Записки сельского вампира

Этот короткий зимний день тянулся неимоверно долго. Пан Амброзий воротился на конюшню, проведал жеребую кобылу Фрозю, поговорил с ней по душам, высказав все наболевшее — кобыла эта, названная, кстати, в честь той самой тетки из Слупска, внимательно слушала и сочувственно вздыхала. Общение с лошадьми пана Амброзия всегда умиротворяло, так что к обеду он вышел уже совсем спокойный. Заблуды-Приблудовские отобедали. Откофейничали. Послушали новый французский стишок, что, запинаясь, прочитал им Болек — какая-то там дребедень про кролика и капусту, толком было не разобрать, но все равно — молодец! Кузина Ванда все не появлялась. Начинало смеркаться, и пан Аброзий, невзирая на кофе, стал заново беспокоиться — уже за саму кузину. Что-то затянулась ее прогулка. Да, провожатого Ванде выделили надежного, но мало ли что… Про загубленную бекешу он уже и не вспоминал. — Ах ты, господи, — вздыхала пани Хонората, то и дело подходя к окну. За окном, покрывая сугробы сиреневой дымкой, уверенно сгущались сумерки. — Ах ты, господи! — Не тревожься, Хоня, — успокаивал пан Амброзий жену, украдкой поглядывая на часы. — Сядь. Угомонись. Она вот-вот появится. А сам мысленно уже натягивал меховые сапоги и прикидывал, куда ехать в первую очередь — в Петуховичи? К мельнице? К чертям собачьим? Куда еще могло занести эту окаянную кузину? А ведь обещала никуда не соваться… Темнеет уже. Ну все, еще пять минут, и… — Приехала! — закричали под окном. — Вон санки на мосту! Сейчас будут! — Вот видишь, Хоня. Сейчас будут, — сказал пан Амброзий. — Все бы тебе беспокоиться попусту! Он вышел на крыльцо, твердо намереваясь отчитать кузину самым строгим образом — как отчитал бы собственных детей. Кузина как раз выбралась из санок — очень румяная и слегка растрепанная. — Боже мой, — воскликнула пани Хонората, — Вандуся, в каком ты виде? Где ты была? Что случилось? — Простите, — отвечала кузина устало. — Боюсь, мы заблудились. Сбились с дороги. Нет-нет, — опередила она пана Амброзия, — ваш человек не виноват. Это всецело моя вина. Я услышала от людей, что тут в окрестностях есть заброшенное селение, и мне непременно захотелось его увидеть. Путь туда лежит через болота, дорога называется «гать» и она нехороша, мы поехали искать объезд и немного потерялись. Пан Амброзий покачал головой: — Эх, кузина-кузина! Вы же обещали… — Потом! — замахала руками Хонората. — Потом-потом, все потом! Она замерзла, устала! В дом, скорее в дом! Франя! Кто там, ставьте самовар, да поживее! Дамы вошли в дом. Пан Амброзий подошел к саням. Возница, крепкий высокий парень, стоял, потупившись виновато, и мял в руке шапку. — Прошу пана, — вздохнул он. — Я говорил! Но пани слушать не хочет. Пан Амброзий похлопал по заиндевелой спине невысокую пегую лошадку, та фыркнула, мотнув мордой. — Где были-то? — спросил. — Какие тут у нас еще заброшенные селения? — Да, если пан изволит, это пани про Ялины. Говорил ей … — То есть? — переспросил пан Амброзий. — Ялины? Болотные Ялины? — Так. Говорил ей — нет там никакого селения, сто лет уж нет, но пани все одно — езжай! Пан Амброзий аж присвистнул. Это сколько ж — верст десятка полтора в одну сторону, да с гаком! Да по болотам! Понятно, почему лошадь вся в инее. — Ну и как? Доехали? — Доехали, — кивнул возница. — Только нету там ничего. Так, развалины. Да и те в снегу. И вот еще, — он потянулся к возку, пошарил под сиденьем. — Вот, нашли. Должно, от холода окочурилась. А пани велела с собой взять. Пакость такая… В руке возница держал довольно крупную и очевидно дохлую летучую мышь. — Что с ней делать-то? Пан Амброзий поморщился. — Я бы сказал — выбрось. Но если пани она нужна… Кинь в амбаре. Да кадкой, что ли, прикрой, чтобы собаки не утащили. Пакость какая…

***

«Поразительные фокусы выкидывает порою несовершенная наша натура! Суток не прошло, как метался я по склепу, не находя себе места от волнения за друга — а ночью позже, нашед его записку, завалился снова на боковую и очнулся, сам не верю себе, только через неделю! И никакое беспокойство не мешало мне — я дрыхнул, да, именно, дрыхнул, бессовестно и самозабвенно, я бы сказал, как убитый, если бы сие сравнение имело в моем случае хоть какой-то смысл. Не могу понять, что погрузило меня в столь длительный и глубокий сон. Полагаю, что погодные изменения могли стать тому причиною. Иного объяснения привести я не в силах. (NB: знаю достоверно, что на состояние человека погода влияет несомненно, а вот на мне подобных?.. Обдумать!). Стаха по-прежнему не было дома. И опять-таки — я не встревожился нисколько, обнаружив склеп пустым. «Решил проветриться» — написал он мне. Это чтобы я понапрасну не волновался. И я, опять-таки в противуположность недавнему своему беспокойству, не волновался нисколько, но задумался невольно: где же пропадает мой друг? Не пора ли идти его искать? Однако внутреннее чувство удержало меня от вполне объяснимого порыва отправиться на поиски. Если причиной долгого его отсутствия явилась красота таинственной заблудовской гостьи, то появление мое в Старых Мышах было бы столь неуместно, что… я даже слов не найду, насколько неуместно. Третий, как говорится, лишний. Тем более, если Стах решится… А если действительно решится? Как быть тогда? Склеп наш, вполне еще, несмотря на возраст, приличный, все же не слишком велик. Вдвоем нам тут вполне уютно. Но потребности наши, что Стаха, что мои, довольно скромны. Не то — дамы. Даме наверняка потребуется, как нынче принято говорить, комфорт. И где же его взять?.. А не должен ли я оставить Стаха с его избранницей в его, так сказать, родовом гнезде? Да, видимо, так. Придется мне подыскивать себе другое пристанище. И это, полагаю, будет не так-то просто. Но это мой долг. Ну что же, вот и занятие. Буду подыскивать себе новое обиталище. Прямо сейчас и начну. На дворе стемнело, так что пойду огляжусь по окрестным погостам. Заодно загляну в Крынки на почту. Давно уж ожидаю очередную книгу «Медицинского вестника» из России. Да и «Берлинский еженедельник» должен бы уже явиться. (NB: написать в Краков коллеге Упыревичу!!!) P.S. Тут же и написал, запросил о вакантных местах на Раковицком кладбище. Упыревич, конечно, вампир со странностями, но при известной терпимости ужиться с ним можно — удавалось же мне это как-то в бытность мою человеком. Вот сразу и отправлю. Где-то у меня был гривенник, до Кракова как раз должно хватить.»