Обязанные

Егор вполне вжился в свое амплуа тренера, и ей даже стоило бы удивиться, насколько ревностно он принялся за тренировки. Вне зависимости от ее желания, настроения или даже погодных условий — она шла утром и вечером бегать вокруг чертового дома. Затем стабильно делала проклятые ускорения, растяжки, выпады, прыжки и все прочие виды своеобразных пыток, включенных в ее «персональную программу» экзекуций. Причем, Егор не гнушался пренебрегать абсолютно любыми факторами, даже ее физическим состоянием — болели ли ноги, ломило ли спину — он строил невинную мордашку и мягко выпихивал девушку из дома стабильно дважды в день. Лера, с одной стороны, была рада перестать испытывать какую-либо ответственность. Тот факт, что он стоически взял все на себя, принявшись руководить жизнью сестры так, будто она была всего лишь его подопечной, снял с нее необходимость принимать решения и вновь позволил плыть по течению, без риска захлебнуться. Это было просто удобно. К тому же, нельзя не признать, что и полезно. С другой стороны, такое попустительство собственной жизни привело к тому, что все ее дни стали чередой однообразных событий, и стали сменять друг друга с невообразимой скоростью. Тетя, соседские кошки и дом на улице Революции отделялись от нее все больше, и она не была способна предотвратить это. Ее моральное состояние едва ли можно назвать чуть лучшим, чем физическое. В какой-то момент для девушки перестали существовать рамки дней. Один сплошной ограничивался лишь небольшими зазорами в виде тренировок. Она была благодарна Егору за этот отголосок стабильности. Наверное. Нельзя было сказать, что он перестал донимать ее со своим «сближением», «общением» и «семьей». Однако, он стал делать это намного реже, что девушка объясняла решением молодого человека дать ей немного времени на процесс интеграции. Правда, сам этот процесс свернул немного не в ту сторону, на которую рассчитывала даже Лера. Поначалу она не планировала уходить в себя или что-то такое. Она хотела просто забыться, и не нашла ничего лучшего, чем просто спать. Даже если она не спала, то лежала, что рано или поздно скатывалось к одному. К стазису. Она чувствовала себя уродливым портретом человека на обложке «Тошноты», которую так и не смогла дочитать до конца. Тошнота — вокруг, и это состояние жизни очень многих людей, ставших жертвой сумбура и суматохи дней. Сейчас она оторвалась от этого, она вне тошноты, но что делать дальше? Она не дочитала чертову книгу, а теперь сожалела, ведь все эти тяготившие ее образы, возможно, к концу сводились в нечто, отождествляемое со свободой, которую так жаждал главный герой. Возможно, прочитай она финал, смогла бы вынести для себя какой-то более глубокий смысл, чем жизнь — череда бессмысленностей, связываемых бытом, и, раскрой она всю глубинную суть мысли Сартра, смогла бы применить ее в жизни, да хоть сейчас. Но она не дочитала. И, возможно, уже не дочитает, ведь Жан Поль остался в той утонувшей во времени библиотеке. Ее ответ, ее выход, путь — утонул. Лера настолько привыкла плавала в беспрерывном чувстве глубокого безразличия, в которое в один прекрасный момент перетекло ее отчаяние, что не заметила, как оно стало попеременно омрачаться тоской. Самое отвратительное во всем этом был тот факт, что это происходило с такой периодичностью, которую сложно было отследить, и никак не было связано с внешними факторами. Отрыв от всей остальной компании, стремление к одиночеству, которого она так жаждала, в итоге сыграл против самой Леры. Что чувствовала по этому поводу соседствующая с ней Кристина — Лера не представляла, поскольку совершенно перестала уделять ей хотя бы минимальное внимание. Ей было жаль девушку первые несколько дней: она чувствовала себя, да и выглядела неважно. Однако, самокопание и излишняя рефлексия, в которую Валерия ударилась вопреки всем словам Кристины о том, что она не должна себя жалеть — сделали Леру эгоисткой. Хотя она и полностью разделяла эту позицию, но пока лишь на уровне идеи, никак не сумев прийти к ней на практике. Когда Кристине стало лучше — а это произошло уже спустя всего несколько дней после приступа — девушке тоже пришлось просыпалась утром. Лера не доставляло это дискомфорта, наверное, потому что, как только утром проходила бесконечно-длинная тренировка, после которой было необходимо помедитировать, она снова шла спать. К слову, сами медитации иногда даже помогали ей. По крайней мере, это была та единственная форма коммуникации с братом, которую она могла воспринимать без чувства зудящего раздражения. Только насколько они могли помочь ей в будущем использовании энергией все еще оставалось большим вопросом. Они сидели с Егором друг напротив друга на той же поляне, где и бегали, в какофонии звуков из трещания жучков, шума ветра, колышущего кроны деревьев, и чавканья травы, под ногами Кристины и других обитателей дома на отшибе. И без того трудная задача переходила в ранг невыполнимых, но Лера все продолжала молча сидеть на холодной земле, поджав под себя ноги. Ей все равно нечем было заняться. После сна, вечером она снова шла на тренировку, и снова эти долгие круги вокруг дома продолжали изматывать ее организм. После всех вышеперечисленных занятий — купание в бочке, что служила странным заменителем ванной комнаты, и снова — блаженный сон. Она не чувствовала себя голодной. Все это время, питаясь так же, как и остальные — Лера ни разу не испытала даже чего-то отдаленно напоминающего голод. Только практически постоянную острую жажду и желание забыться во сне. Пока ты находишься без сознания — легче забыть о том, что происходит с реальностью. В конечном итоге все и сводилось к двум состояниям: сну и физическим нагрузкам. В таком режиме прошло какое-то количество дней. Девять, может двенадцать. Лера не вдавалась в подробности: в какой-то момент сбившись, не смогла вновь вернуться к правильной дате самостоятельно, а спрашивать — не захотела. Ей вообще мало хотелось говорить. Молчание — стало чем-то вроде способа протеста. Или, возможно, формой отдыха разума от нагрузок на ее психику. Способом не сойти с ума, если угодно. Что ее тревожило, так это то, что она пристрастилась есть ночью. В первый раз это случилось спонтанно, когда после вечерней тренировки она свалилась на диван и практически сразу же отключилась, проспав до поздней ночи. А разлепив глаза в полной темноте, обнаружила себя голодной и все еще обессиленной. Кристина спала, подергиваясь во сне, Лера списала это на нахлынувшие приступы. Возможно, она больна чем-то тяжелым. Ей, конечно, никто об этом не расскажет. Почему ее не разбудили к ужину девушка не спрашивала ни в этот раз, ни в любой другой, когда это случалось. Возможно, у них не было принято так делать, хотя по утрам и по вечерам, возвещая о начале тренировки, мальчики исправно стучались к ним. Лера прокралась вниз, еле-еле наступая на половицы, чтобы предотвратить их неудачный скрип. В доме стояла гробовая тишина — не было ни звука храпа, ни шума ветра за окном или завывания животных где-то из глубины леса: ни че го. Такую хрупкую тишину легко было разрушить своими неосторожными шагами, а ей в ту секунду казалось важным, чтобы никто не увидел, как она идет вниз и чем собирается заняться там. Как, впрочем, и до сих пор не хотела, чтобы кто-либо был в курсе этого «ночного жора». Она стыдилась просто по факту действия, а не по факту осуждения, которое могло бы последовать после поимки. Когда она в конечном итоге достигла первого этажа, который тут почему-то назвался нулевым, снова, как и в свою вторую (или третью?) ночь в этом доме, заметила блеклый свет. И снова там был Драгомир. Они перебросили парой фраз в стиле: «не спишь?» «не сплю.» Лера заметила рядом с печкой все еще стоявший там казан с длинными прозрачными макаронами из батата (как выяснилось позже, чем-то напоминавшие по вкусу фунчезу, только более безвкусные). Она наложила себе в тарелку сначала немного, но затем, после того как желудок в очевидной раз жалобно заурчал, обнаружила на тарелке уже довольно приличную порцию. Затем Драгомир (по секрету) поделился с ней тем, что, если зайти в кладовую, то можно поднять заставленный кастрюлями люк и спуститься вниз, туда, где хранятся скоропортящиеся продукты. Вскоре на поверхность таким образом было извлечено печеное крыло какой-то птицы, которое осталось после ужина. И, хотя она предполагала, что, последуй она совету молодого человека, то в горячем виде это все было бы намного вкуснее, но Лера не хотела никак напрягаться, потому даже в таком вопросе сочла, что в холодном состоянии еда все еще была съедобной. Поев, она практически сразу удалялась наверх, снова впадая в блаженную негу сна. Ей часто снились воспоминания. Кое-какие незначительные, какие-то поважнее. Разные эпизоды из разных периодов ее жизни. Все то же самое повторилось и на следующий день. И после. И в тот, что за ним. И длилось уже около недели, если не больше. Все изначально началось случайно, и в последующие дни она прощупывала почву, поддерживая днем минимальный контакт с «соседями». Лера отказывалась от завтраков, обедов, ужинов, но неизменно голод воззывал к ней ночью — как не справедливо для ее фигуры! Но она ничего не могла с этим поделать. Она поначалу также боялась осуждения, размышляя над тем, какие именно слова он выберет и как скоро раскроет всему дому, что она втихую подъедает их запасы по ночам. Но он неизменно молчал, не изменяя себе в общении с ней, никак не комментируя ее занятие, хотя прекрасно знал об этом и ни раз становился свидетелем этому. Хотя, может он сохранял лояльность потому, что и участником тоже был ни раз. Что-то около шестого дня после очередной особенной ночи Лерой начал возмущаться относительно пропажи целого килограмма моркови, и стал допытывать за обедом Кристину не та ли сварила какую-нибудь бурду, успешно избавившись от нее в результате, но та только подняла шквал возмущений. Лера, расковыряв запеченные овощи по тарелке, пристыженно созналась, что ее вина. Лерой отныне не интересовался куда пропадала еда. Девушка решила, что это молчаливое, если не одобрение, то хотя бы принятия такого ее образа жизни. В конечном итоге, что она, что они считали это временным. Драгомир был на кухне не всегда. Он отсутствовал три дня из всех тех, что она спускалась есть по ночам. Лера не придала бы этому значения, но вот в районе груди что-то неприятно сжималось, когда только спустившись с лестницы, она не видела сочившегося света из-под тканевой перегородки между гостиной и кухней. Днями его не было в доме. По началу даже казалось, что это случайно так совпадает — когда она спускалась вниз, что в последние дни было редко и строго по необходимости, девушка вероятнее всего не видела его. Но в какой-то из дней, когда она спустилась чтобы пройтись по поляне и размять перед тренировкой затекшие после сна ноги, случайно обмолвилась об этом наблюдении при Егоре. И как тот сказал, Драгомир находился слишком глубоко в доме, что до него невозможно было достучаться. Что это значило в практическом плане Лера не вполне понимала, однако, уточнять значило ли это то, что он спит, или что производит какие-то магические манипуляции — не стала. Тем более, ей не хотелось лезть не в свое дело и как-то нарушать его личные границы, даже если он и не узнает об этом — Лере показалось это правильным. Она просто оставила это и все. Так получилось, что Драгомир стал чуть ли не единственным, с кем ей было в полной мере комфортно находиться в одном помещении. Они, в основном, не очень много говорили, и это как раз укладывалось в выбранную ею модель поведения. Молчание не требовало со стороны Леры затраты ни малейших усилий, К тому же, он и не требовал от нее коммуникации, как например, тот же самый Егор. Более того, в девяноста процентах случаев он был занят, поэтому ему самому претили бы ее разговоры. Ее это устраивало, и хотелось верить, что и его тоже. Но бывало и такое, что она все же ловила его на кухне и днём. Когда это происходило — а таких разов насчитывалось ровно четыре, он то занимался чтением и усиленным конспектированием, либо корпел над своими цифрами и подсчетами, так что, когда поступило предложение о прогулке до города с его стороны, она не могла не удивиться. Лера вообще пожалела, что взяла эту треклятую книгу. Отторжение вызывала каждая буква, каждый рисунок (которых, к слову, практически не имелось, разве что странные схемы). Но, что было действительно противоречивым, так это то, что ее все еще манила идея магии и вся эта картина мира, допускающая существование энергии. Только почему ее так отвратили мысли попробовать сделать что-то, сесть почитать или что-то другое, было совершенно неясно. Желание колдовать парадоксально уступало желанию спать или абстрагироваться от мира, однако, мысли — вот был истинным гробовщиком ее настроения. Рациональные и нет, деструктивные и нет, восхищенные и нет, уставшие, бодрые, жаждущие и молящие сомнения. Она хотела научиться колдовать, хотела познать себя с этой стороны, ведь весь этот мир — тоже должен был стать ее миром. Эта часть личности, которую у нее отняли — могла бы продолжить развиваться сейчас, но по какой-то причине она не могла даже смотреть на книгу. Пробегала взглядом строчку за строчкой, иногда по нескольку раз, не замечая смысла, хотя иногда сама замечая, что написано было все более чем доступно. Было проще уточнить у того, кто мог бы рассказать ей все то же самое. Она хотела, чтобы ей преподнесли это непосредственно, озвучили. Поэтому в результате Лера спустилась на первый этаж (нулевой, да), чтобы послушать Егора. Лера стремилась к одиночеству, но оно же ее пугало, фиксируя во что превращается мир около нее. Когда не замечаешь вокруг себя людей, все сливается в единую кашу. Она мечтала, чтобы ее выдернули, но и не хотела этого. Жаждала общества, которого так избегала. Отталкивала, но тайно стремилась. В результате того, что ей поддались и просто оставили наверху спать, упиваясь уединением, время в какой-то момент сбилось, расплывшись в один затяжной период, прерываемый отрезками сна. И, хотя на тренировки Егор выгонял ее исправно, ничем другим он не заставлял ее заниматься. Лера сама решила сделать попытку вывести себя из этого состояния. Книга лежала мертвым грузом рядом, и она только иногда, когда такое желание в ней просыпалось, принималась за ее изучение. У нее на тумбочке добавилось парочка новых, но девушка не уделила им должного внимания. Вот что она открывала часто — это свою записную книжку со стихами, которые, когда-то написала для подготовки к экзаменам, и которая все еще лежала в рюкзаке. Перечитывала стихи о родине, о природе, даже о любви, но никак не могла найти расслабление. Хотела послушать музыку — но ничего подобного здесь, разумеется, не было. Фильмы, видео или прочие заменители компании, которые помогли бы ей на Земле, здесь — отсутствовали. А книги — не те книги, которые ей хотелось читать. Она неохотно повторяла одну и ту же фразу, так и не разобравшись в том, что такое «пьезоэнергик». После утренней тренировки и принятия «бочки» — ей нравилось думать и говорить именно так вместо привычного «принять ванную» — она провела на диване не больше часа, поэтому все еще чувствовала себя измученной. Лера медленно брела по дощатому полу, свернула на привычную лестницу и ладонью провожала каждую балясину по пути вниз. — Могу я уточнить кое-что по поводу, — девушка осеклась, как только показалась гостиная. Первый этаж встретил ее тишиной. Но, оказалось, тишина была обманчива — на кухне на том же самом неизменном месте сидел Драгомир, опять что-то старательно выписывая. — Да, разумеется, можешь. Что ты хотела? Парень поднял голову и поправил упавшую на лоб челку. — Да нет, я хотела спросить у Егора, — она растерялась, не обнаружив его. — Ты думаешь то, что ты собираешься спросить в мой круг знаний не входит? Или настолько все секретно? — он усмехнулся, заговорщически стрельнув глазами из-под угольно черных ресниц, и Лера почувствовала, как от этого взгляда покрывается румянцем. — Да нет, дело не в этом. Я не хочу тебя отвлекать, — она вообще-то вовсе не хотела заставлять его себя уговаривать, но решимость парня оказался выше. — Я не сильно отвлекусь. — Я всего лишь хотела уточнить насчет пьезоэнергиков. — Что ты читаешь? — вместо этого спросил парень, откладывая в сторону все, что до этого преспокойно лежало перед ним в раскрытом состоянии. — Это, — Лера показала ему красную обложку, и его лицо тут же скептически исказилось в ответ. — Не понимаю, почему он дал тебе именно это. — А что не так? — Ну, дело не в том, что с этим что-то не так, просто это не то издание, с которого стоит начать. Много ты прочитала уже? — Я на четырнадцатой странице, — почему прозвучало так затравленно? — Тогда не страшно. Пьезоэнергики это кристаллы, которые, когда попадают в определенную среду или, допустим, когда ты специально создаешь для них некоторые условия, они перестают пропускать энергию. Их свойства можно использовать, например, для создания защитного барьера, или чтобы замуровать какое-нибудь заклинание, чтобы, попустим, добиться откладывающего эффекта. Но я не понимаю, зачем тебе свойства камней и лей-линии. Если только он не решил сразу учить тебя творению порталов, но зачем? И как он собирается это делать, если ты даже основ-основ не знаешь? — Без понятия, — сухо прокомментировала Лера, передавая ему книгу. Действительно, зачем? Девушка бросила безразличный взгляд на книгу, лежавшую перед ним. В их первую ночную встречу прямо на этом месте, она была уверена, он читал другую. Она могла бы сейчас просто поблагодарить его за ответ и уйти восвояси, сразу же позабыв обо всем, что он только что сказал. Промолчать тоже было неплохим вариантом, это бы даже обрубило все дальнейшие разговоры на корню, но тот факт, что он сам заговорил с ней, захотел ответить на ее вопросы и остальное, говорили о том, что ему было скучно. Однако, сразу несколько причин были тому противниками. Во-первых, она чувствовала потребность в ответной отдаче. Он хотел отвлечься на ничего не значащий разговор, и не нашел более удачного собеседника кроме Леры: в доме, как уже выяснилось, никого другого просто не было. И раз он потрудился проявить интерес к тому, чем занималась она, то и ей нужно было ответить тем же. И во-вторых, девушка вдруг поймала себя на странном ощущении, оно было слабым, но навязчивым: ей что-то не хотелось вновь идти наверх и оставаться там в одиночестве. Эти пару минут она безуспешно искала внутри себя желание уйти или оборвать разговор. Эта мысль неприятно уколола сознание: она чертова лицемерка. И это подтачивало изнутри. Лера колебалась несколько растянувшихся в довольно продолжительную паузу мгновений, и все же спросила: — А что делаешь ты? — к тому же, ей хотелось увести внимание молодого человека от этих энергиков, так как в момент, когда появилась трудность, она тут же отвратила ее внимание от этого сложного объекта, — Это уже другая книга, да? — Да, другая, — быстро ответил Драгомир, к сожалению, возвращаясь к прежнему предмету их обсуждения (или, скорее, своего монолога), — Ты поняла на счет свойств? На страницах фолианта, раскрытого перед ним, было общими чертами изображено тело человека, исполосанное различными линиями и точками. Самые общие формы мышц пересекались порой нитями, вовсе не похожими на циркуляторную систему,* однако, главное, очевидно, и заключалось в этих самых тонких линиях. — Это не кровеносная система? — Нет, — подтвердил ее догадку парень, — Точнее, не совсем так. Она здесь просто не обозначена, потому что, — он извлек между страниц полупрозрачную рыжеватую кальку, — она здесь. На кусочке страницы в его пальцах были намалеваны черными чернилами веточки вен, разраставшиеся причудливым узором в центре без какой-то конкретной очерченной формы человека. Когда парень приложил кальку сверху, на изначальном испещренном узелками и линиями рисунке совсем не осталось свободного пространства. — Не помню, чтобы здесь было так много всего... Что это? — Заметила, — он бросил на нее быстрый взгляд и усмехнулся, намекая, что трудно не заметить столь очевидное разнообразие черт, — Здесь отражены каналы передвижения энергии, узлом завязанной на стекляризованной жиле в сердце. Лера хотела присесть рядом, как вдруг он захлопнул книгу и остановил ее неожиданной просьбой. — Погоди. Не хочешь прогуляться? — Мне кажется, я уже обходила или пробегала каждый сантиметр этого клочка земли, — она поджала губы. Ей не слишком понравилось, как быстро он перешел от короткого диалога к предложению прогулки, однако, еще больше ей не нравилось, как же быстро в ее собственной голове протекла стадия «принятия» своего желания общаться с ним, и какими жидкими оказались на поверку все ее убеждения о желании абсолютного отрешения ото всех. Они только что разбились об это самое «не хочешь прогуляться?». — Нам не обязательно гулять только тут, — ухмыльнулся парень, только подстегивая ее интерес, и направляясь к выходу, как бы приглашая проследовать за ним, — Так что, идешь? — Идем, — итак, по той же причине, по которой она не захотела подниматься, теперь она соглашалась на прогулку. Как лицемерно! Она хотела. И признала так быстро потому, что не было смысла врать самой себе. А другим ее ложь была не интересна. Молодой человек уже за порогом обернулся к ней и полу боком стал наблюдать за борьбой, отразившейся на ее лице, с беззаботной улыбкой. Он держал дверь нараспашку открытой, так что солнечный свет, освещая в местах пол, особенно четко выделял его тень на дощатом полу. Лера почувствовала укол усталости заранее, еще прежде, чем покинула дом, будто ее тело приготовилось к физическим нагрузкам, которые обычно следовали сразу после. Однако, все-таки вышла из своего сократившегося мирка за ним, не без удовольствия оставляя красную книгу на стойке, раскрытой на четырнадцатой странице. Он захлопнул дверь, возможно, прикладывая чуть больше силы, чем было необходимо, потому что щелчок показался девушке уж очень звонким, и с наслаждением потянул спину, хрустнув позвонками. Слишком долго сидел, вероятно. — Я так устал, — поделился Драгомир, будто в подтверждение ее мыслей, все еще сохраняя на лице благоприятное выражение лица. — Надеюсь, это не помешает твоей разговорчивости. Она позволила себе сдержанную улыбку, совершенно не надеясь на собственную «разговорчивость», ибо ее нужно было кормить общими темами. А в то, что существовала хотя бы одна, которую они могли бы оба поддержать, Лера не особо верила. Молчать с ним казалось легче. Лера держалась на шаг позади, следуя совершенно в противоположную сторону от того места, где находился портал на Землю, так что в голове зародилось подозрение, что прогулка все же будет совершена по кругу. — О, только поспособствует. Я взял перерыв, так что с радостью готов поделиться с тобой чем-либо, что только способно тебя заинтересовать. — Начни в таком случае с жилы в сердце, в которой ты говорил. — Стекляризованной, да, — он кивнул, — Это та жила, которая отличает нас от прочих рас вроде людей или эльфов. У людей сердца из крови и плоти, и они совсем плохо проводят энергию. У эльфов наоборот, сердце практически стекляризованно, а у альфов примерно наполовину. У каждого разный процент, но суть примерно одна. — Что значит стекляризованный? — Поражена большим количеством энергии, что в итоге привело к изменению структуры тканей. — К мутации? — Вроде того. Только я бы назвал это эволюцией. — Энергия воздействует как болезнь? Обычно говорят «поражена», когда речь идет про опухоли или что-то типа этого, а энергия — я думала, это нечто созидающее. — Ну, это верно лишь отчасти. Энергия просто влияет на организм, если мы говорим именно о физиологической стороне вопроса. К примеру, самое банальное — продлевает жизнь. По сравнению с нечудесной расой допустим, мы живем как минимум в два раза дольше. Еще она замедляет процессы старения, но ее количество в каждом из нас может, как ограничивать какие-то действия, так и наоборот способствовать. Это как кровь, она же отвечает за множество различных процессов. Так и энергия. Она также гонится по телу, как и кровь, только центральным узлом является не целиком сердце, а его стекляризованная часть. Она буквально состоит из материи, похожей на стекло, только это живая ткань. Цветы когда-нибудь видела стекляризованные? Лера отрицательно покачала головой, не забыв послать в его сторону «а так невозможно догадаться?» — взгляд. Он только хмыкнул в ответ. — Ничего, я покажу тебе. — А как думаешь, как это получилось? Ну то есть, почему у людей нет стекляризованной части? Это единственное отличие волшебников от простых людей? — Волшебники, — он поморщился, будто это слово доставляло ему дискомфорт, — Как много вопросов! — а это произнес более миролюбивым тоном, — Нет, конечно нет. А почему у одних глаза цвета неба, а у других ничуть не отличаются от травы? — Ну не сравнивай, эти же гены. Я спрашивала о скорее более общих различиях. — Ответ тот же. Эволюция. Вот так исторически сложилось, я не знаю. Это не то, чтобы моя специализация. — А какая твоя? — Ну, я хотел бы думать, что заклинание-творение и проектирование чар, но сейчас трудно сказать. Он остановился на границе леса, предупредив о том, что собирается открыться портал. Процедура перехода из места, где чисто с пространственной точки зрения находился дом на отшибе, оказалась куда дольше, чем переход из этого же пространства на другую планету. Хотя, вполне возможно, что это было как-то связано с личными качествами и умениями того, кто настраивал портал. Вполне возможно, что Драгомир был в этом хуже Кристины. Так что Лере ничего не оставалось делать, как просто находиться по близости, постукивая носком ботинка по ближайшему камню, пока она осматривала уже успевшие приесться окрестности. Разговор сошел на нет, Лера не хотела его прерывать или как-то мешать, как вдруг совершенно неожиданно он сам обратился к ней с новым отвлеченным вопросом: — Хочешь увидеть нарушение границ пространства и погрешность ограничения реальности? — Звучит так интересно, но так, будто это какое-то преступление, — выдавила из себя заведомо неудачную шутку Лера, тут же смущаясь по этому поводу куда сильнее, чем если бы она сразу сказала, что не поняла, о чем он. Он, тем не менее, хохотнул, скорее всего, чтобы просто поддержать ее жалкую попытку съюморить. Что было, пожалуй, еще хуже. — Смотри-ка туда. Он отошел на пару шагов от места предполагаемого портала, однако, ладонью все равно указал вглубь леса. Там, куда ходить было запрещено только потому, что невозможно. — Вглубь леса? — Да. Просто присмотрись. Он положил свою руку ей на плечо, и все тело Леры моментально отреагировало на это. Она напряглась, а ее внимание стало сосредоточено исключительно на точках соприкосновения его пальцев и собственного плеча. — Не мог бы ты, — она дернула в секунду успевшей занеметь конечностью, и он моментально отнял руку, усмехнувшись. — Прости. Не думал, что это доставит тебе такое неудобство. — Я, — Лера растерялась его прямоте, — В последние дни я как-то отдалилась от людей. — Думаешь, успела одичать? С ее губ сорвался смешок. — Возможно. — Ты отвлеклась. Смотри туда. Ей словно случайно стало легко. Это было внезапное ощущение сродни тому, как цепь предубеждений, сковывавшая ее до этой самой секунды, только что рассыпалась, истлев на глазах и превратившись в песок. Неужели так действовал на нее разговор с любым человеком или дело было конкретно в нем? Лера всмотрелась в темную расплывающуюся картинку, куда он ей указывал, но не увидела ничего необычного. То есть, это был буквально самый обычный лес, просто чем дальше он уходил от них, тем труднее становилось рассмотреть отдельные деревья. Сначала она не заметила ничего выдающегося. Деревья, деревья, деревья. Бесконечный парад зеленой листвы. Однако, чем дольше она смотрела, тем сильнее менялось ее восприятие. Все началось с мерцания, легкой ряби, мешавшей рассмотреть отдельные деревья детально. Многоцветный фон стал смешиваться во что-то монотонное и спокойное. Коричневые, зеленые, даже редкие рыжие оттенки смешались сначала в грязно-болотный цвет. Самые отдаленные из различимых деревьев начали двигаться, будто подрагивать, словно они были скачущей картинкой на мониторе, а затем и вовсе растворились в этом болотном месиве. Девушка смотрела как медленно, но верно вид для нее менялся: сравнимое со звездным мерцанием, сотни горящих микроскопических точек загорались, притягивая к себе внимание, а следом отступил и цвет, уступив ровной темноте, будто ночью. Она жигалка очагами в разных местах, где звездочки светили ярче всего. — Это космос? — наконец сумела выжать девушка, не сумев оторвать взгляд от столь далекой, но такой близкой завораживающей картины. — Отчасти, — его голос прозвучал где-то совсем близко, — Это абсолютное пространство. Никто не знает где конкретно находится то, что ты там видишь, но именно это и называется погрешностью. То, что не помещается в рамки привычной реальности и доказывает многослойность пространства, времени и бытия. — Сбой в матрице, — пролепетала на выдохе Валерия. Зачарованная красотой момента, Лера подумала, что хотела бы все-таки «прижиться» здесь. Столь прекрасный мир, поразительно, что именно она стала той самой пресловутой главной героиней! — Говорят, что это окно в другой мир, более совершенный, чем этот. Неотравленная злом Вселенная. И, предполагается, что пространственные мешки тоже где-то там. Что все наши вещи попадают куда-то туда. Или есть версия, что наши Тени существу именно там, и души унесенных. — Унесенных? — Умерших, — Лера почувствовала что-то на подобие стыда, что сама не догадалась, — В моей стране верят, что жизнь принесло с Ветром. Ветер вдохнул ее в нас, он же и унесет душу после смерти. — И ты думаешь, что туда? — Мне остается только верить. Но, вообще, я не слишком задумываюсь над такими вещами. По мне, и здесь полно проблем, чтобы их решить, а если я буду размышлять о вечности — сойду с ума быстрее, чем хотелось бы.