Обязанные

Сухие ветки хрустели и ломались под ее ступнями, трава и листья чавкали под ботинками, а земля, местами переходящая в откровенное болото, хлюпала сама по себе, даже если не задевать ее ногами. Лера отошла от места предполагаемого лагеря на приличное расстояние. Все потому, что, поддавшись эмоциям, все же разревелась, а потому шла вперед, не разбирая дороги, до тех пор, пока не успокоилась. Это произошло совершенно неосознанно, ей правда не хотелось плакать, просто в носу так неприятно засвербело, а первый всхлип, который избавил ее от этого ощущения, вызвал за собой еще череду, и слезы. Так, она в состоянии, близкому к истерике, шла все дальше и дальше в лес, ища...что-то. Она только недавно, прошлой, черт ее дери, ночью пережила неконтролируемое падение. Пусть ее спасли, но для девушки это не воспринималось, как какое-то очередное приключение, которое можно с легкостью оставить в прошлом, никогда не возвращаясь к нему. Она, мать его, чуть не осталась рядом с домом на отшибе в виде красноватой лужицы, и это было совершенно не смешно. Стоило на мгновение дать волю эмоциям, этот эпизод, как некстати, вспомнился в первую очередь. А ещё очень волновали собственные мысли, возникшие во время падения, и уже после, когда ее все же спасли. И дом на улице Революции, как бы она ни старалась гнать его подальше. Она ведь правда готова была умереть. Заранее примерилась с этой вероятностью. Все обошлось, но это «чуть», это же нельзя так просто оставить, да? А Егор даже не спросил ее об этом после, как она, наверное, ожидала. Понятно, у него были свои хлопоты, но она чуть не умерла... Не умерла, пережила такой кризис, не вскрыв себе вены, даже не слетев с катушек, и, когда только-только захотела влиться в их компанию по-настоящему, помочь, быть полезной хотя бы в чем-то, ее отсылают куда подальше. Восторг. Успокоившись, Лера чувствовала себя иначе. И, хотя ее бунтующий юношеский максимализм кричал послать всех на..далеко, Лера, в конечном итоге, приняла другое решение. Она оказалась посередине леса в одиночестве осматривая массу одинаковых деревьев, и она собиралась этим воспользоваться. Попробовать чертовы медитации, раз это единственное, что она могла бы сделать. Лера присела на первый попавшийся мягкий травяной бугорок среди десятков других идентичных, рассыпавшихся на небольшой полянке. Солнце уже успело подсушить росу, потому она с большим удовольствием села, скрестив ноги под собой и кладя кисти на колени ладонями вверх. Остаточное прерывистое дыхание из-за недавнего излишне бурного проявления эмоций, которые теперь она старалась задавить в себе, мешало процессу. Лера постараюсь расслабиться, как учил ее молодой человек еще в доме на отшибе. Она сделала серию глубоких вдохов и длинных выдохов, прикрыла глаза. Ее слух ловил даже самые незначительные звуки, вроде естественного хруста листвы, шелеста зеленых шапочек высоких деревьев, когда порывы ветра где-то наверху трепали их. Справа прыгнула лягушка, кажется. И еще раз. С мерзким свистом пролетело какое-то насекомое, задержавшись на ее щеке. Она дернула мышцей, чтобы смахнуть его, но жук оказался не таким чувствительным к намекам. Он отцепился только на несколько секунд, приземлившись в том же месте. Это раздражало. Ей пришлось с размаху ударить себя по щеке, чтобы убрать зарвавшуюся букашку. Словить дзен все еще выходило очень паршиво. Через примерно бесконечность утомительных минут Лере надоело тратить время впустую. Она села на трухлявый пень, обижено поджав к себе ноги, и фыркнула. Нечто вроде уязвленности не позволяло ей взять идиотскую книжку для детей. Раз уж они не посчитали ее способной ни на что, кроме как молчаливого созерцания природы — она именно этим и будет заниматься. Когда Лера окончательно решила просидеть на этом месте в полном одиночестве до позднего вечера, подождав, пока ее либо загрызут какие-нибудь дикие звери, либо она умрет от обезвоживания или голода, «бестелесная призрачная сука», как она окрестила ее в своей голове, будучи очень обиженной на весь мир, решила нарушить ее планы. Тень появилась весьма эпатажно: — Я все больше поражаюсь несоизмеримости твоей начитанности и тупости! Как тебе удается все совмещать? — Что, простите? — если бы ее взгляд коснулся Росс, то обязательно бы убил. Но в стороне, откуда доносился голос женщины, лишь колыхались когтистые ветви бледно-зеленых невысоких кустов. На них же Лера развесила промокший от дождя плащ. — Я никогда не замечала за тобой проблем со слухом, — хмыкнул голос, и Лера не сдержала злобного звука, балансирующего между фырчанием и откровенным рыком. — Нет, мой вопрос скорее подразумевал какого черта? — Это уже что-то более конкретное. Но все же, я спросила первая, потому — изволь ответить. — Я.., — Что вам нужно? — Лера нахмурилась. — У тебя есть потенциал, все возможности, а ты просто сидишь на пеньке и сливаешь все это в помойку, — ее голос звучал до трясучки сухо. — А ты спросила, нужно ли мне это? — И не подумала. — Я об этом и говорю. Мне это не интересно, — бросила Лера, отворачиваясь, надеясь на то, что этот бесячий голос поймет жирный намек. Но жирный намек был проигнорирован. — Ты можешь лгать себе сколько угодно, но имей в виду, соплячка, я — в твоей голове, поэтому тебе не удастся одурачить меня. Хватит этих дешевых трюков, Егор дал тебе отличное пособие — не упускай возможность и прочитай его. Ты — единственная, кому можно использовать свою энергию, разве ты не хотела бы чуть облегчить жизнь другим, научиться чему-нибудь и не быть уже такой бесполезной? Если бы женщина стояла перед ней, Лера отдала бы голову на отсечение, что на ее лице растянулась злорадная ухмылка. — Я не бесполезная! На самом деле она, конечно, теперь так не думала. Но ей все равно не нравилось, с каким надрывом в голосе была произнесена эта фраза. Такой тон выдавал ее истинное мнение на этот счет с головой. — Да? — и как можно было передавать эмоции одним только голосом насколько точно, что выражение лица, которого четко никогда не видела, прочно стояло в голове, — А чем же ты так полезна? Пока что я не заметила, чтобы ты была кем-то кроме обузы. Что-то внутри неприятно отозвалось на эти слова. — Не думаю, что это то, что следует говорить Тени, — с показным сомнением, отчаянно пытавшись замаскировать обиду, проговорила Лера. В голове прозвучала фраза «Тень не лжет». «Кусты» снова хмыкнули. — Достань книгу, что дал тебе Егор. — Ту, которая «Основы для детей пред академического возраста»? — Да, ее. — И что мне с ней делать? — Прочти первые три главы, в конце третьей будет практическое задание. Чтобы войти в медитативное состояние, нужно почувствовать единение с энергией внутри себя и энергией внешнего мира. — Но я не хочу, даже не могу. Мне нужно время и все такое...чтобы привыкнуть. — Не будь такой упрямой идиоткой. У тебя было достаточно времени до этого дня. — Вы только что назвали меня идиоткой? — Нет, я посоветовала тебе ею не быть, — голос раздался ближе, чем был раньше. — О. Это успокаивает. — Доставай и читай. — А вы, раз такая умная, не можете сами мне объяснить? — Нет. Так теряется вся та часть, где ты должна научиться и понять что-нибудь сама. — О, — только и сорвалось с губ. Замечательно. — Вы говорите, что я должна учиться, при этом все, что вы делаете — велите читать книгу? — Все так. — Тогда какая от вас польза? — Я помогу с практикой. Не заставляй меня повторять дважды, — но, единственный, кто здесь кого-то к чему-то принуждал — оказалась сама женщина, — И надень наконец свой источник. — Ты про камень? — ее манера перескакивать с «вы» на «ты», возможно, Тень не оценила, и, может быть, по этой причине не ответила. Хамоватая помощница исчезла, а Лера тяжело вздохнула, все еще чувствуя на себе ее взгляд. Ну, или только думала, что чувствовала. Лера открыла рюкзак и достать с самого дна дурацкую книжку. За нее, как назло, зацепилась веревочка с кристаллом, который он вложил в ее ладонь тогда же. Чертова книга и чертов кристалл. Лера считала себя умной. В эту характеристику она также включала начитанность, сообразительность и все вытекающие. Вся ее самооценка строилась на этом убеждении, буквально была основой всего. Ей казалось, попади она в передрягу — ее собственный мозг найдет выход из любой проблемы, какой тупиковой она бы ни была. Это знание она оберегала, как и количество прочитанных книг, все идеи, подчеркнутые в них, изречения или особенно искусные фразы, термины и все прочее. Все свои достижения она хранила при себе, точно они сами являлись драгоценностями, созданными лишь для того, чтобы быть выставленными за стеклом в музее. Она считала себя умной в самом полном смысле этого слова. Эта мысль была хребтом всех ее убеждений, опорой ее будущего и фундаментом личности. Фундаментом, который теперь покрылся трещинами. У нее ни черта не получалось. Ее посчитали беспомощной даже в том, чтобы разбить лагерь, а сама она оказалось бессильна в базовой концентрации, которая от нее требовалась. Никакой магии вокруг нее не появилось, никакая энергия не засветилась. Ни-че-го. Поэтому девушка, поддавшись своему настроению, окончательно приняла на себя роль стороннего наблюдателя. Она продолжала сидеть на поросшем мхом пне, не вставая, безразлично опираясь подбородком на ладонь, упиравшуюся в колено. Она не шевелилась несколько долгих часов и была безразлична ко всему внешнему. Медитации никак ей не давались (точнее они не приносили никаких видимых результатов), поэтому Лера совершенно отчаялась постичь их. Гамма эмоций, обуревавшая ее все это время и тянущая силы отступила отливом, оставляя после себя только звенящую пустоту да жалкое клишированное сравнение с мусором. Такая реакция ее психики на раздражители впервые проявилась только в этом мире. Для нее подобное было в новинку. Будто кто-то вдруг швырнул ее в открытый океан, заставив лицом к лицу столкнуться с реальностью, в которой она не имела никакого веса. Словно наконец-то осознала свою безоговорочную беспомощность, истинное положение вещей. Все мысли и неубедительные доводы рассудка о том, что каждый полезен в чем-то, просто нужно найти себе применение отошли на второй, даже третий план, обнажив масштаб ее слабости. Закрывая глаза, она все еще могла представить дом. Воскресить в голове книги в их примерном порядке на полках шкафа домашней библиотеки; алоэ, стоявшее на подоконнике в комнате тети, деревце мирта, одинокую бутылку вина, припасенную для особого случая, время которому все не находилось и не найдется. Было много деталей, которые так или иначе не покидали ее мысли, периодически угрожая выкинуть в водоворот сожалений. Но она все еще не думала о доме на улице Революции и о людях, канувших в лету. Ей нравилось быть отстраненной от проблем в том смысле, что она просто имела их в виду. Подразумевала, что они существуют где-то в ее жизни, но игнорировала все последствия. Оказавшись наедине со своими мыслями, в попытке войти в то самое медитативное состояние, Лера вдруг столкнулась с этим тет-а-тет, и, оказалось, что она совсем не была готова. У нее не получалось полностью отстраниться, как она делала последние (если быть точным, все дни) до этого, образы из прошлого с яростным упорством третировали ее мысли, а дорожки от беззвучных слез не успевали пересыхать. Слова Росс заставили ее раскрыть наконец глаза на то, что она упорно пыталась не замечать. Была ли это психологическая уловка, чтобы открыть ее эмоции, как протыкают медицинской иглой гайморит, если не получается вывести гной путем промываний, или это всего лишь неосторожно брошенные слова неуравновешенного приведения, связанного с ней этим дурацким камнем. Лера, если быть честной, понятия не имела, но ее не оставляло то, что раз это говорит Тень, авторитет этого существа, должно быть, неоспорим. Тень не лжет. Поэтому, когда Росс озвучила ее самые потаенные страхи, что девушка никак не влияет на ситуацию, это что-то подковырнуло в ней. У нее так ничего и не получилось с книгой. Вернее, она прочла эти главы, которые Росс буквально заставила прочитать ее, всенепременно напоминая об этом. Поняла, что суть их заключалась в том, чтобы объяснить природную неделимость энергии от жизни, и, возможно, (только возможно) чуть прониклась этой концепцией связи с естественным началом. Энергия, судя по тексту, была основой всего живого, могла влиять на реальность, редактировать ее на разных уровнях, и чудесник обладал способностями брать ее как изнутри себя, так и извне. Красивая теория. Но этого было мало, чтобы достаточно отвлечь Леру и заставить вновь пробудившееся чувство вины задремать. Вызванный интерес либо должен был быть на порядок выше, либо мотивация должна быть достаточно сильной. Ни тем, ни другим она пока не располагала. Ей хотелось помочь брату, да. Не хотелось быть бесполезной или чувствовать себя никчемной в том, что хотя бы как-то связано с магией. Лера правда желала прикоснуться к этому миру более осязаемо, но всякий раз, когда дело действительно доходило до того, чтобы она сделала это — ее начинала душить вина. И все же она была гребаной предательницей. Признать это оказалось разрушительным для самооценки, так как верность, которую она так лицемерно ставила в основу своего характера, была в ее понимании попрана. Это то, что являлось одним из основных блоков в дженге самоопределения, поэтому, когда этот кирпичик был выбит из башни: вся постройка начала прямо на глазах стремительно разрушаться. Правда в том, что она плохой человек. Моральные принципы для нее ничего не значат, раз она почти с легкостью отказалась от своей тети, от соседских кошек и пирога из «Дома хлеба». Стоило кому-то прикинуться ее братом, так она с радостью побежала к нему в объятия, переложив на него всю ответственность, предпочтя не думать о том, что являлось ее жизнью долгие годы. Она даже не скорбела! Она не надела траура, не билась в истериках, в попытке вернуть все как было, не рыдала темными ночами, заставляя подушку быть постоянно мокрой от слез, не училась идиотской магии, чтобы попробовать изменить хоть что либо, не устроила тете достойных похорон, которых та заслужила. Она ведь не была простой проекцией, как пытался внушить ей этот бесчувственный дух, она была ее тетей, и это было важно. Имела ли Лера право вот так пережить ее утрату? Имела ли право грустить, переживать эти эмоции именно так, как переживала? Она же ничего не сделала, в сущности. Просто спала. Амеба, абсолютно бесполезный мешок с костями и жиром, который она, ко всему прочему, должно быть, наела в те моменты, когда спускалась пожрать короткими и беспокойными ночами. А затем, после этого, еще и позволила себе насладиться этой глупой прогулкой с Драгомиром вместо того, чтобы... Она не даже не знала, что могла бы сделать! Отвратительная, бесполезная, посредственная, бесхребетная никчемность. Вот чем она, оказывается, была. Осознание собственной глобальной беспомощности заставило ее грудь трепетаться в беззвучных истерических спазмах. Хриплые звуки, вырывающиеся из груди, скорее напоминали кашель, чем что-либо еще, но ей было плевать. Она заставила себя молчать, не открывая глаза, девушка смиренно сидела на сырой земле, стараясь не думать о том, на что уже никак не могла повлиять. Так прошли часы. Тень не вмешивалась, даже не показывалась, ее голос больше не звучал в голове, но Лера все равно чувствовала ее присутствие, так, как чувствуешь, что другой человек находится с тобой в одном помещении. Странно и чертовски неприятно ощущать, что свидетелем твоего падения стало нечто, связанное с тобой напрямую, и презирающее тебя в равных долях. Но Росс нельзя было отказать в том, что она была права: Валерия никчемна. И пока она пыталась это исправить (на самом не предпринимая ничего, кроме попыток медитировать, которые в конечном итоге провалились, в открытую превратившись в истерику) Пока она пыталась сделать здесь что-нибудь, хотя бы минимально полезное и не провалиться окончательно в дебри собственной рефлексии, Лера не сомневалась в том, что Егор найдет ее. Он был тем, кто спас ее от ЗОРов, ворвавшихся в ее жизнь и попытавшихся выдернуть ее. Поймал, когда она падала с крыши. Говорил, что она может просить у него помощи в любой момент — и он тут же окажет ее. Поэтому вытащить ее из лесу не будет такой уж проблемой. Ей можно расслабиться, он все решит сам. К тому же, иметь подспорье в виде своенравного автономного голоса в голове, как бы и не звучало подозрительно, на деле оказалось весьма обнадеживающим. Ей представлялось, что раз Росс была такой уж всезнающей и сильной, какой казалась, значит, что Лере до каких-то лесов или диких животных? Это не должно ни то, что пугать ее, но и волновать. И, тем не менее, она ошиблась. Спустя часы (по ощущениям, очень долгие) к ней пришла Кристина, и слышно ее стало еще задолго до того, как она дошла до Леры. Она раздраженно пыхтела, пиная под ногами всякий мусор, а когда наконец добралась, тут же выдала следующее, явно демонстрируя свое отношение к предмету будущего разговора: — Пока ты тут, — она окинула девушку критическим взглядом и наконец продолжила, — ... занималась, там произошло целое бедствие. Что именно она назвала бедствием, Кристина пояснила незамедлительно: — Драг возвращался туда, к порталу, и нашел где-то в траве «защитный» элемент. Он принес его и швырнул под ноги Егору и, ты представляешь, обвинил в том, что он сам вынул его из портала? — Почему он так подумал? Не просто так же. — Не начинай даже! Ты ничего не знаешь, а бросаешься обвинениями! — Лера опешила от того, насколько резко она оборвала ее. — Я не.. я имею в виду, просто расскажи мне почему он так подумал. Что за защитный элемент? — Камень. Его зачаровывают на определенных людей, то есть не посвященные в тайну чар не могут влиять на него. Ты же видела, что порталы Егора строятся из камней? И вот тот, который отвечал за внешнюю защиту, зачарованный, лежал около портала. Драгомир уверен, что его кто-то нарочно вытащил. Он вроде как не мог сам выпасть. А Егор говорит, что мог. Это просто сумасшествие, какое шоу они там устроили! — Они подрались? — Слава ветрам, нет. — Давно ты знаешь Егора? — вопрос беспечно повис в воздухе. Не то, чтобы она намекала на то, уверена ли Кристина, что знает его достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в честности Егора, но... В общем, да. Намекала. — Достаточно, чтобы доверять ему полностью, — Кристина многозначительно посмотрела на нее, казалось, оскорбившись. Ее походка, когда она с нажимом втаптывала мелкие ветки, что попадались ей под ноги в землю, ее напряженные плечи, локти, которыми она периодически дергала, голос, срывавшийся на несколько тонов выше — весь ее вид говорил о том, что девушка переживает эту ссору до неприличного остро. Это было не просто раздражение, а нервозность, будто от их взаимоотношений зависит чуть ли не жизнь Кристины. Лера поняла, насколько далеко отошла от лагеря, только в тот момент, когда почувствовала усталость по пути обратно. Хотя, возможно, время для нее растягивалось потому, что она совсем не хотела возвращаться. У нее закономерно ничего не вышло, и, конечно, это волновало девушку. Она не хотела смотреть в глаза Егору, когда он спросил, как ее успехи. Сказала что-то невнятное вроде «ничего» или «нормально», и самонадеянно понадеялась на то, что он отстанет. Разумеется, он не отстал. — Ты же знаешь, что можешь консультироваться со мной по любому поводу? — Да, ты повторил это примерно раз пятьсот. Как я могла забыть? — она глубоко вздохнула и спрятала лицо в ладони. — Да, но важно, чтобы ты поняла это, — он коснулся ее плеча только мельком, затем снова отвлекшись на перетаскивание бревен. Они складывали их вокруг костра, который прямо сейчас разжигал Лерой. Он возился с огнивом, разложив тонкие и подсушенные веточки пирамидкой на манер шалашика, пытаясь поджечь их с помощью мха. Драгомир, закончив со своей частью работы, сидел, привалившись спиной к дереву, и вырисовывал что-то в своей неизменной записной книжке. Кристина позабыла о том, что сопровождала Леру, и что между ними был какой-либо диалог довольно быстро, предпочтя примоститься около него. — Что конкретно у тебя не получается? — Лерой встретил ее с широкой улыбкой. — Я не понимаю, как медитации могут быть связаны с магией, — она вздохнула, пнув носком кочку под ногой. — Если не понимаешь, значит ты просто недостаточно погрузилась в себя, просто не думай об этом, попробуй еще и все обязательно получится. Лера кивнула ему, натянув на лицо фальшивую улыбку, и направилась в сторону очага. Она старалась не смотреть ни на Драгомира, ни на Егора, будто это могло бы непременно вовлечь ее в их недопонимание. Глупо, конечно. Потому что в следующий момент Лера сделала это самостоятельно, в очередной раз задав один из своих глупых вопросов. — Что за камень? Ответ без чьей-либо помощи пришел к ней тут же, потому что, что это мог быть за черный минерал с горящей точно кровью, налитой сердцевидной, лежавший около дерева рядом с Драгомиром, когда Кристина рассказывала о чем-то таком только несколько минут назад? Какой же нужно быть идиоткой, чтобы не прикусить свой язык. — Это тот самый, да, — она смутилась, попытавшись обрубить мысль, но парень уже поднял на нее глаза, отвлекшись от записей. — Это минерал. Довольно редкий. — Редкий? — могла ли она ошибиться? — Настолько, что я знаком только с одним чудесником, знающим весь спектр его возможностей, — конечно, нет. Ей не повезло попасть своим тупым вопросом в самую больную тему и вновь раззадорить их «дискуссию». Кристина была не лучшего мнения о ней, чем неприметно поспешила сообщить посредством своего неприлично взбешенного взгляда. И хотя открыто они не враждовали, вроде как даже не препирались, напряжение между ними было ощутимо. Не нужно было быть особо наблюдательным, чтобы заметить то, как филигранно Егор не отвечал ни на один комментарий друга относительно этого. — Знаешь, Валери, какая штука интересная выходит. Этот камень — это составной элемент портала, который не мог просто так выпасть оттуда. А я его как раз в кустах и нашел, представляешь? Лера ощущала необходимость ответить ему, но ей отчаянно не хотелось становиться частью этого конфликта, и уж тем более вставать на чью-то сторону. Ей же все еще плевать на них обоих, да? Да? — Да ладно тебе, завязывай, — Кристина стукнула его по плечу, и, судя по тому, как скривилось его лицо — достаточно сильно, — Я голодна, когда мы уже будем что-то делать? Что-то большее, чем просто сидеть и смотреть на воду в кастрюле! — Это не кастрю... — Мне плевать! — они хотя бы отвлеклись от предыдущей темы, — Я хочу есть, и мне грозит голодный обморок, если вы не спасете меня здесь и сейчас. — Лерой, тебе придется спасти мою сестру, иначе она явится нам в форме духа, и тогда точно не даст прохода, — парень вскочил на ноги, подходя к разгоравшемуся огню. — В таком случае, сделаю, что смогу, — он отшатнулся в сторону, отплевываясь от дыма. Намного позже, сидя около разгоревшегося почти пионерского костра, поедая пустой суп на сухом мясе и закусывая горьковатым хлебом из коры, Лера подумала о том, что все это отдаленно напоминает обычный поход с одноклассниками. Спокойствие, воцарившееся на поляне, тихий треск поленьев в пасти пламени, тепло и даже жар, исходившие оттуда же и заставлявшие щеки краснеть, ветерок, колыхавший верхушки высоких деревьев, булькающий кипяток, куда Лерой вот-вот кинет собранные травы на чай. Это заставило ее отгородиться от проблем, провело между ней и остальным миром четкую линию, в пределах которой ей было спокойно. Они развесили мокрые плащи и мантии на расставленные на манер сушилки палки, а сами сидели рядом — грелись, суша прямо на себе остальную одежду, снимать которую было бы просто не прилично. И, хотя, в запасе их пространственных карманов была другая одежда, ее было решено приберечь для города, куда они должны будут отправиться через несколько дней. Роса — так, кажется, говорил Егор. Лера разулась. Носки, которые она все еще отказывалась выбрасывать, были грязные, неприятно пахли и создавали о ней впечатление как не о самом опрятном человеке, но что она могла сделать? Стирать их сейчас — явно не лучшая затея, а обвязывать ноги резинками не входило ее планы. Поэтому она сочла за милость хотя бы высушить ноги и обувь около костра. Пусть хотя бы пахнет гарью. Рюкзак, так любезно спасенный Егором, лежал рядом с ней, и Лера с особым трепетом грела в голове мысль о том, что внутри лежит тетрадка со стихами. Когда Драгомир без стеснений подсел к ней около костра, Лера действительно удивилась. Не то, чтобы он не мог этого сделать, или это было бы неловким, просто их общение практически никогда не выходило за пределы кухни, в которой они были только вдвоем поздней ночью, а единственное исключение — поход в город, осталось где-то далеко позади в прошлом (так, по крайней мере, казалось), и свидетелей этой прогулки тоже не было. Короче, Лера правда не ожидала этого. Егор, молчаливо отсиживаясь напротив, выглядел не менее удивленным, но ничего не сказал. Бросив на них удивленный взгляд, он принялся притворяться, что глубоко задумчив и занят тем, что разглядывает языки пламени. Кристина раскидывала камешки с Лероем, вовлеча его в игру сразу по завершении ужина, который был и обедом, и завтраком. — Хотел спросить про другую землю, — сказал Драгомир тоном, которым скорее оправдываются, чем интересуются. — Да, давай. Мне было бы приятно что-нибудь тебе рассказать. Лера нашла свой голос все еще измученным. Следы недавней истерики были куда заметнее, чем предполагала они будут, а потому Лера задумалась не потому ли парень подошел к ней, что страдал от какого-то идиотского синдрома спасателя или вроде того? — Тебе нравилось там жить? Это, вероятно, было не тем, что его интересовало на самом деле, потому что этот вопрос прозвучал уж слишком безразлично. — Да, — она подтянула к себе затекшие ноги, — Нравилось. Там было по-другому хорошо. Я знала, какой будет моя жизнь, была уверена в том, что мне следует делать. — Разве это не ужасно, знать все наперед без возможности повлиять на исход? Лера перевела взгляд на закрытое деревьями небо, прикрыв глаза. Она хотела бы объяснить, но он все равно не поймет же? Кристина с Лероем, чуть отсев от огня, продолжили заинтересованно перекидывать камешки, набрав под ногами еще. Они выглядели увлеченными, и Лера поймала себя на случайной улыбке. Должно быть, со стороны она выглядела глупо. — Я могла повлиять, в этом и смысл. Я захотела бы стать врачом — я пошла бы учиться медицине, захотела бы уйти в театр — и пошла бы туда. Здесь такой возможности нет. — Ты не права. Ты предвзята, а потому слепа к возможностям, которые может открыть тебе наш мир. К тому же недостаток знаний пока тоже препятствие, но так ведь ты ничего не делаешь, чтобы его преодолеть. — Я, — она не нашлась с ответом, только вздохнула, — Нет. Я пытаюсь. Это просто не мое, вот и все. — Ты просто много себя жалеешь, вот и все, — он улыбнулся ей совершенно искренне, без доли насмешки, в противовес тому, что он сказал. Она внимательно посмотрела на то, как свет от огня играл на его лице, подсвечивая скулы, и плясал где-то в глубине темно-шоколадных глаз. Сейчас они выглядели рыжее, чем при дневном свете. — Чем ты занималась там, на другой стороне? — Ну, так сразу и не скажешь, — она уткнулась подбородком в колени, — У меня был свой дом, тетя, которая меня, — она осеклась, — Которая хорошо ко мне относилась. Мы никогда не ссорились. Вместе смотрели всякое, по воскресеньям был день какао: она сама варила. Много читала, тоже, во многом из-за тети. Я училась и хотела поступать в универ, готовилась к экзаменам, учила кучу стихов. — Зачем стихи? — Мне нужно было сдавать литературу, а там один из аспектов экзамена — сочинение, где нужны были цитаты из произведений, вот я их и учила. И память таким образом хорошо развивается. — Я тоже много чего учил. — Правда? — Да. Когда был помладше, постоянно учил стихи, тоже, чтобы тренироваться память. Чтобы заклинания потом легче запоминались. Ну и сами тексты заклинаний, заклятий — много и учил, и учу до сих пор. Тетя говорила тебе, что нужно учиться, да? — Да, но... — понятно. Егор, вероятно, рассказал ему о том, что тетка — лишь ее Тень, и теперь он намекал на то, что, даже будучи ее тетей, дух все равно готовил ее к этому, даже чертовыми стихами. Подготавливала к жизни здесь. Но ведь она сама выбрала сдавать литературу, сама все решила? Да, Роза заставляла в детстве, но... Заметив перемену в настроение Леры, парень тут же вернул тему в, как ему казалось, приятное ей русло: — Прочитаешь мне что-нибудь? — Зачем? — ему удалось ее удивить. Лера непроизвольно напряглась. — Интересно. Лера задумалась. Ему интересно. Ей было приятно это, с одной стороны, но, и, хотя общий тон разговора был тише, чем обычно, но звуки вокруг все равно не способны спрятать их голоса, и, в том числе, этот чертов стих. Потому она тут же ощутила на себе внимание Егора с противоположной стороны. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Да, давай, правда очень интересно, — умоляюще крикнул Лерой, уворачиваясь от летевших в него камешков Кристины. Лера не была уверена, что это было частью игры, в которую они играли пару минут назад. Его комментарий никак не способствовал появлению у Леры желания читать стихи, а наоборот добавил еще большей скованности. — Прочитай что-нибудь из любимого, — парень, находившийся на расстоянии вытянутой руки, все еще смотрел на нее, смущая. Он теперь вынуждал ее. Лера вздохнула и кивком согласилась, лишая себя возможности передумать и одновременно мысленно перебирая какое стоило бы зачитать. Ахматова, Блок, Мандельштам. Даже Лермонтов! У каждого из них было то, что ей нравилось, даже что откликалось ей. Наизусть девушка помнила, разумеется, не все, поэтому сочла за самое разумное решение достать толстую тетрадку, покоящуюся в рюкзаке. Недолгий поиск привел ее к лучшему варианту, так печально шедшему ко всем мыслям, посещавшим ее тонкую романтическую натуру, склонную к драматизму. Ей пришлось поднести страницы практически вплотную к огню, чтобы осветить красноватым светом написанные когда-то давно черной пастой строки. — Ладно, — ее голос непроизвольно изменился, будто она находилась на уроке, и выступала перед всем классом, — Не вернусь я в отчий дом... Ей так хотелось посмотреть в лицо Егора, будто он был виноват в том, что все следы места, которое она считала домом — сейчас были стерты с лица земли и вписаны в историю только ее рукой. Хотя, даже не были вписаны, если так подумать. «Не вернусь я в отчий дом, Вечно странствующий странник. Об ушедшем над прудом Пусть тоскует коноплянник. Пусть неровные луга Обо мне поют крапивой,— Брызжет полночью дуга, Колокольчик говорливый. Высоко стоит луна, Даже шапки не докинуть. Песне тайна не дана, Где ей жить и где погинуть. Но на склоне наших лет В отчий дом ведут дороги. Повезут глухие дроги Полутруп, полускелет. Ведь недаром с давних пор Поговорка есть в народе: Даже пес в хозяйский двор Издыхать всегда приходит. Ворочусь я в отчий дом, Жил и не? жил бедный странник... В синий вечер над прудом Прослезится коноплянник.» Она почувствовала себя голой, когда последняя строчка сорвалась с ее губ и повисла в воздухе. Неловкость не была связана со стыдом от того, что она читала стихи, будто на детском утреннике, а скорее была вызвана тишиной, возникшей после. Лера не представляла, о чем думал каждый из них, но восприняла молчание особенно остро — будто они догадались (что, надо признать, сделать было довольно нетрудно), что это стихотворение было в некоторой степени личным. И тем не менее, она его прочитала, сделав сознательный выбор. И уже жалела. Засунув тетрадку вглубь рюкзака, она рассуждала о том, что хотела уколоть Егора собственной тоской. Хотела, несмотря на то что жалела его в ситуации с Драгомиром, и даже верила, что он ничего, в чем его обвиняли. — Это матушка, — его голос нарушил все ее мысли, моментально заставив испытать не то, что раздражение, но откровенную злость. Она тут же поняла, о чем он говорил. Это мать вынула злосчастный камень из портала, и из-за нее произошло то, что произошло. Драгомир оказался практически прав. *** Звуки леса за пределами шалаша пугали ее. Сначала тихий треск листьев, создаваемый в момент, когда в них врезались капли дождя. Затем чавканье луж, шелест кустов, крик птиц. Ей казалось, что снаружи кто-то ходит, и, возможно, это даже не было далеко от правды, но каким-то образом, когда она смотрела на Лероя, спокойно лежавшего совсем близко от нее, он действовал на ее нервы успокаивающе. Она знала, что остальные легли спать, завернувшись в собственные крылья. Егор показал девушке, как это работало перед отбоем. Он расправил их и обернул себя подобием кокона, изолировавшись от внешнего мира. Единственный минус такого переносного «домика», по его словам, заключался в том, что внутри поддерживалась температура тела, что делало это маленькое пространство очень жарким и душным. Однако, если заснуть быстро, то в целом «еще ничего, уютно». К счастью для них с Лероем, в шалаше обстановка была более щадящей, что, впрочем, не делало ее более уютной. Лероя положили рядом с ней (хотя, как она подозревала, скорее ее подселили к нему), и Лера совершенно не возражала против этого. Более того, она с удовольствием разделила бы этот жалкий клочок под какой-никакой крышей хоть со всеми ними, лишь бы больше не оставаться в одиночестве. Один на один с самой собой. Ее голова болела. Она не выспалась, прожила истерику, все еще чувствовала голод, не меняла носки уже долгое время, не меняла нижнего белья, всю чертову одежду, ее рот скорее всего неприятно пах, так что все это в совокупности делало ее в собственных глазах омерзительной. Вес проблем хоть и не навалился внезапно, легче от этого не стал: ее мать, которую так расхваливал Егор, и которая совсем недавно проигнорировала ее, не зайдя сказать долбанное «привет», теперь фактически подставила своего преданного сына, даже не сказав зачем. Лере уже этого было достаточно, чтобы презирать эту чертову суку, но Егор так старательно пытался выгородить ее. Остальные в их маленькой группе были удивлены не меньше, и, спасибо и на том, вина за сложившуюся недомолвку была полностью возложена на Полину, которую никто оправдывать не стал. Этим вполне успешно занимался Егор. И этим же безмерно ее раздражал. Хотя, сейчас она не испытывала негативных эмоций похоже только к Лерою. От себя ей все еще было противно. Лера все еще кожей ощущала напряжение. Позорный эпизод с истерикой навязчивым воспоминанием прокручивался в голове снова и снова, не желая становиться частью монотонной серости ее памяти. На самом деле это было несправедливо: то, что, например, название звезды (или это было созвездие?), которое упоминал Драгомир, когда они вернулись в дом на отшибе тем вечером, она не смогла бы вспомниться ни под какими пытками, а эту «медитацию» запомнит надолго. И каждый гребаный аргумент, утверждавший в пользу того, почему она была кретинкой. Лерой дремал рядом, совершенно не подозревая о том, что очередной акт трагедии внутреннего мира души человека разворачивался в этом время около него. Она не могла видеть его лицо, так как оно было полностью спрятано в темноте, но Лера была практически уверена в том, что выглядел он умиротворенным. Его грудь мерно вздымалась вверх, и так же опускалась вниз, и девушка не могла не выдохнуть, наблюдая за ним. Лера прикрыла глаза, чтобы сон побыстрее забрал ее из этой давящей реальности. Но он не все никак не забирал. Ни через час, ни тогда, когда она уже перестала даже примерно следить за этим. То, что заставило ее встряхнуться, а поджилки внутри затрястись — это шаги на улице. Она говорила себе: «спокойно, это Егор вышел в туалет» или что-то типа того, но, выяснилось, что Лера мало подвержена влиянию доводов собственного рассудка, когда дело касалось ночи и неизвестности, что та хранила. Ей повезло, что это длилось не долго, иначе ее психика точно не выдержала и она сошла бы с ума. — Эй, — то, что спасло ее от сумасшествия, оказалась Кристина, чей шепот послышался снаружи, — Валери? — Я Лера, — нашла в себе силы ответить девушка, глубоко выдохнув. — А, по-моему, тебе так больше подходит. В любом случае, ладно. Пойдем со мной, — нетерпеливо бросила Кристина, и сразу после послышались удаляющиеся шаги. Времени на раздумья оставалось мало, потому Лера, собрав всю волю в кулак, вылезла и бросилась следом, едва не убившись о первую же корягу. — Куда мы идем? — Увидишь, — как подробно. Класс. В последние дни темнота стала казаться Лере ещё более естественной, чем свет. Ее глаза потихоньку привыкали ориентироваться в сумраке, а это действительно было необходимым для комфортного существования, потому что она на удивление чувствовала себя активной только ночью. Единственное, оставаться активно на улице в это время суток было бы труднее, так как разница в температуре, по сравнению с дневной погодой, была удивительно явной. Идти по темному извилистому лесу, испещренному многочисленными рытвинами, болотистыми местами и поваленными деревьями достаточно трудно, а потому — долго. Кристина, очевидно, ориентировалась на тропу только косвенно, так как периодически с нее сходила, чем заставляла Леру переживать втрое больше. Но это все равно не ощущалось как что-то реальное. Точнее, Лера воспринимала все происходящее, как замысловатый сюжет своей собственной истории, с ограниченной возможностью контроля. Такую игру, где нужно плыть по течению, натыкаясь на препятствия, и чувствовать притупленный азарт от того, что не можешь предугадать, что ожидает за поворотом, пытаться развивать свои навыки, совершать минимальные действия, барахтаясь в воде, чтобы только не утонуть. Но это игра. Ложное ощущение того, что в любой момент есть возможность нажать на «стоп». В этом, наверное, была некоторая прелесть не предрешенности и состояния «потока». Раньше она знала простую последовательность того, что обязана сделать: сдать экзамены, поступить в университет, закончить его и пойти работать. Брак да смерть. Все. Простой набор повседневных и не выдающихся событий. Сейчас это не имело никакого смысла, что вгоняло в нее тоску. Лера старалась не смотреть по сторонам. Очертания коряг в темноте настолько завораживали ее, насколько и пугали. Лере казалось, что стоит ей сбиться с метафорической тропинки, по которой идет Кристина, отступить шаг в сторону, то лес тут же проглотит ее и не подавится, и девушке останется плутать в глуши до скончания своих (скорее всего недолгих, судя по тенденциям последних дней) времен. Ее одежда успела просохнуть накануне перед костром, но, оказавшись на улице в объятиях холодного воздуха, она снова почувствовала дискомфорт. Грязь, в которую она случайно залезла штаниной, успела высохнуть мерзким комом теребилась о щиколотку. Лера попыталась убрать ее пальцами, сковырнув, но внезапный приступ тошноты задушил ее намерение. Взять палку и убрать это с ее помощью казалось более приятно, но в таком случае Кристина бы совсем оторвалась. А, между прочим, она, хотя и позвала Леру с собой, но, казалось, не особо заботилась о том, чтобы не потерять ее в лесу. Она шла довольно уверенным темпом, ни разу не оглянувшись. Когда Лера снова (в очередной раз) открыла рот, чтобы узнать скоро ли они доберутся, то не узнала свой голос. Он охрип и звучал куда грубее, чем обычно. Каждый шаг отдавался ей тяжестью в бедрах так, будто она целый день занималась только приседаниями. В реальности она просидела на земле и теперь действительно переживала, не засудила ли себе яичники из-за глупой истерии. Глупый насморк мешал дышать полной грудью, и девушка начала переживать не простудилась ли. Если на утро у нее начнет болеть горло, то вскоре появится и температура, и останется только надеяться, что во время этой «медитации» она не застудила почки. Она не была уверена, что не обладала предрасположенностью к развитию цистита. Лера поняла, что они дошли до нужного места мгновенно. Все тревоги о на тех или иных болезнях были моментально забыты сразу после того, как ей откуда-то издалека в глаза ластящейся кошкой подкралось мягкое и ненавязчивое свечение. Настолько притягательным мог быть свет, что Лера, даже если очень захотела, не смогла бы отвести глаз. По мере приближения к источнику, свет все больше рассеивался, но не тускнел, а наоборот словно набирал силу в своем плавном сиянии. Кристина исчезла за елью, отгораживавшей карманное солнце этого места от мрачного и равнодушного леса, и, когда Лера, отодвинув огромную лапу дерева, вышла за ней следом, некоторое время не могла пошевелиться. Когтистая ветка зацепила худой бисерный браслет на ее запястье и сорвала его, окончательно разорвав нитку, но Лера даже не подумала об этом. Все ее внимание было приковано к кусочку земли, который скрывался за злосчастной елкой, так просто похоронившей в траве один из памятных о Земле талисманов. Они оказались перед длинным и относительно прямым широким ручьем (или узенькой речкой, как посмотреть), тянущимся поперек чаши. Свет прямо исходил из-под воды, выделяя только некоторые части изящной змейки водоема. — Пойдем туда, — с придыханием прошептала Кристина, так будто они были здесь не одни. Будто какой-нибудь великий и могущественный дух мог разозлиться на них, превысь они порог громкости и прояви таким образом неуважение к тонкой магии этого места. Лера посмотрела в сторону, куда указывала девчонка, и из ее груди вырвалась сдавленный восхищенный вздох. Ручей, уходивший влево, проваливался дальше небольшим водопадом всего в один порог, но, спустившись вниз по течению, можно было выйти на широкую поляну, со всех сторон окруженную однородной чернотой растительности. В этом месте свет будто дал себе свободу и сиял уже более открыто, не делясь на определение зоны, как делал чуть выше. Здесь словно вся поверхность воды одновременно горела ласковым голубым огнем. — Ты дрожишь, — подметила Кристина, все еще шепотом, — Тебе холодно? Лера только неопределенно мотнула головой. Сама Варанских в призрачной дымке поляны казалась чем-то вроде приведения из сказки. — Так почему бы тебе сразу об этом не сказать. У меня есть запасная мантия. — Все хорошо, — наконец нашла в себе силы ответить Лера, — Я просто... Что это? Однако, на этот вопрос Кристина отвечать не спешила. Она отдала девушке свою мантию, оставшись в рубашке, и неспешно приблизилась к воде, присаживаясь на самом краю четко очерченного берега. Погрузившись в воду сначала ладонью, а потом засунув руку по локоть, девушка начала осторожно шурудить дно, взбаламучивая воду, и поднимая на поверхность мелкие камешки и песок. Лера приблизилась к ней, не сводя глаз с того, как песок под ее пальцами мерцает, точно она набрала в руку пригоршню звезд прямо с неба. — Это амблигонит. В моих краях этих камней намного больше, они считаются святыми. Но в здешних местах нравы не столь высоки, — она с показным презрением хмыкнула, — Их здесь собирают и продают. — А откуда ты? — Я с другой стороны, границы, моя родина — Дорэна. Юго-западная ее часть, — от Леры не укрылось самодовольство, с которым это было сказано. — И ты пришла сюда с Драгомиром и Лероем вместе с Егором? — Это долгая история, — оборвала Варанских, словно опомнившись. — Не говори, я не настаиваю, — Лера была практически уверена в том,, что она больше ничего не скажет, потому даже не стала настаивать, сочтя это бесполезным. — Знаешь, каждая из планет аккумулирует энергию внутри себя. У нас процент этой энергии выше, чем на многих таких же планетах. На практике это значит, что магия у нас очень тесно переплетается с природой и как бы помещена в ее рамки. Мы можем пользоваться неприродными чарами, это не противоречит общей механике энергообмена при м-лучах, но тот факт, что магия настолько ярко проявляется в природных объектах здорово упрощает жизнь. Есть некоторые минералы, подобные этим. Егор регулярно использует их, например, в порталах. По этой же причине, я имею в виду активное участие ядра самой планеты в обмене и производстве энергии, у нас есть и негативные последствия. Например, стекляризация. — А, мутация растений? Заражение их большим объемом энергии? — Валерия смахнула с колена прилипший листик. — Не только растения. Животные, мы сами. Это инфекция, которая поражает те участки живого, которые ближе всего к энергетическому центру, или расположены в узлах пересечения лей-линий, или м-лучей. — Почему поражает? Чудесники живут дольше людей, так почему это плохо? — Длина жизни не самое главное. Качество важнее, а стекляризация влияет на мироощущение живых существ, порождает агон, огромных смертоносных чудовищ, что рождаются из странствующих душ и ненавидят все живое. Стекляризация перестраивает гены, переписывает числовые коды, заложенные в организме. Даже ученые пока не выяснили всего, и можно только догадываться к чему приводит полная стекляризация. И, к примеру, давно доказано, что стекляризованные животные не могут размножаться. Думаю, растения тоже. — Как, в таком случае, они не вымирают? — Не задавай глупых вопросов, чтобы люди не считали тебя идиоткой, — Варанских приподняла левую бровь, поднимаясь с корточек и отряхивая руку, — Они же постоянно отравляются от м-ядра, оттого их число не сокращается. — Понятно, — она кивнула, — Но не стоит хамить мне. Кристина только хмыкнула в ответ. Лера разглядывала свои ставшие синими при таком освещение ногти, и случайно подняв голову, чтобы размять шею, столкнулась с бесконечно-черным громадным небом, на котором зажглись, несмотря на туман, редкие и такие безучастные звезды. Она почувствовала себя связанной. Одинокой в бесконечной череде холодных безразличных звезд. — Такая свобода, — одновременно с тем вздохнула Кристина, и Лера заметила, что она тоже запрокинула голову. Разница в перцепции* всей своей полнотой бросилась ей в глаза. Лера ощущала на себе всю тяжесть противоположного восприятия.