принципе, субботнюю ночь можно воспринимать как инсталляцию на тему всей жизни Иды Мориной. Сначала состроить гениальный план, потом накраситься, как роковая женщина, чтобы свести его с ума, как героиня старого американского кино, а затем чисто по-русски избить любимого сумочкой, потому что всё пошло не так, как того хотелось. А хотелось загадочного вайба, эмоций на грани. Хотелось почувствовать себя дивой, а не идиоткой.       Этой ночью не по плану пошло всё, что могло пойти не так.       Начиная с Насти.       Ида не любила, когда её сталкивали лбом с прошлой жизнью. Она не хотела видеть никого из своих бывших… Нет, не друзей. Друзьями она назвать их не могла, как и товарищами. Хотя компания Попугая и была для Иды чем-то большим, чем просто «знакомые». Наверное, подойдёт «собутыльники»?       Среди этих ребят Ида считала себя самой разумной. И было так странно вдруг увидеть, как Анастасия, сумевшая вовремя переодеться и переобуться из пьяной накуренной дурочки в баре, которую однажды могли вынести оттуда ногами вперёд, превратилась в эффектную хозяйку этого самого бара.       Сидя на лавочке и глядя на небо, Ида пыталась вспомнить, а пила ли Настя тогда вообще? А её помощница?       Воспоминания тех лет тонули в алкогольных парах. Вот только пары у всех были разные. С годами Ида начала понимать, что у алкоголизма есть два вида: из-за боли и от скуки.       И будучи некогда представительницей первого типа алкоголиков, таких людей Ида оправдывала. Оправдывала не само желание выпить, а то стремление заглушить тянущее чувство бесконечной боли внутри.       Второго же типа алкоголиков, к которому Ида причисляла Кешу и всю его богатенькую компанию, она сейчас просто боялась.       Её мысли в тот момент были такими тягостными, что от них просто хотелось сбежать.       И способов для мысленного побега у Иды Мориной имелось крайне мало.       На скорости спринтера она быстро сфотографировала вид перед собой и отправила Дару.       В её голове мелькнула мысль, что Саша не одобрила бы, узнай она, какие ментальные качели устраивает Ида её брату. Но мысль мелькнула и пропала, а женщина, буравя взглядом телефон, принялась ждать ответа.       Дар написал, что фото красивое, а Ида честно призналась, что любит смотреть на облака. В ответ от Дара спустя какое-то время пришёл кадр, снятый с пустой сцены. В клубе выключили свет, и команда уборщиков приводила в порядок зал перед следующим вечером.       «Меня всегда завораживал этот вид, — написал он. — Шоу закончилось, а жизнь нет».       Его последние слова что-то задели в Иде, она несколько раз перечитала их, прежде чем отмахнуться. Ей хотелось других эмоций. Пусть оставит тяжёлую лирику себе.       «А как же наше шоу?» — написала она, переводя диалог в плоскость флирта.       «Оно только начинается», — самоуверенный ответ заставил Иду рассмеяться.       «Не кажется ли тебе, что мы слишком затянули?»       «Нет. Но, если хочешь, я могу приехать. Ты ещё в парке?»       Ида посмотрела на воду перед собой и долго думала, прежде чем ответить.       «Да. Но не советую тебе приезжать. Так неинтересно».       И вышла из сети.       Вопреки своим словам, она просидела в парке ещё час. На том же самом месте, давая парню шанс легко разгадать загадку. Всё, что ему нужно было — это поймать такси и приехать. Пятнадцать минут, и он был бы тут. Легко же?       Но послушный мальчик не приехал, а Ида не стала залезать в сеть, чтобы прочитать его ответ. На исходе выделенного часа она вызвала такси и поехала в аэропорт. И уже сидя в машине написала Дару с обычного телефона, который всё же сохранила в список своих контактов.       «Как дела у вашего пьянчуги? Отправили домой или бросили трезветь в подворотне?»       Вот только ответа от Дара не последовало. Ни сразу, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. И проблема заключалась в том, что, написав ему обычную эсэмэску, Ида даже не могла проверить, получил ли он её. А если получил, то прочитал? Или сообщение кануло в Лету бесконечного спама разных магазинов и клиник, как это было с её телефоном?       Пока такси несло её по пустому утреннему городу, каким он может быть только на выходных, когда все нормальные люди ещё спят, Ида ждала сообщения. Даже гадала, а не пойти ли ей с Даром на свидание от своего имени, чтобы тем временем Люся писала бы ему сообщения с аккаунта Жабы Морской. Няня бы непременно согласилась бы на такую авантюру, если бы Ида её сильно-сильно попросила.       Но Дар явно берег свои нервные клетки, а потому молчал.       А Ида не хотела показаться той самой дурочкой, которая закидывает сообщениями своего воздыхателя. Хотя бы потому, что она такой дурочкой не была.       По крайней мере, она верила, что между «идиоткой» и «дурой» есть существенная разница.       Когда Ида приехала в аэропорт, Люся, её милая няня и по совместительству зачаток здравого смысла в их небольшой разновозрастной компании женщин, уже стояла у главного входа с ручной кладью в руках. Хотя всё же «стояла» — это неправильный глагол, ведь Люся буквально спала стоя, привалившись к металлическим перилам, что огораживали ступени.       Мимо неё сновали люди, и каждый из них мог умыкнуть чемодан девушки. Но Люся — няня по натуре — могла спать в любой ситуации и в любой позе. Ида даже сфотографировала, как Люся чуть ли не свернувшись пополам спала на барном стуле в детском развлекательном центре, куда они все вместе пошли после долгой бессонной ночи. Было это ещё в ту пору, когда у Триш резались зубы.       Подойдя к няне, Ида похлопала её по плечу, и девушка сонно ответила, не открывая глаза:       — Нет-нет, меня заберут. Такси не нужно.       И, как ни в чём не бывало, Люся продолжила спать. Ида подождала ещё с минуту, но та не собиралась просыпаться. И тогда она похлопала няню по плечу ещё раз.       Люся тяжело вздохнула и, понизив голос до того самого тона, которым няня разговаривала с разбесившимися детьми на детской площадке, произнесла:       — Мужчина, я же сказала, мне ничего не нужно! Ни такси! Ни помощь! — тут она открыла глаза и, увидев Иду, с криком «ой, мамочки» подпрыгнула на месте, выпустила ручку чемодана, и тот кубарем покатился по ступенькам.       Лёгкий пластик от удара о старые окованные металлом ступени, лопнул, как грецкий орех, и, перекувыркнувшись ещё раз, раскрылся, как шкатулка, и Люсины вещи, кое-как запихнутые в него прошлым вечером, вывалились на дорогу. И пока няня переводила растерянный взгляд со своей нанимательницы на повреждённую ручную кладь, Ида назидательным тоном выдала:       — А я тебе говорила, не надо было покупать уценённый чемодан. Не слушаешь ты взрослых людей, Люся, ох не слушаешь.       Покрасневшая няня, которую случай с чемоданом явно разозлил, в ответ выпалила:       — А вы умных людей не слушаете и последствия чаще всего ещё хуже! — и бросилась вниз по ступенькам собирать вещи.       — Что правда, то правда, — ответила Ида, привалившись к перилам. И за свою искренность получила лишь недовольный взгляд Люси. — Как долетела?       Няня пожала плечами и буркнула:       — Нормально.       — Как отдыхала без нас?       — Отдыхала? — переспросила Люся с интонациями человека, услышавшего, что земля не просто плоская, а ещё и вытянутая по диагонали и завязанная бантиком. — Ида, как филолог, вы должны понимать разницу между понятиями «отдыхала» и «недельный невроз».       — Так сильно по нам скучала?       — Да, особенно по вашему умению заниматься подменой понятий.       — Ой, Люси-Люси, как мне тебя не хватало, — с улыбкой полной умиления протянула Ида, пока няня вертела в руках чемодан и так, и эдак, пыталась понять, как его закрыть. — Только потеряв, можно понять, как сильно ты кого-то любишь.       Осознав всю тщетность бытия своего чемодана, Люся закрыла его, как могла, и, сев на него, взглянула на Иду снизу вверх.       — У тебя всё в порядке? — спросила девушка, не то чтобы привыкшая к выходкам начальницы, а скорее смирившаяся с ними.       В её серьёзных участливых глазах Ида увидела отражения своего лёгкого безумства. Пожав плечами, женщина ответила:       — Конечно! У меня всегда всё в порядке.       Люся как-то сказала, что Ида для неё своеобразный предмет для изучения. Человек с тотальной зацикленностью и треснувшей короной величия. Было это пару лет назад, когда Ида под очередным витком рефлексии после бессонной ночи, когда у Триш подскочила температура, решила излить Люсе душу. Та выслушала и, кажется, поняла. Но с тех пор почему-то решила, что может спрашивать у Иды, как она себя чувствует.       А Ида осознала, что Люся хоть и не была её подругой, но была важна для неё.       Вот только Люся никогда не верила Идиному радостному «конечно». Няня всегда смотрела вглубь.        — Захочешь поговорить, — произнесла она, — мои уши открыты.       Ида махнула рукой, мол конечно-конечно, но не сейчас и не в этом столетии, и, чтобы уйти от разговора, достала из кармана телефон и принялась вызывать такси.       Только в маленьком городе за вами может приехать то же самое такси, что привело вас на место.       И вот не прошло и пары минут, как Ида увидела ту же машину, на которой ехала из парка, направляющеюся к ним с другого конца нерационально огромной парковки, рассчитанной явно на большее количество людей, чем здесь когда-либо бывало.       Увидев развернувшуюся чемоданную драму, мужчина, который ранее не перекинулся за всю поездку с Идой ни словом, вдруг выскочил из машины и с участием принялся помогать Люсе донести поломанный чемодан до припаркованного рядышком авто. Щебеча на все лады чуть ли не соловьём, он даже открыл перед Люсей дверь.       Люся же мило улыбалась и благодарила его в ответ. А Ида с выражением немого непонимания смотрела на них и гадала, почему мужчины так любят слабых женщин. Наигранно слабых, конечно же. Они просто не видели Люсю, таскающую тяжёлые пакеты из продуктового. Вот где женская сила и стать!       На Иду же, когда она села на заднее сиденье, водитель даже не взглянул. У неё даже создалось впечатление, что тот боится, что она его покусает.       Ида откровенно забавлялась всю дорогу от аэропорта до города, наблюдая за тем, как мужчина, ближе по возрасту к ней, чем к Люсе, ведёт задушевные разговоры в духе «вообще-то я очень богат, а работа таксистом — это так, для души», пытаясь понравиться няне.       Однако Ида никогда не славилась бесконечным терпением и собиралась уже опустить мужчину с небес на землю, когда на её телефон пришло сообщение, спасшее пустобрёха от кары и унижения.       Господин Клевер отдуплился и решил написать. Что же, похвально, похвально.       «Отвезли домой и уложили в кроватку».       «А одеялко подоткнули?» — набрала ответ Ида и отправила.       Улыбаясь, как злодейка из бюджетного фильма, Ида ждала нового послания. Но то всё не приходило и не приходило, а такси тем временем несло их через центр просыпающегося города в спальный район, где жили её родители.       Иде показалось, что новые сообщения от Дара не приходили долго, слишком долго. Настолько, что он вполне мог за это время упасть и сломать шею. Хотя на деле не прошло и пары минут. В целом, правда, и шею сломать можно в один миг, как это когда-то случилось с жизнью Иды.       Когда сообщение наконец пришло, Ида ожидала увидеть что угодно, начиная от флирта в духе «что, хочешь, чтобы и тебе одеялко подоткнули?» и заканчивая посыланием на все четыре стороны. Так что она ожидала одновременно всего и ничего конкретно, и тем не менее удивилась вопросу:       «Почему тебя нет в мессенджерах?»       В мессенджерах Ида была. Даже в нескольких, работа обязывала. Ведь она переписывалась с кем-то по электронной почте, с кем-то — в чате сайта, а с кем-то — в мессенджерах. С тем количеством рабочих чатов, что у неё имелись в телефоне, ей оставалось только радоваться, что эпоха бумажных писем ушла.       И да, во всех её мессенджерах Дарий Клевер висел в чёрном списке. Исключением была только личная страница в соцсетях и сообщения на телефоне.       Вот они, шпионские игры современных женщин.       Но не могла же Ида написать, что заблочила его, а потому сыграла в дурочку:       «Почему ты так решил?»       «Проверил».       И, прежде чем Ида успела ему ответить, пришла ещё одна эсэмэска:       «И пришёл к выводу, что либо я у тебя в чёрном списке, либо ты удалила приложения».       Проблема смышлёных мужчин в том, что женщинам временами сложно поверить, что у них есть зачатки ума. А когда они его проявляют, хочется их стукнуть и попросить не выпендриваться.       Что ж, теперь понятно, почему на их отношениях с Серёжей изначально можно было ставить крест. Он слишком умный, чтобы быть её парнем, и слишком добрый, чтобы послать её нахрен.       «Да, удалила, — выкрутилась Ида. — Устала от постоянного спама».       «Понятно. Что делаешь?»       «Еду».       «Куда?»       «К тебе домой».       «Жду».       «Ты должен был спросить: зачем?»       «Я никому ничего не должен. Но я тебя жду».       «Один ждешь?»       «Нет. С мамой и бабушками».       «Хм… Мы не так близки, чтобы ты знакомил меня с родителями».       «Ты дружишь с моей сестрой, поверь мне, это куда опаснее встречи с родителями».       «Знаешь, я всё-таки не поеду к тебе».       «Почему? Боишься? А я тебе уже стул отодвинул...»       «Люблю галантных мужчин. Но я забыла, где лежит мой рюкзак», — сообщение она отправила по ошибке, не дописав его, так как водитель как раз припарковался возле её подъезда, Люся позвала Иду по имени, и та, вскинув голову, машинально нажала на кнопку отправки. Тогда же женщина мельком заметила, что телефон у неё со всеми её переписками почти разрядился, и мысленно поставила галочку, поставить тот на зарядку.       Они вышли из машины. Избирательно галантный мужчина достал чемодан из багажника и, лишь спросив этаж, пошёл к подъезду, так и оставив машину посреди дороги, даже не включив аварийку.       Иде и Люсе не оставалась ничего другого, кроме как последовать за ним, медленно поднимаясь по старенькой каменной лестнице с деревянными перилами. На лестничной клетке они немного потолпились и потеснились, сменяя позиции. Не желая будить ни родителей, ни дочь, Ида достала ключи из кармана и открыла дверь, чтобы впустить всех внутрь квартиры.       И там они стали свидетелями поистине пугающей сцены. Настолько пугающей, что все так и застыли в дверях. По диагонали от входа располагалась гостиная, и там мама Иды, полностью одетая, истошно, как плакальщица на похоронах, завывала на плече у отца Иды. Оба они сидели на диване. Заправленном.       — Моя кровинушка! — причитала она. — Моё золотце! Как же так-то? Как же так?       Удивлённая происходящим, Ида, отступая в сторону, чтобы пропустить остальных, с улыбкой спросила:       — Мам, что случилось?       В её голове метались разные образы того, что могла учудить Триш. Всё-таки оборвала обои, как Ида ей предлагала? Или, прыгая, пробила старое кресло в родительской спальне?       Вот только дочери в квартире видно не было.       — Мам, ты что, поставила Триш в угол? Зачем? — и пока водитель такси ставил чемодан в коридоре, Ида, повысив голос, позвала: — Доча, иди сюда! Что случилось?       Она ожидала услышать что угодно. Что угодно, но не это.       Когда мать подняла голову от плеча отца и красными зарёванными глазами посмотрела на Иду, что-то внутри неё оборвалось.       — Она пропала, — надрывным шёпотом произнесла женщина, и Иде показалось, что в этот момент она перестала чувствовать руки и ноги. — Дома была… и пропала.       — Как? — едва шевеля губами произнесла она.       — Вышла… наверное… — неуверенно ответил отец вместо матери, которая вновь уткнулась ему в плечо.       Ида представила, как маленькая девочка, проснувшись с утра, встаёт и, не найдя маму, выходит в подъезд, а потом и на улицу. И в голове стало пусто, как тогда во время аварии. Когда она видела слепящие фары, но ничего не могла уже сделать. Ида пошатнулась, но водитель такси её поймал.       Однако её помутнение, этот момент слабости, длился не более пары секунд. Она ведь всегда сначала делала, а потом думала. Вцепившись ногтями в руку мужчины с такой силы, что чуть не разорвала её до крови, Ида прошипела:       — В полицейский участок. Сейчас же.       Мужчина, встретившись с Идой глазами, вздрогнул. Сглотнул и кивнул.       Вот только Ида этого даже не заметила. Она уже волокла его из дома, не слыша никого. И даже не обратив внимание на мать, которая почему-то перестала рыдать и отчего кричала ей вслед:       — Ида, погоди! Да стой же ты!

***

      О дальнейших событиях, развернувшихся в квартире её детства, Ида узнала многим позже. Когда поздно вечером попросила пауэрбанк у одного из волонтёров, вышедших на поиски пропавшей девочки по району. Было это уже после нескольких часов, проведённых в отделении полиции, где у неё не хотели принимать заявлении о пропаже ребёнка — видите ли, в представлении обрюзгшего мужчины, привыкшего иметь дело исключительно с семейными мордобоями, прошло слишком мало времени с момента пропажи, и ребёнок вполне мог вернуться сам, дети же всегда возвращаются.       Ида пыталась убедить себя, что, возможно, после долгой бессонной ночи на дежурстве мужчина не понимал, что дети такого возраста сами не возвращаются. Но это не помешало ей наорать на него. Как не помешало и поставить на уши всех, кого только можно было. Ида обматерила начальника отделения, которого сонного в выходной вызванивали несколько часов, и заставили приехать. И уже он, не выдержав напора обезумевшей женщины, всё-таки принял заявление, но настоятельно посоветовал Иде сначала попробовать поискать по району. Даже сам позвонил какому-то своему знакомому, который курировал волонтёров в городе и попросил его взять дело под свой контроль.       И вот уже когда Ида вместе с волонтёрами прочёсывали район, она вспомнила, что где-то в процессе между всеми эти событиями, после того как она переслала фотографии девочки кому-то из волонтёров, её телефон выключился окончательно.       Было это где-то в обед.       Осознав, что прошло уже очень много времени, за которое она не связалась с родителями — вдруг Триш всё-таки вернулась, — Ида попросила току, чтобы дать телефону жизнь. И какого было её удивление, когда на телефоне оказалось с десяток пропущенных от Люси. Той самой Люси, что до обеда не звонила ни разу. И одно странное сообщение от матери, которое можно было интерпретировать как угодно:       «Доча, прости».       Примерно тогда, стоя под фонарём в окружении людей, восклицающих чуть ли не на весь город имя её дочери, Ида поняла, что что-то явно идёт не так.       Женщина вдруг вспомнила, что Триш — не тот ребёнок, который может просто взять и уйти из квартиры.       И она позвонила Люсе, которая, как оказалось, пока Ида развивала бурную поисковую деятельность, пыталась вдолбить семейству Мориных, что такое адекватность.       Ида не была дурой, хотя на эмоциях могла вести себя как идиотка, и потому первый вопрос, который она задала няне, оказался таким простым и коротким, что уложился в один вздох:       — Где она?       Люся, умея общаться со своей нанимательницей, ответила чётко и по факту:       — У твоего брата.       — А ты где?       — И я там же.       — И как ты там оказалась?       — Приехала на такси, после того как поговорила с твоей мамой.       Сидя на балконе Димкиной квартиры, Люся поведала, чем занималась, пока Ида развлекалась в полицейском участке.       Когда Ида вылетела из квартиры, потащив за собой водителя такси, её мать, резко перестав быть расстроенной бабушкой, бросилась за ней, но, не заметив развалившийся чемодан, споткнулась и упала всей своей тяжёлой тушей, со всей дури приложившись головой о металлический дверной косяк.       Люся перепугалась, но виду не подала. У неё давно развилась профессиональная деформация — на любое падение она реагировала строгостью, ведь если дать ребёнку знать, что ты его жалеешь и что няню саму пугает падение, может случиться неконтролируемая истерика. А истерики Люся терпеть не могла. В своё время её не единожды выгоняли из кафе и ресторанов из-за детей клиентов, которые эти самые истерики устраивали.       Она с суровостью, которую никто не ожидает от столь милого создания, протянула женщине руку и помогла поднять прежде, чем отец Иды успел встать с дивана и дойти до коридора.       Происходящее тем утром в квартире Мориных показалось Люсе странным. Хотя к странностям она привыкла, и даже составила свою градацию от мелких шалостей до морского шторма, сносящего всё на своём пути.       И Люся считала, что очень хорошо знала Иду, а практика показывала, что дети — это всего лишь отражение родителей в комнате кривых зеркал, где куда ни глянь — сплошные искажения. То голова широкая, а тело узкое, то бедра раздуты, а ножки короткие.       Люся, в отличие от Иды, которая на волне эмоций даже не стала разбираться в происходящем, подмечала детали. Она видела встревоженные взгляды, которыми обменивались мужчина и женщина, которую она держала за руку. И то не были взгляды перепуганных бабушки с дедушкой, которые потеряли ребёнка в квартире, что в принципе звучало абсурдно. То были взгляды двух детей, разбивших мамину вазу, и делающих вид, что они не понимают, почему под столом осколки, а фантазии не хватает, чтобы выкрутиться.       Няня нахмурила брови и нравоучительным тоном, которым разговаривала с детьми в детском саду, куда её отправляли на практику, произнесла:       — Так, куда вы дели Триш?       Синхронно вздрогнув, они уставились на Люсю, и не нашли ничего умнее, чем так же в унисон спросить:       — Девушка, а вы кто?       При других обстоятельствах Люся бы просто мило представилась. Но сейчас, широко расправив плечи, чтобы казаться хоть немного внушительнее, потому что ростом она уступала обоим родителям Иды и смотреть на них ей приходилось снизу вверх, девушка ответила:       — Полиция нравов. А вы совершили преступление.       Конечно же Люся не знала, в чем именно заключалось сие преступление. Но она как дважды два выучила систему, что с детьми нужно всегда держаться позиции взрослого. Того самого человека, который всё знает, всё понимает и может взять на себя ответственность. В критической же ситуации данной стратегии нужно придерживаться не только с детьми.       Родители Иды опешили от такого заявления. И уставились на Люсю, хлопая глазами. Сине-зелёные и карие, затянутые старческой поволокой.       Пока они строили из себя невинность, Люся набрала Иду, чтобы остановить её, но нежный голос сотового оператора оповестил, что у неё недостаточно денег на счету, а, когда девушка сбросила звонок, на телефон тут же пришло сообщение о роуминге.       — Какой у вас пароль от вай фая? — спросила Люся и почувствовала себя пришельцем из будущего в пещере неандертальцев. Такими непонимающими глазами на неё смотрела чета Мориных.— Интернет?       — А-а-а, — протянул мужчина, хлопнув в ладоши. — Это у Иды надо спрашивать, она его нам делала.       — Тогда позвоните Иде сами и скажите, чтобы она вернулась домой.       Мужчина угукнул и кивнул:       — Ага. Да. Надо, — и пошёл на поиски телефона.       Мать же Иды, перестав потирать ушиб, благо, тот, вроде, оказался несильным, спросила у Люси:       — Думаете, она действительно поехала в полицейский участок?       — Ну да! Это же Ида. Она по мелочам не разбрасывается.       — Это плохо, — ответила женщина. — Я думала, она сама пойдёт по городу искать.       — Плохо думали, — тихо произнесла Люся, скорее для себя, чем для кого-то ещё. — Куда вы внучку дели?       Женщина замялась. Тем временем из спальни вышел Идин отец — к своему стыду, Люся не помнила, как их зовут, а спрашивать посчитала невежливым. В руках мужчина сжимал старенький кнопочный телефон с маленьким экраном и огромными цифрами, такие ещё называли «бабушкафонами». И с громким пиликаньем, что сопровождало каждое нажатие, принялся набирать номер дочери, но так и не набрал.       — Вова, — женщина махнула рукой, — не звони ей.       Мужчина так и застыл с пальцем, поднесённым к кнопке вызова. Люся удивлённо вылупилась на них и произнесла:       — Нет, звоните!       — Вова, — покачала головой Идина мать, — не звони!       — Вы с ума сошли? — воскликнула няня. — Вова, звоните!       — Вова, не звони!       Мужчина переводил взгляд с Люси на свою жену и просто не знал, что ему делать.       — Звоните. Звоните! — увещевала Люся.       — Вова, не смей, — стояла на своём женщина.       — Да почему? — возмутилась девушка.       — Да, Лапуль, почему?       — Вы что, не понимаете? Она нас убьёт!       — Лапуль, не начинай а? Пусть домой возвращается. Лучше пусть по-человечески с Димой поговорят и разберутся, чем она в полицию заявление напишет, — прозвучал голос разума в стенах этого бедлама.       Люся мысленно похвалила мужчину.       — Поговорят? — повысила голос Лапуля. — С Идой? Да она чисто назло ему пойдёт и напишет заявление! Бедный Димочка, такой хороший мальчик! А она его со свету сжить пытается!       — Она вообще-то твоя дочь!       — И что? Я что, должна терпеть и молчать, когда она ведёт себя неадекватно?       Владимир уставился на жену, усмехнулся и спросил:       — О, как мы запели! А что, раньше тебе это не мешало? Когда она домой на коленях приползла вусмерть пьяная, ты мне что кричала? «Не трожь её, Вова! Она же наша дочь!» А её пороть надо было!       — Вова, не при людях же! — покосилась на Люсю женщина.       — Тебе вечно не при людях. А то, что ты её набаловала, это нормально? Иде это, Иде то? А то, что Ида на всех срать с высокой колокольни хотела — это ничего? Дочка же! А теперь что? «Давайте сделаем вид, что Триш похитили! Она обязательно одумается!» Хрена лысого она одумается! Одумается она только после того, как всё семейство наше за решётку сядет.       Мужчина не только кричал, но и раскраснелся от натуги так, что Люся боялась, как бы его инфаркт не прихватил.       — Давайте мы все сядем и спокойно поговорим, — решила вмешаться Люся.       — Ага, — едко процедил мужчина, — поговорим в полицейском участке с понятыми.       — Вова, не нагнетай! — прикрикнула Лапуля.       — Я не нагнетаю, а как есть говорю, — ответил мужчина и ушёл в зал, хлопнув дверью. — Всё, я звоню! Я вам говорил, что идея у вас дурацкая. Тоже мне нашлись заговорщики!       — Вова, — закричала женщина и пошла за ним, — отдай телефон сейчас же!       Оставшись одна в коридоре с чемоданом, Люся переводила взгляд с двери подъезда на входную и думала, а сбежать ли ей отсюда? Всё-таки на осинках не растут апельсинки.       Тем временем из зала продолжали доноситься крики и даже звуки борьбы. Постояв в коридоре ещё минутки две, Люся все-таки решила войти в зал и стала свидетельницей следующей картины. Мать Иды, та самая Лапуля, смогла вырвать у мужа телефон и, прежде чем тот успел что-либо сделать, бросилась к открытой двери на балкон и выкинула телефон на улицу. И, обернувшись к ним с видом победительницы, расправила плечи. Ветер трепал её причёску и раздувал домашний халат.       Воцарившаяся тишина продлилась недолго, сменившись яростным воплем:       — Лапуля, ты совсем что ли?! А если бы внизу кто-то был?!       — Да и хрен с ними! — крикнула мать Иды и махнула рукой не глядя, со всей дури ударившись об ручку двери. И на этой дрожащей ноте она зарыдала, как тогда, как только Люся с Идой вошли в квартиру.       А Идин отец тем временем схватился за сердце и сел на диван, причитая. Люся стояла в дверях и просто офигевала. В голове набатом бился один вопрос: «Куда я, чёрт возьми, попала?»       Это же был просто дурдом на колёсиках. А она ещё Иду считала странной, чутка прибабахнутой… Мысль сбежать оттуда ещё никогда не казалась такой заманчивой. Но Люся не была бы собой, если бы так поступила.       — Где у вас аптечка? — спросила она, и Вова махнул рукой в сторону шкафа.       Следующие два часа, пока Ида ставила на уши полицейский участок, Люся отпаивала её родителей пустырником и корвалолом, попутно пытаясь выяснить, что же всё-таки произошло. И у неё это худо-бедно, но получилось.       Однако же происходящее совершенно не вязалось с тем образом, который так красочно любила рисовать Ида. Мать интеллигентка и любительница балета, возвышенная женщина, а отец — уважаемый ветеринар.       В общем, дело обстояло так. Ида в конец задолбала своего двоюродного брата, посылая ему на порог личностей разного толка. И Дима, не зная, как справиться с сестрой, если верить словам Лапули, имя которой всё ещё покрывалось тайной в этом доме, пожаловался своей матери, что его бедного и несчастного достают.       И как бы Идина мать не пыталась убедить её, что сделал он это без малейшего умысла, Люся в сей порыв жалостливой откровенности ни на секунду не поверила. Уж больно витиеватыми и продуманными были формулировки, которыми Димочка жаловался. Лапуля их передала чуть ли не дословно, как она сама говорила, правда со слов Диминой мамы, которая после разговора с сыном тут же же позвонила своей родственнице по мужу и принялась изливать душу. Как могут только две очень доверяющие друг другу женщины.       Вариативный ряд, которым Люсю потчевали не менее получаса, включал в себя фразы в духе «она его не ценит», «унижает как личность», «задевает его мужское достоинство», «топчет гордость». Люся в этот момент честно старалась не смеяться и держать лицо, но её услужливая память то и дело подбрасывала кадры из той же самой практики в детском саду, где два обиженных друг на друга ребёнка подбегали к нянечке и наперебой жаловались друг на друга в меру своих умственных способностей. И если там всё сводилось к фразочкам «она бяка!» и «а он кака!», то в случае Димы и Иды словарный запас был под стать образованию. Однако же месть была такой же детской — давайте спрячем любимую игрушку, а потом вернём, выставив условия.       Вот только Дима и компания из двух старых матерей не понимали одну прописную истину: что работало в детском саду, там и остаётся.       В голове этого чудного трио созрел план. Однако они не собирались воплощать его так быстро — хотели подождать подходящего момента.       Но прошлым вечером Ида их подстегнула. Собралась поздно вечером и уехала неизвестно куда. Накрашенная, наряженная. Как тогда, ещё до рождения Триш.       И её мать, просидев полночи в ожидании дочери, предполагая худшее, разозлилась и решилась на тяжёлые меры. Мол, раз не понимаешь по-хорошему, будет по-плохому.       Буквально за несколько часов до того, как Ида вернулась домой вместе с Люсей, Дима увёз свою сонную племянницу к себе в квартиру.       Ида, всё ещё стоя под фонарём, слушала няню через трубку телефона, и её прошибло на истерические смешки.       За этот день в её голове калейдоскопом сменилась сотня другая жутких картин. Как маленькая девочка в слезах выходит на улицу, её сбивает машина с нетрезвым водителем, и её увозят на скорой. Как ту же маленькую девочку у подъезда поджидают некогда друзья Попугая, а теперь враги Иды, и увозят в неизвестном направлении. Или же в этой самой машине сидят нанятые Савельевыми люди и забирают у неё Триш раз и навсегда. Или же как маленькая девочка бродит по парку в одиночестве, и её забирают какие-то люди и отвозят в отделение полиции, а оттуда опека и детский дом. Хуже всего были те образы, где её подбирали люди и просто оставляли себе.       Но она даже представить не могла, что всё это время её дочь будет сидеть в квартире её брата. И этот гадёныш даже не попытается с ней связаться.       — Люся, — каким-то надломленным, болезненно тихим голосом прервала няню Ида, — я за этот день, кажется, поседела полностью.       В носу защипало от обиды. Ведь она не сделала ничего сверхнадоедливого или страшного, никому не навредила, всего лишь пыталась расшевелить брата, который жил в своём коконе одиночества. А нарвалась на такую жестокость. Да, она играла с его нервами, но это было забавно, курьёзно, даже весело.       Но что может быть весёлого в пропаже ребёнка?       — Люся, я же весь город на уши поставила. Разве что Савельевым не позвонила… Неужто он не понимает, что это теперь просто так не замять? Меня же теперь во все дыры драть будут, потому что я так рьяно лезла в глаза. Люся, мне же никто не скажет «нашлась и слава богу». И ему тоже не скажут…. Идиот…. Лучше бы он на меня заявление в полицию написал, что я его границы нарушаю!       — О, — протянула Люся, — нет, никто из них об этом не думал. Но я бы не была собой, если бы не донесла до них мысль.       — И что он сейчас делает?       — Он-то? Полы моет, — как нечто несущественное выдала Люся.       И тут Иду просто понесло. У неё ещё никогда в жизни не было такого истерического приступа смеха. Она всё смеялась и смеялась и не могла остановиться. Живот и челюсть свело, она чуть ли не пополам сложилась, а перестать никак не получалось. Смех словно разрывал ее изнутри.       — А до этого окна помыл. Я его ещё заставила в магазин сходить и купить складной походный столик и посуду. Мне нужно было накормить Триш.       — Боже мой, — сквозь смех причитала Ида. — Ка… как? Просто как?       — Тебе просто повезло с няней, — ответила Люся. — Так что после сегодняшнего я буду требовать надбавку к зарплате.       И Люся пустилась в очередной рассказ о том, что она делала после обеда, пока Ида гуляла по улицам с волонтёрами.