Обязанные

Глаза человека подстраиваются под любую степень освещенности. Процесс темновой адаптации занимает немногим дольше часа, после чего зрачки расширяются, чтобы пропустить на сетчатку больше света, и можно даже различить общие формы, силуэты или даже отдельные предметы. Однако, эта ночь была по-особенному темной, так что, даже спустя несколько часов девушке казалось, что она все равно видит перед собой только глубокую и однородную темноту. Лера слушала около себя мерное сопение Кристины, дышала в такт ее размеренному дыханию и смотрела в потолок. За эти дни она успела привыкнуть к обстановке вокруг настолько, что не нужно было натягивать плед до глаз, чтобы почувствовать себя в безопасности. Лера выдумала себе условия, при которых вся комната превращалась в нечто надежное. Само по себе закрытое пространство дарило ей некое подобие защищенности. Это где-то там, далеко за дверью мать предпочла не видеть ее. Где-то за пределами этой закрытой комнаты она отдала Егору жалкий камень на шнурке, каких полно на любом сувенирном рынке на побережье Черного моря в коробке со всяким хламом. Все это происходит где-то за границами четко очерченного пространства. К этому месту все это не имеет никакого отношения. Здесь — бастион, вне — агрессивная среда, которую ей удалось избежать. Однако, такие мысли могли загнать ее в ловушку собственного восприятия. Она не называла это клаустрофобией только потому, что не чувствовала боязни того, что стены давят. Ей даже нравилось в некотором смысле ощущать это напряжение со всех сторон, подобно тому, как глупые подростки балуются с «собачим кайфом». Однако, терпеть это стало невозможно в момент, когда ей натурально стали слышаться скрипы где-то вне. Так, скрипели половицы лестницы. В тишине это слышалось размеренно и очень явно. И это не было ловушкой восприятия или что-то в этом роде. Там действительно кто-то был. Она знала, потому что лишь пару последних ночей не спускалась вниз ночью перекусить. Кислорода перестало быть достаточно, чтобы сделать полноценный вдох. А вдруг это мать передумала и решила прийти к ней? Вдруг захотела ее увидеть? Дыхание тут же сбилось, и накатила волна неконтролируемого ужаса. А вдруг это не она? Тогда, это вполне возможно, могут бы быть те же люди, которые разрушили ее дом, вторглись в ее жизнь без разрешения и растоптали ее в пух и прах. Паника заставила ее резко оторвать спину от дивана, принимая сидячее положение, но что делать дальше: она не знала. Страх сковывал. Особенность, о которой она забыла. В действительности прошло всего несколько секунд, прежде чем быстрые шаги и резкие скрипы стихли, сменившись на еще более пугающий звук. Скрежет замка на двери. Он щелкнул и, будто в замедленной съемке, Лера следила за тем, как ручка повернулась, а дверь, тяжело хрипя, открылась практически нараспашку. Она наблюдала за пустым пространством комнаты и распахнутой дверью, смутно представляя в какой момент ее драма стала милым фантастическим романом, а потом снова превратилась в хоррор. Поэтично было думать о том, как развивается ее жизнь, в контексте истории, стараясь максимально оторваться от пугающей реальности происходящего. Вдруг из темноты заговорил с ней голос Драгомира. Лера вздрогнула, когда прямо около ее дивана раздалось: «Не бойся, это я». Если бы не их недавняя прогулка, она бы не узнала его голос сейчас. Кристина зашевелилась, и, вдруг, резко вскочила, будто одного его голоса хватило, чтобы она начала волноваться даже во сне. «Тсс, стой, стой. Все в порядке, я рядом. Молчи.» — раздался снова разгоряченный шепот. — Что происходит? — загробным голосом спросила она, будто этого мгновения хватило ей, чтобы совершенно отчаяться. «Бери вещи, мы уходим. И ты собирайся.» — насколько Валерия поняла, последняя фраза была адресована ей, потому что раздалась чуть громче. Кристина снова повторила вопрос, однако, теперь ее тон с взволнованного переменился на практически отстраненный. Будто она интересовалась сколько соли он положил в суп на прошлой неделе, пытаясь не подавиться собственным безразличием к предмету этого вопроса. — ЗОР? — был ее следующий вопрос. Сразу после последовал утвердительный ответ. З О Р. Пока у нее была такая возможность, она посмаковала эти буквы у себя в уме. Не та ли это организация, которая вломилась в ее собственный дом и разрушила весь привычный уклад жизни? Ах, да. Конечно они. Но вопрос был в другом: почему они находились здесь? Из-за нее? Забрать ее? Или почему? «Чего ты лежишь, вставать быстрее, они прямо сейчас ломают защиту, быстрее!» Ее плечо кто-то затряс. — Выйди, может она не одета! — Кристина, которая была уже почти готова, без церемоний пнула пустоту. Кто-то тихо ойкнул, извинился и, не забыв поторопить напоследок их обеих, с силой закрыл дверь, наверняка задержавшись в коридоре. Лера все продолжала лежать на диване, будто ее тело прикрепили к шершавой поверхности вязкой патокой. — Ну и чего ты разлеглась, быстрее! — зашипела на нее теперь Кристина, но Лера не смогла сдвинуться вплоть до того момента, как ее точно так же бесцеремонно спихнули на пол. Она больно ударилась боком. И в этот момент очнулась. За ними пришли. Лере пришлось насильно вывести себя из кататонического состояния, сбросить тяжесть после сна, которая прибивала ее к дивану, и поднять свое онемевшее тело, чтобы тут же пожалеть о том, что она вообще попала в ситуацию, при которой ей приходилось собирать себя по кусочкам. Она отнеслась к этому как к очередному сюжетному повороту, к которому не была готова и не знала, что не была. С принятием. Взяла рюкзак, разобрать который так и не дошли руки, сунула туда пару рубашек, сложенных на полке и, натянув одежду, вскочила с дивана и молча пошла за Кристиной, решив не разбираться в ситуации. Можно было даже сказать, что страх, который еще минуту назад ощущался как что-то чересчур живое и в буквальном смысле существующее в пространстве, осязаемое и ощутимое, сейчас превратился лишь в тень реального ощущения, неясную эмоцию, от которой можно было отмахнуться. Они забрали у нее прошлое. Ее дома на улице Революции. Она хотела расплаты и хотела, чтобы кто-то потребовал этого от нее. Тетя может быть. Может соседка с соседнего двора на улице Революции. Может любой другой из…кого? Из ее выдуманных знакомых, или реально существовавших людей? Из умерших? Из живых? Из кого было не так важно. Она хотела заплатить. Эти мысли оказались деструктивны, когда все вокруг хотят, чтобы ты бежала. Во время побега стоило думать не о том, как хочешь, чтобы тебя схватили. Она винила мать, винила Егора, в которого врезалась сразу же, как только выскочила в обнимку с рюкзаком в коридор, вслед за Кристиной. Он вбежал на площадку, поднявшись по лестнице со второго этажа, и, в ответ на удивленный вопрос Кристины о том, что он тут делает, парень бросил, что Лерой ждет их на чердаке. Затем Егор сунул ей в руки сложенную мантию и велел надеть ее, когда сознанием Леры овладела одна единственная мысль: в чем смысл бежать? Точнее, это была первая оформленная мысль, которая встретила ее вопреки всепоглощающей паники. Принятие неизбежности охватили ее куда раньше, чем следовало бы, однако, Егор ей не позволил. Он сам кое-как натянул на нее ткань, взял за руку и потянул к лестнице, которая, как она знала, вела на верхний этаж на мансарду. Кожу лизнуло тепло, но это никак не успокоило. Ступеньки путались под ней, и один раз Егору пришлось удержать девушку, чтобы она не упала. Он что-то сумбурно говорил ей, но Лера не воспринимала его слова в той мере, чтобы понять, что он хочет от нее. Они проскочили пролет, оказавшись сразу у открытого люка, ведущего наверх. Рядом оказался Драгомир, он подал ей руку, схватив за предплечье и буквально втащив в просторную комнату, заставленную несколькими стеллажами с редкими книгами, множеством кресел и грудой прочего хлама, словно они были в очень старой заброшенной библиотеке. Кристина что-то сказала ей, дернув за плечо. Нечто вроде «соберись» или «не подставляй нас». Лера слабо представляла, что именно она должна делать, чтобы не подставлять их. Она хотела бы быть расторопнее, и хотела бы стать ловкой в том, чтобы уходить от преследования волшебников, но разум твердил ей, что ничего не выйдет. Несколько подростков преследуют навряд ли такие же подростки, а, соответственно, это более опытные люди. Им не выбраться отсюда. Это убежище стало клеткой. Егор вновь потянул ее куда-то. На сей раз это снова была лестница, только выглядела она довольно хлипко и вела прямиком на крышу сквозь открытый люк. Оказалось, что до этого момента ей не приходилось бывать на улице ночью. Лера даже не думала о том, насколько здесь странным образом ухудшается погода именно в это время суток. А она действительно словно озверевшее животное, сорвавшееся с цепи. Егор взял с нее обещание не двигаться, когда убедился, что она (насколько это вообще было возможно) крепко держится за что придется, и взмыл в небо вслед за Кристиной и Драгомиром. Их главной задачей сейчас было открыть портал так, чтобы остаться максимально незаметными для тех, кто пытается войти снаружи. Лерой остался рядом с ней. Ветер за пределами дома рвал деревья, а моросивший дождь из-за него больно впивался в не защищенное мантией лицо. Лера изо всех сил вцепилась пальцами в скользкую черепицу. Мокрые рукава пристали к запястьям, но стоило ей слегка изменить угол, как ледяной ветер проникал внутрь, отдирая их и заставлял мерзко бить по коже. Волшебная мантия не спасала. Капюшон постоянно срывало сильными потоками ветра, так что он не то, что ни от чего не защищал, но наоборот мешал, треплясь позади и хлопая по спине. Под самой мантией, зачарованной от холода, одежда также была насквозь мокрая. Около половины ее волос вырвались из легкого вечернего пучка и теперь метались перед ее лицом, попадая в глаза, облепляя щеки и шею. Они с Лероем продолжали стоять на крыше, пока в какой-то момент уверенность в том, что за ней вернуться начала постепенно сходить на нет. Вероятно, часть этих чувств отразилась на ее лице, потому что Лерой как нельзя вовремя прокричал ей: — Не переживай. Два этих слова мало помогли в преодолении внезапно накатившего стресса, однако, его внезапная хватка у нее на запястье вдруг смогла повлиять на ситуацию. Парень стоял в раскорячку, зацепившись ногами и одной ладонью за черепицу, и сжимая ее руку второй. Он был мокрый, и волосы точно также беспорядочно метались по его голове, но он улыбался. Это вселило в нее воодушевление, хотя головой девушка и понимала его цену. — Грань между пространствами истончается, поэтому погода передается так точно, — вновь услышала она около своего уха, — У них мало времени, — пояснил он свой первый комментарий, и в Лере взыграл настоящий ужас. Они могут не успеть. Люди, что пришли за ними в дом на отшибе — уже практически прорвались сквозь всю защиту и еще немного и настигнут их. Погоня оборачивается охотой. От этой мысли у нее в глазах помутнело, и темнота на секунду затмила всю прочую картинку. Девушка пошатнулась, поддавшись остервенелому потоку, и ей пришлось отнять онемевшие пальцы от плиточек, чтобы попытаться удержать равновесие, но это и не понадобилось: парень силой удержал ее, сам едва не сорвавшись в пропасть. Лере совсем чуть-чуть не хватило, чтобы восстановить свое устойчивое положение и зацепиться за крышу вновь. Вторым потоком урагана ее окончательно оторвало с места и кинуло вниз по горке красной крыши. Лерой так и остался стоять с протянутой пустоте рукой в полном одиночестве. Закрывая потяжелевшие веки и проваливаясь в темноту, одна мысль всего на мгновение острым осколком разбитого стекла впивается в ее мозг: «ну вот и все». Наверняка стандартная мысль для человека, падающего спиной в неизвестность. Разве что это дурацкое междометие, оставляющее горькое послевкусие от осознания того факта, что она не хочет выбираться из этой темноты, хотя должна бы об этом жалеть. Звуки для нее не пропали, как она ожидала случится перед самым концом. Разве что, свист ветра на несколько мгновений стал невыносимым, а также крик Лероя. Не было вакуума, ей даже не показалось, будто мир схлопнулся, хотя она ожидала этого. У нее не пронеслась вся жизнь перед глазами, девушка не почувствовала страх или ужас. Это было так, что она вообще не увидела ни одного воспоминания, если быть честной. А еще, страх и вовсе отступил, позволив пустоте и невесомой легкости пересилить себя. Это было разочаровывающе, потому что из всех ее представлений о неконтролируемом падении вниз с летальным исходом не оправдалось ни одно — да, Лера ожидала совсем другого. Наверное, самым пугающим фактом, который она вынесла для себя это, что ей не было страшно. В смысле, совсем не было. Это скорее было освобождение или что-то в этом роде. Такая себе отдушина, свобода, в полном и всеобъемлющем смысле этого слова. Все. Наконец, все. И потом ее поймали. Стойкий запах сосны встретил ее совершенно неожиданно. Мокрая ткань врезалась в чью-то такую же, и она взлетела, поймав себя на мысли, что, оказывается, склонна к суициду. Это на самом деле было открытием. Она довольно многое знала о психологии. По своим собственным меркам, разумеется. Имела представление о феномене «выученной беспомощности»*, в котором по всем признакам сейчас пребывала. Имела представление о стадиях разложения личности, одной из которых точно была приоритизация потребностей в еде и воде. И, конечно, она знала, что одним из последствий деградации личности является развитие у больного суицидальных наклонностей, но ведь этот банальный пункт с едой и служил в ее оправдание весомым аргументом, ведь так? До этого идиотского побега в своей изоляции она могла не есть целыми днями и срывалась только ночью, просто желая насытиться? Она переедала, но… Лера думала, что лишь глубоко отчаявшиеся, морально истощенные люди стремятся к этому. Те, кто настолько застрял в зыбкой пучине безвыходности своих жалких однотипных дней. Те, кому претит существование, кому набили оскомину нескончаемые проблемы. Те, кто готов к завершению, ну, всего. И, отчасти, все еще продолжала так думать. Она не относила себя к так и людям. Ей просто было… грустно. Хотелось прекратить грусть, только и всего. Но это было временным, стоит только чуть подождать. Она, в конце концов, не отчаивалась, у нее все только пошло в этом мире, ей только-только начало что-то нравится здесь. У нее не было причин умирать или хотеть форсировать свой эпилог. Только не таких весомых. Все ее проблемы — лишь глупости, в сравнении со всей той болью, которую людям приходится испытывать ежедневно, так что она была искренне удивлена развернувшейся перед ней картиной. И, тем не менее, с учетом всей своей (как она думала) нравственности, склонности к рефлексии и самокопанию, Лера не смогла объяснить, почему с таким принятием отнеслась к мысли о приближающейся смерти. О даже возможности. Она даже не попыталась поймать надежду на спасение. Отстойно знать, что ты готов умереть, если вдруг ситуация подвернется. Еще больше отстойно — не представлять как выйти из этого состояния. Класс. Только этого не хватало. То, что ее спасли, и она летела не вниз, но вверх было…захватывающе. Он подхватил ее так легко, будто она ничего и не весила. От него пахло хвоей и ромашкой, странное, но до жути приятное сочетание. Поначалу он внушил доверие тем, что крепко сжимал ее спину в кольце своих иссушенных рук, а затем чуть сменил позу, пропустив свою руку под ее коленками, перехватывая ее бесполезное тело удобнее. Он спас ее. Ничего удивительного, наверное, ведь по закону жанра главный герой, коим она себя воображала из-за отношения к ней Егора, не должен погибать так рано из-за собственной неуклюжести. Или, если смириться с фактом, что главным героем был скорее он, нежели она, то отпадали всякие сомнения в том, что троп со спасением красотки не сработает в этой конкретной сцене. Плевать. Она была благодарна ему. О, она испытывала жгучую благодарность, прижимаясь к его груди и осознавая весь масштаб того, что запросто могло бы случиться, когда он своими гигантскими крыльями взмывал все выше и выше. Черт возьми, ее брат, мать его, спас ее! Девушка старалась гнать такие мысли прочь: она не должна воспринимать то, что ее спасают — как должное, ведь это происходит уже дважды вообще-то. Бог любит троицу, все такое, но ей не хотелось бы, чтобы ее жизнь зависела от кого бы то ни было, кроме нее самой. К сожалению, такие тенденции говорили не в ее пользу. Непогода слепила, но Лере все же удалось увидеть огоньки внизу и где-то сбоку Драгомира, который держал под руки Лероя. Они все летели вверх: наверняка это и был «аварийный выход». Лера попыталась посмотреть на небо, но тем только сделала ситуацию для Егора более неудобной, потому тут же оставила эту затею, уткнувшись ему в грудь. Она не видела портал, не видела, как мерцала вселенная где-то в его бесконечной глубине, лишь ощутила запах нарциссов и головокружение, еще более сильное, чем все, что она испытывала прежде. Но это ощущение защищенности… она давно такого не чувствовала. Это казалось чем-то неестественным. Лера версии их первой «спасательной операции» так бы точно не отреагировала, но не теперь. Она закрыла глаза, игнорируя весь остальной мир, вопреки всем ее сомнениям относительно Егора, всем предубеждениям и обидам, просто доверилась. Он сам все сделает. Ну ничего не нужно, от нее ничего не требуется. Если мысль о смерти приносила какой-то умиротворенный вечный в каком-то смысле покой, то присутствие Егора убаюкивало и даже вселяло надежу…на что-то. Она пока не могла сказать, на что конкретно. Следующие (она не была уверена сколько) минуты, (часы?) они провели в полете. Он не остановился ни на минутку, чтобы отдохнуть или хотя бы перевести дух, по чуть-чуть вливая в свои руки и крылья энергию, чтобы не упасть от бессилия. Сложность состояла в том, что он должен делать это максимально аккуратно, чтобы не переусердствовать и не оставить сильный отпечаток на канве. Егор замедлился, только когда запах весенних цветов развеялся в гуще прочих ароматов ночного..пространства. Территориально Лера не представляла, где они оказались: лес, поле, горы? Запах мокрой земли и кружащийся мир перед глазами помешали определить место конкретнее. Открыть глаза она не могла, потому что изо всех сил старалась сдерживать рвотные позывы, а сделать это с темной пеленой перед взором оказалось легче, а понять по запаху или звукам — не могла, не было ни единого явного отличительного признака. Однако, погода в месте, в которое вывел их портал, оказалась куда более лучше, чем в их разрушенном коконе (кармане, или как там его) с домом на отшибе. Дождь скорее всего уже прошел, судя по влажному воздуху, но ветер был все еще обжигающе холоден для кожи, покрытой промокшей тканью. Когда она наконец почувствовала себя лучше и смогла разодрать глаза, ощутила явный укол вины. Хотя они летели где-то не очень высоко над длинной цепью раскинувшихся горных хребтов, чьи острые пики виднелись внизу черными сплошными шипами, а диск спутника светил во всю яркость, какой располагал. Звезды горели где-то еще выше, делая видимость более ли менее приемлемой. Тем не менее, Егор не мог лететь так долго, без вреда для собственного состояния. То есть, ну… Она знала, что он переносил путешествия между порталами легче, чем она — неискушенная странница, но нести на себе такую тяжесть как она столько времени, да, к тому же, на руках — просто немыслимо тяжело. Девушка зарывалась в собственном самоуничижении все больше, слушая его тяжелое дыхание, как у человека, бегущего полумарафон, и его отправили на второй подход. Она попыталась сказать ему, что, может пора отдохнуть, но он лишь отмахнулся от этого предложения, заверив, что все в порядке. И, конечно, он лгал.