Обязанные

Площадка между первым и вторым этажом оказалась тем Рубиконом, который она не смогла перейти. Истерика настигла еще до того, как девушка смогла бы добраться до комнаты и закрыться там. Оставаться в кухне или гостиной, куда они могут завалиться в любой момент — было немыслимо. А вот комната выглядела довольно притягательно, пусть и была чужой. Это буферное место мозг хотя бы воспринимал как перекресток между тем миром, и ее — просто ограниченный в посетителях, а потому и место ей именно там. Лера пыталась успокоиться, сидев на краю площадки, прижав к себе одну ногу и свесив другую, просунув ее между балясинами. Она почти дошла, сейчас ей стоит просто отдышаться — и все будет по-прежнему. Она ляжет на диван, закроет глаза и уснет. Усталость, кажется, придавила ее прямо здесь. В ее ладони были зажаты бусины, что девушка смогла найти в траве, и нить, так бессовестно порвавшаяся в самом неподходящем месте. Протяжное мычание, вырвавшееся с тяжелым вздохом, было самым громким звуком в тихом доме. Она не могла не порадоваться тому, что никто не пошел за ней, не стал успокаивать. Хотя в других обстоятельствах, она всегда обижалась на своих земных друзей еще больше, если вдруг никто не шел следом. Она — отражение Хосе Аркадио, говорящего с призраком, отстранена от происходящего вокруг и потому глубоко одинока. Главное, чтобы роли не сменились, и она не оказалась Урсулой: со злобной иронией, присущей затравленному человеку, подумала девушка. Или она, точно дряхлый старик в бесконечном море, захлестнута бушующей стихией, ищет то единственное, ради чего стоит жить. Все пытается обрести цель в жизни, и постичь истинную гармонию — к которой стремится. Теперь, когда она приняла на себя роль одинокого человека, ей нужно привыкнуть к этому и убедить себя в том, что ей никто и не был нужен изначально. Что совсем не в этом заключается ее предназначение. Лера тоскливо рассматривала трещины в деревянных панелях на противоположной стене, прижавшись лбом к балясине. На лбу, должно быть, уже отпечатались красные следы от них, но ей было все равно. Ничто из этого не имело значения. Её преследовал застывший в памяти образ глаз на стене и высокая женщина, сливавшаяся с темнотой. А еще тетя, утонувшая в своих цветах, и море кроваво-красной малины, как бы ни было избитым это сравнение. Рваное дыхание стало позорным маркером, выдававшим недавнюю истерику. И, хотя Лере удалось заглушить рыдания, ей все так же хотелось плакать все время, пока она тут сидела и убеждала себя в том, что должна смириться со случившимся. Прямо как тогда, когда ей было семь. Лера оставила плюшевого зайца на земле рядом с деревом на улице, когда каталась на качелях. Просто забыла его там, а дурацкая соседская собака перегрызла ему шею, распотрошив розовое тельце. Такое детское и наивное чувство обиды на жизнь, на несправедливость череды случайных событий. Она сама была виновата, и эта горечь, смешивающаяся с ощущением вины, невыносимого сожаления и невозможности на что-либо повлиять, тянула что-то внутри нее. Лера ненавидела это чувство. Какая глупость, глаза стояли на мокром месте из-за идиотского бисера на нитке, который был куплен ею за гроши на последней городской ярмарке. Браслет не был ничьим подарком, не должен был ничего значить, и, наверное, даже не значил, Лера не могла точно сказать. Но, смотря на кучку из желтых бусинок, нитки и случайно попавших травинок на ладонь, она испытывала острую потребность в том, чтобы починить все это. Шмыгнув носом, и порадовавшись, что никто не видит того, как она сидит тут совершенно разбитая и оголённая, в фигуральном смысле этого слова, Лера, бережно разложив все рядом с собой, словно драгоценности, завязала узелок на нитке и стала нанизывать на нее бусины. Как бы ей хотелось создать машину памяти, сохранить всю прошлую жизнь на пленке, в видео или фото, в живых картинках перед глазами, а не жить в среде с постоянно ускользающей действительностью. Полностью погрузившись в процесс, она не заметила, как к лестнице подошла мокрая и разгоряченная Кристина, а потому зазвучавший звонкий голос Варанских застал Леру врасплох и напугал ее, отчего рука сама по себе дернулась, и несколько последних бусин рассыпались, упав на пол. — Рукоделием занялась? Кристина громко дышала, ее красные щеки свидетельствовали о недавних физических нагрузках, а пот, стекавший по лицу, говорил о том, что они были сильные. Впрочем, Лера и сама была им свидетелем полчаса назад, только сейчас это казалось таким нереальным и далеким, почти стерлось у нее из памяти. — Занялась, — бросила Лера, высвобождая ногу из балясин, чтобы встать и поднять рассыпавшиеся бусины. Она не могла допустить, чтобы еще и эти исчезли. — Ты ноешь? — голос девушки не звучал насмешливо, или не сочился издевкой, в нем скорее скользнуло удивление. — Не ною, можешь не лезть ко мне просто? Лера больно ударилась коленкой о дерево, а потому сжала зубы и закрыла на мгновение глаза, чтобы не разрыдаться от охватившего ее отчаяния. — Держи. Открыв глаза, она обнаружила протянутую руку, в которой красовались три упавшие бусинки. Лера кивнула, поблагодарив, но Кристина в большем и не нуждалась. Ее вид тоже говорил о подпорченном настроении. Варанских легко заскочила на лестницу, и практически пробежала мимо, направляясь, вероятнее всего, в свою комнату. Почти скрывшись из виду, она негромко произнесла, так, будто в доме был кто-то еще, и чтобы было слышно только Лере: — Выпрями спину и завязывай жалеть себя, ты этим ничего не изменишь. А если начнёшь винить всех вокруг, считая себя непричастной, то добровольно откажешься от контроля над собственной жизнью. Подумай: оно тебе нужно? Я считаю, что нет. Лера не собиралась ей отвечать. Кристина по большому счету была права, только ведь сейчас Лера и правда была не причем, ведь так? Вся ответственность была действительно не на ней! Что делать тогда? Хотя, стоит признать, она и правда чертовски себя жалела. Жалость являлась трясиной, в которую затягивает быстрее, чем приходит само осознание этого факта. Она начала проникаться собственной жертвенностью. Ей стало так противно из-за этого, но, чтобы еще сильнее не разочаровываться в себе, девушка постаралась об этом не думать. В очередной раз шмыгнула носом, утерев накатившие слезы, и закончила сборку браслета. Примерно треть бусин отсутствовала, но тем легче было завязать узелок на нитке и надеть на руку прохудившееся украшение. Плевать. Кого волнует дурацкий браслет, когда происходит кое-что похуже? Лера меланхолично подумала, что напоминает женщину, вытаскивающую фикус из разрушающегося на глазах дома. Однако, если Матрена брала то, что было действительно дорого ей, то Лера скорее напоминала человека, пытавшегося ухватиться хотя бы за какую-нибудь соломинку. Хотя бы что-то ощутимое, материальное, что дало бы ей эту связь с прошлым, с тем миром. Подарило бы ощущение реальности и служило бы вещественным подтверждением того, что она еще не окончательно слетела с катушек. Иными словами, она была не Матреной. Скорее, какую-нибудь идиоткой, которая забежала в задыхавшийся в пожаре дом и схватила первое, что попалось на глаза — фарфоровую статуэтку, купленную на блошином рынке, или стартую потрепанную книгу. Не что-то важное, необходимое, полезное или ценное, а просто нечто, что доказывало бы ей самой, что этот дом когда-то был. Просто был. Это было до нелепого смешно, учитывая, что она не справилась даже с этим. Половина бусин, все-таки уже отсутствовала. Впоследствии, Лера почувствует смирение. Оно пришло к ней в уединение на той самой лестнице, где ее прибило незапланированной истерикой. Это новое весомое ощущение тягостной ношей придавливало все прочие чувства, вытесняя их, как ненужные. Лера не стала ждать, пока эта нега развеется или пока Егор придет к ней с улицы и начнет эту жутко неловкую часть с расспросами и заверениями мол «все будет хорошо». Она ушла спать. Без вопросов, молча, даже не взглянув на руку. Бусины теперь били по коже, как маленькие молоточки, притягивая к себе ее внимание. Когда она открыла глаза следующим утром, разбуженная стуком в дверь и тихим уведомлением о скорой тренировке от Егора, девушка застала Кристину, подозрительно тихо сидящую на диване. Она скинула ноги на пол и уперлась лицом в ладони. Спина была искривлена, а косички растрепаны. — Ты собираешься на тренировку? — девушка прищурилась, ее голос разил скептицизмом. — Да, наверное, — Лера пожала плечами, повторяя ее позу. Правда была в том, что ей все еще продолжало быть безразлично. Но, наверное, в деле сближения с братом этот ход был бы довольно полезен. — Можешь взять одну из моих сорочек, — Кристина нервно подняла руку, словно дернула ее, схватив в воздухе серую футболку и швырнула Лере, — А штаны твои вроде бы и так подходят. — Спасибо, — Лера колебалась всего секунду, прежде чем решила сказать следующее, — За все спасибо. — Ой, не надо этого. Я ничего не сделала, — она цокнула. — Ты права. Но все равно спасибо. Кристина не ответила, вернувшись в прошлое положение. — Ты не пойдешь на улицу? Не то, чтобы это действительно волновало ее, но на памяти девушки, Кристина редко пропускала тренировки. Хотя, с другой стороны, их было не так уж много. — Нет. Сейчас нет. Хочу чуть отдохнуть. — Ладно. Лера посмотрела на нее еще секунду, а затем вышла из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь. Медленно перебирая ногами со ступеньки на ступеньку вниз, она чувствовала омерзительную гамму эмоций: стыд, унижение и сожаление. Показаться перед ними после всего, что она вчера вытворила. Они, должно быть, уже считают ее идиоткой. И, к ее сожалению, совершенно не напрасно. Однако, оказавшись на улице, испытала неподдельное чувство благодарности, относительно того, что никто и словом не обмолвился о вчерашнем инциденте с браслетом. — Где Кристина? — вместо «как ты можешь быть здесь, ничтожная невротичка», спросил Лерой. — Легла спать, наверное. Сказала, что хочет отдохнуть. — Я понял, — нахмурился рядом Драгомир, смерив Лероя долгим взглядом. Егор, казалось, проигнорировал отсутствие подруги и практически сразу увлек сестру на поле, вырвав Леру из дискуссии с остальными, окрыленный ее соглашением участвовать в этой авантюре. — Скажи, ты читала ту книгу, что я тебе дал? Про лей-линии, — на ходу спросил он. Лера подумала о мягком переплете, что лежал под диваном в комнате, и отрицательно покачала головой. — Нет. — Тебе совсем не интересно? — Интересно, — соврала она, — Я боюсь, что пока не готова к этому. В данную минуту ее не могло ничего заинтересовать, и в том не было причин сомневаться. — Ладно, — он выдохнул, надавив ей на плечо в жесте безмолвной поддержки, прежде чем перешел к той части, которую впоследствии назовет «тренировкой», а она мысленно припишет ее к изощренному виду пыток, — Начни с бега. — А зачем он? Это как-то подготавливает тело к магии? — Это разогревает мышцы и подготавливает их к дальнейшим упражнениям, — улыбнулся он, подталкивая ее к середине поля. Он заставил ее бегать. Без преувеличения много. Дистанция была чуть ли ни в трое больше той, что бегали они. Ей выделили периметр в виде огромной окружности, в центре которой находится дом. Таким образом, этот круг включал в себя и полянку, на которой они все тренировались. К концу пятого круга ей наконец позволили присоединиться к остальным мальчикам на поляне. К этому моменту ее отдышка достигла той самой точки, после которой она думала, что вот-вот умрет от недостатка кислорода, а футболка была мокрой не только на спине, но насквозь пропитанной потом, потому, стоило только остановиться, ветер моментально доставил ей массу неприятных ощущений. Однако, стоять на месте долго ей не пришлось. Егор, казалось, вовсе не заметил и тяжелой отдышки, и смертельно усталого вида, который ей даже не нужно было на себя напускать. Он указал ей на своеобразные дорожки вдоль площадки и велел бегать, попеременно ускоряясь или принимая обычный темп, будто она участвовала в гребаных веселых стартах или вроде того. Такой смешанный подход окончательно выбил из нее последние силы, а легкие заставил гореть так, будто она дышала над распаленным костром, или прямо над растопленной печью в бане. Но и после этого Егор не остановился. В эту минуту он действительно заставлял ее сравнивать себя с маньяком куда больше, чем все остальное время. Лера чувствовала себя грязной, потной и вонючей, хотя на самом деле пот даже не успел преобразиться в плохой запах. Она пару раз споткнулась о собственные ноги и со всей силы впечаталась в траву. Колени и голени моментально приобрели буро-зеленый оттенок, а на ткани остались гнилые травинки, дотрагиваться до которых было даже еще более мерзко, чем тот факт, что они вообще налипли на нее. Пытка продолжилась и дальше, сменившись прыжками, выпадами, тонной беговых практик, типа бега туда-сюда с ускорением или наперегонки с абсолютно каждым представителем этой компании поклонников здорового образа жизни, а также перетаскивания огромных бревен по полянке в разные места. Самое обидное обстоятельство вскрылось к концу. Ей даже не дали поколдовать, так что Лера усомнилась в том, что правда на это способна. Когда началась часть с «энергией», ей предложили выбор: либо остаться и смотреть на то, как они дерутся (вроде бы), либо пойти купаться. Узнав, что ей не светит попробовать себя в этой магической дуэли, или хотя бы вызвать какой-нибудь малейший файербол, на которые она рассчитывала из-за клише в массовой культуре, в которой магия зачастую представляется именно так, как в лучших сценах подростковых фильмов о магах-попаданцах (— к коим она себя иронично относила). Короче, Лера предпочла ванную. Точнее, бочку. В пристройке к основному каркасу дома, что была присоединена к нему с задней стороны и которую и называли баней, находились железные бочки самого разного размера. И, хотя она уже была здесь и даже знала из какой бочки нужно брать воду, чтобы просто умываться, Лерой проводил ее внутрь, чтобы в этот раз показать бочку со свежей водой для купания и, выдав небольшой пузырек «свежесваренного мыла», оставил ее одну. Содержимое склянки приятно пахло календулой, прочно ассоциируясь с чем-то лекарственным, а значит — стерильным, поэтому подсознательно девушка порадовалась этому. Вода внутри бочки оказалась прохладной. Точнее, она была скорее комнатной температуры, но на контрасте с разгоряченным телом в первые секунды показалась обжигающе ледяной. Лерой упоминал, что утром подогревал воду, однако, за то время, пока Егор мучал ее на улице вода уже успела достаточно остыть. Она даже успела помыть волосы, пользуясь дуршлагом и намешанным в домашних условиях полу-мылом, полу-шампунем, поэтому из бани Лера вышла хотя бы чистой. Но утомление и апатия, которые до сих пор зудели на ее коже, мешали полностью насладиться моментом долгожданной встречи с водой. Лера прошла в дом почти одновременно с мальчиками. Освободила баню, впуская всю троицу внутрь — они ждали ее какое-то время на улице, чтобы умыться. Затем наконец зашла в дом, намереваясь снова лечь спать, перед этим закинув в свой пустой и ноющий желудок хотя бы что-нибудь. Без капли стеснения, она залезла в шкаф, прошарила все кастрюли на плите, и обнаружила какой-то слишком жидкий бульон с кусочками моркови (вроде бы?) и какого-то мяса. На полке нашелся черный почти иссохший хлеб, и Лера съела целую глубокую тарелку, забив желудок до основания, так, что ее начало подташнивать. Обуреваемая тяжестью, она поднялась, собираясь окончательно засесть в комнате, однако, зайти так просто не получилось. Лера надавила на ручку двери, но та не поддалась в этот раз. — Кристина, ты там заперлась? Я войду? — ответом ей было молчание, потому девушка предприняла еще одну попытку. Больше всего ей сейчас хотелось просто лечь на диван и закрыть глаза. Она дернула сильнее, параллельно прижавшись плечом к двери, и та еле заметно отъехала вглубь комнаты, открыв просвет не больше сантиметра. Зацепившись пальцами за образовавшуюся щель, девушке удалось, нажав посильнее, наконец приоткрыть себе вход. Протиснувшись в созданный проем, она застала пугающую картину. Кристина лежала на полу так, что буквально своим боком мешала двери открыться полностью. Ко всему прочему, тумбочка была отодвинута, что также загораживало проход. Но больше Валерию смутило то, что руки ее были связаны на запястьях такими же резинками, какие Лера видела накануне вместо лифчика. Только перетянуты уж слишком сильно, потому что вены, очевидно, были пережаты. Кожа около самой кромки резинки была совсем белая, тогда как остальная часть уходила в красный, даже бурый оттенок. Но едва ли это было связано только с резинкой, потому что Кристина буквально вся была как вареный рак. Ее лицо подрагивало, все ее тело дрожало, одновременно перенапрягаясь секунда за секундой все больше, щеки и нос испещрены мелкими царапинами, а вены на висках вздулись и приобрели пугающий белый оттенок. Нижняя губа еле заметно дергалась, а глаза закатились. Лера вскрикнула, с ужасом осознавая, что прямо сейчас наблюдает. — Эй, помогите! Здесь Кристина, — она просочилась обратно в коридор и бросилась к лестнице, пытаясь докричаться до кого-нибудь, — Кристине плохо! Лерой появился в эту же секунду. Он, вероятно, и был на лестнице, потому не заставил себя долго ждать. Но его выражение лица еще больше напрягло Леру — на нем играл страх и глубокая решимость. Парень в пару прыжков достиг третьего этажа и не задавая никаких вопросов кинулся в комнату. Девушка поспешила следом. — Что с ней? Почему она так дрожит? Это какой-то приступ? — Из-за раздражения нервных окончаний, — Лерой сосредоточено коснулся лица Кристины, убирая налипшие волосы. — Да, но почему? Что спровоцировало? — Не отвлекай пожалуйста, — он оборвал череду готовых сорваться с ее уст вопросов и вдруг громко крикнул, — Драг! Драгомир! Быстрый топот все приближался сначала по лестнице, а затем парень вбежал в комнату. Первые несколько слов, которые молодой человек прошептал, были, скорее всего грязными ругательствами, но затем он бросился к Кристине, подхватив ее на руки и перенес на диван, прямо из воздуха на лету выхватывая маленькую жестяную баночку и пару склянок, звучно ударившихся друг о друга. Лерой положил ей на грудную клетку ладонь, сверху перекрыв тройкой пальцев, медленно приговаривая неразборчивые слова. Его пальцы словно горели черным огнем, но ничего больше не происходило. Только еле мерцавшие огоньки из сгустившейся тьмы плутали по его ладони около пальцев, но на Кристину, казалось, это никак не влияло. Драгомир уже успел выбежать из комнаты, и теперь направлялся с небольшим тазиком обратно, расплескивая воду через бортики. Лера старалась не мешать, держа дверь распахнутой настежь, чтобы ему было удобно заходить. Должно быть, это был особый магический приступ, раз ей было настолько плохо. Драгомир поместил ей на лоб сложенное в несколько раз мокрое полотенце, закрепляя его парой фраз своего заклинания. С губ Кристины сорвался стон. Ее дыхание стало более слышным и тяжелым. — Ненавижу, когда ей больно, — прошептал темноволосы юноша, скривившись и отводя взгляд. Лицо, руки и всю кожу девушки покрывала россыпь бисеринок пота, блестевших в свете разворачивающегося заклинания Лероя. Теперь из-под его рук лился чистый голубоватый свет, сплошным потоком нарывая тело девушки, обволакивая его. Ее тело мелко затряслось и руки, которые до сих пор были связаны, забились в конвульсиях, барабаня по мягкой поверхности дивана. Лера непроизвольно снизила голос до самого тихого шепота, на который была способна. — Ей очень больно? — На этом этапе скорее всего да. Пульсация в висках и ломота мышц, костей. Напряжение, — Драгомир ответил в тон ей тихо, — Но лучше сделать это сейчас, чем она будет маяться еще несколько дней. Затем он молча поднялся с пола, на котором сидел все это время, и ладонью схватил прямиком из воздуха небольшое алюминиевое ведро. Также медленно поставил его на пол в районе ее головы, и затем снова поправил ей косички. Тяжело вздохнул, и в следующую секунду девушку вырвало точно в это самое ведро. Ее подбородок, немного шея, часть дивана в месте, около головы были запачканы рвотой, и даже на полу можно было заметить парочку жирных капель, но Лера была не в силах отвести взгляд. Ее отношение к Кристине было крайне сомнительным, как, собственно, и к ним всем, но девчонке явно нужна была помощь. И, хотя Лера не считала себя тем человеком, который обычно приходит по первому зову, и не хотела строить из себя все принимающего героя, и не была лишена и таких качеств как брезгливость, однако, в этой ситуации… все казалось иным. Она не могла себе объяснить, просто очень хотела помочь настолько, насколько это можно было сделать. В нынешних условиях от нее требовалось просто не отвлекать их.

***

Пока Драгомир заперся с Кристиной в комнате, Лерой дежурил у двери, а Егор, накормив Леру ужином, ушел спать, она была близка к тому, чтобы съесть все, что осталось на столе. Вторая тренировка отменилась в свете произошедшего, а потому весь день Валерия просидела внизу, то дремав на диванчиках, то слушая Егора. Он читал ей книгу о порталах и шлифовке камней для локальных переходов. Что-то про шестигранный портал. Теперь, когда она осталась на клине с собой на кухне, Лера проживала глазами стол. Темно-серого цвета хлеб, с намазанным красным соусом выглядели чересчур аппетитно этим вечером. Даже после супа с мясом, которым ее накормили уже несколько раз за этот день. Когда бутерброды кончились, на столе оставалась еще половина батона. Она решила, что съест еще кусочек, и тут же отрезала его. За ним последовал второй и третий, а после — она наконец просто безразборно отщипывала от булки шмотки, пока та не кончилась. Она съела чертову булку хлеба, и хотела еще. «Ты чувствуешь себя никчемной? Ой, бедняжка, ну давай, пойди съешь тут все в одиночку!» — ее собственный внутренний голос насмехался над ней. Все повторялось. Как тогда, когда она еще училась в школе и переживала из-за выпускных экзаменов. Или, когда мальчик, в которого, как ей казалось, она была влюблена, сказал, что она просто полная идиотка, если считает, что могла бы привлечь его. Она приходила домой и неизменно опустошала холодильник. В такие дни в доме намеренно было мало еды, а тетя отправляла ее гулять, бегать по магазинам или выполнять другие поручения в огороде или в цветочном. Роза пыталась ее отвлечь, но сейчас некому было это делать. А сама она… не хотела, наверное. Ей просто было все равно. Она почувствовала это всепоглощающее чувство, не обращая внимания на замаскированное болото самобичевания под ним, в тот момент, когда поняла, что она ничем не поможет Кристине. Не то, чтобы это очень сильно тревожило девушку, или ей так уж невероятно хотелось помочь девчонке, но она хотела быть полезной, хотела бы пригодиться где-нибудь, раз уж прошлое просто выжгли из ее жизни. О том, что чувствует по поводу лишения ее этого самого прошлого, Росс и всего… она продолжала упорно не думать. Она нашла еще печенья. Сухие, возможно, пущенные на сухари, печенья и съела их все. После этого, просидев до глубокой ночи, снова пересеклась с Драгомиром. Он выглядел, пожалуй, не лучше ее самой. Вымотанный, уставший. На его лице залегла тень, морщинка между бровей особенно бросалась в глаза в блеклом свете нескольких огоньков под потолком. — Ты можешь идти спать. Кристина уже легла, — с тяжелым вздохом он сел напротив, и Лера моментально ощутила стыд и сожаление, относительно того, что теперь ему, выходит, нечем ужинать, — Лерой убрал там у вас и тоже лег. — А ты, — ее дыхание виновато перехватило, — Почему не идешь? — Не хочу. — По тебе не скажешь. Я имею в виду, — она замялась, почувствовав, что сморозила глупость, но он не стал слушать ее объяснений. — Я понял, — вместо этого, просто перебил и был прав. Вопреки установившейся и закравшейся ощутимой неловкости, девушка не поднялась наверх, а осталась рядом с ним, выражая безмолвную и настолько невыразительную, что ее можно было принять за безразличие — поддержку. Кристина спала, Лерой лег. Егор, вероятнее всего, тоже. А Драгомир вернулся на кухню и сидел в полутьме, вперившись взглядом в свои руки, будто они были инородны его телу. Он явно испытывал стресс и Лере правда хотелось ему помочь. — Я не должен был отпускать ее с тобой, — сказал он, разрушив ту хрупкую тишину, воцарившуюся между ними, — Это было глупо и самонадеянно, думать, что разговоры со мной исправили ситуацию и она меня послушалась. — Это из-за ее проблем с водой? — тихо спросила Лера, неосознанно понизив тон до полушепота. — Вроде того, — он кивнул, так и не смотря в ее сторону. Вместо этого Лере удалось неприкрыто наблюдать за гаммой эмоций, отпечатавшихся на его лице. — Ты же не мог запереть ее силой. Это было ее решением. Мимические морщинки, потемневшие из-за тени отблеска огонька, делали его старше, чем он казался днём. Носогубные складки четко очерчивали его крупное, но анатомически пропорциональное лицо, вытягивая его. Его волосы, волнистые и густые, спадали на лоб, но все равно продолжали выглядеть опрятно. Острый подбородок и широкие скулы, которые обычно делали людей, вроде него, очаровательными, когда те улыбались, сейчас наоборот добавляли его образу лишний флер драмы. Он действительно выглядел точно драматический герой, своего рода Ромео, не сумевший уберечь Джульетту, а потому горько тоскующий. Это, конечно, притягательно. Вне зависимости от его характера и прочего, то, чему Лера стала свидетелем сегодня — делало и его и Лероя очень привлекательными в ее глазах. Только девушка успела подумать о том, что он был красив, в эстетическом и духовном смысле этого слова, как поток ее лестных мыслей на его счет был перебиты коротким: — Не стоило ей лететь с тобой. Оно того не стоило. Несмотря на то, что обычно она сама себе казалась не очень обидчивой или нерациональной в своих реакциях, этот комментарий задел за живое. Он всколыхнул в ней то, что она сама пыталась активно задавить: противоречия. К сожалению, девушка глубоко внутри тоже пришла к такому выводу, но не могла в открытую в этом признаться. Потому, лишь коротко хмыкнула в ответ. Услышав этот звук, он вскинул голову и, будто только сейчас по-настоящему заметив ее присутствие, вынырнул из своих мыслей, весь подобрался и поспешил перевести тему: — Ты голодна? — Нет, — голос дрогнул, и на нее по новой обрушились все страхи относительно еды. Что, если он сейчас ее разоблачит? Она ведь съела столько много… Но больше этого Лера, пожалуй, боялась быть пристыженной, потому что сожаление, как минимум, за печенья, а, как максимум, за все остальное вплоть до супа уже захлестнуло ее с головой. Переедать плохо. Переедать вредно. К тому же, когда живешь в чужом доме и вынуждена играть по чужим правилам. Они заставят ее отрабатывать? Интересно, на сколько сантиметров увеличится ее живот, если такие вечера будут повторяться? Лера, в ответ на его уточняющий вопрос, лишь пуще замотала головой, подтверждая свой отказ, и решила, что завтра днём она не возьмет в рот ни маковой росинки. Эту ошибку она уже не исправит, она впихнула в себя всю эту еду, но ведь это не конец света, правда? Завтра она поголодает, чтобы уравновесить свое обжорство и не навредить фигуре. — Хотя, без разницы, — от собственных мыслей ее отвлек его раздраженный выдох, — Не хочу, тоже. Его голос звучал рвано и как-то натянуто. Он загремел крышкой от котелка, отставив тот в сторону и оперся двумя руками о столешницу. Лера не видела его лица, но слышала громкое и размеренное дыхание, будто он пытался привести легкие в порядок после затяжного бега. — Ты винишь себя? — спросила Лера и моментально почувствовала себя дурой. Как можно быть настолько бестактной тогда, когда ты сама же требуешь от людей этого? Жалкая лицемерка. — Прости, я не хотела лезть в это. Ты можешь не, — она сглотнула, — Забей. Он даже не посмотрел в ее сторону. Никак не отреагировал, все еще стоя спиной и устало привалившись на деревянный каркас. — Я, пожалуй, пойду, — наконец выдавила, сочтя за лучшее ретироваться, как вдруг была остановлена. — Постой. Останься. Я имею в виду, тебе не обязательно уходить. Я не обижен или что-то такое. Мне просто жаль, и все. В ответ на твой вопрос, да. Я чувствую вину. Но это только моя вина, не бери на себя. Она вообще-то и не думала, но почему-то не стала ему возражать. — Ладно. — Хочешь ромашку? Я заварю. В следующие часы они молча пили ромашковый отвар, погрузившись каждый в свои мысли, прежде чем ее окончательно не сморил сон, и она не была вынуждена откланяться. На этот раз она ушла наверх.