Записки сельского вампира

Миновала неделя или около того. Жизнь в усадьбе господ Заблуд-Приблудовских, встревоженная приездом кузины Ванды, пошла своим чередом — как успокаивается мало-помалу вода в пруду, взбаламученная падением тяжелого камня. Кузину из угловой комнаты переселили: дверь из спальни прадедушки в опочивальню прабабушки удалось-таки открыть, выдернув из косяка не меньше дюжины забитых поколения назад здоровенных гвоздей; стараниями пани Хонораты комнаты приобрели вполне уютный и даже кокетливый вид — для этого пришлось пожертвовать собственными ее туалетным столиком и китайскими ширмами, а прабабкины кресло, козетка и два пуфа, как следует выбитые и вычищенные на улице снегом, оказались вполне пригодными к использованию, только что обивка местами потускнела, пришлось добавить диванных подушек, слава богу, водившихся по дому в изобилии — вышивать благородных девиц в Александро-Мариинском институте научали изрядно. Пан Амброзий, зашед оценить усилия супруги, хмыкнул в усы: «Прямо королевские апартаменты!», и с тех пор комнаты в старой половине дома только так и называли. Итак, кузина перебралась в апартаменты. И теперь послеобеденный кофе супруги Заблуды-Приблудовские пили каждый по-своему: у пана Амброзия в кабинете без опаски звенели хрусталем пробки графинов и штофов, а в будуаре у кузины тоненько звякали по краю чашечек лучшего приблудовского сервиза невесомые серебряные ложечки и лилась ручьем беседа. Сбывались мечты пани Хонораты: за несколько дней они с кузиной вспомнили и обсудили всех родных, друзей, знакомых и друзей знакомых обширного семейства Поломацких, не забывая, разумеется, и про Заблуд. Кузина Ванда, правда, больше слушала, чем говорила, иногда задавая вопросы и то и дело что-то записывая в свою заветную книжицу — того требовала ее непреодолимая страсть к этнографии: она делала заметки обо всем необычном, что встречалось ей, в надежде, как она объяснила кузине Хонорате, составить когда-нибудь сборник легенд и преданий родного края, подобно, скажем, Доленге-Ходаковскому*. Тут пани Хонората немного растерялась, потому что никакого понятия ни о каких Доленгах не имела, но кузина уже перевела разговор на какой-то другой предмет, пани Хонорате вполне знакомый, и возникшая было неловкость испарилась без следа. И только порою посреди слишком уж затянувшихся разговоров с пани Хоноратой лицо кузины приобретало отстраненное выражение, левый глаз начинал отчетливо косить, а тонкая бровь над ним вздымалась страдальчески, и тогда она поднималась посреди беседы, мило извинялась и просила закладывать санки. Да, пришлось выделить ей санки и двух человек — потому что за предложение пана Амброзия послушать местных сказочников кузина уцепилась обеими руками и потребовала исполнения обещания. Прямо на следующий же день — и прямо за воротами костела, сразу же после службы. И пан Амброзий, мысленно чертыхаясь, потащился с кузиной в крипту, показал ничем не примечательное надгробие славного пана Яна Ольгерда Михала Заблуды — старый каменный саркофаг с новой, еще не успевшей потемнеть крышкой. Кузина уделила саркофагу самое пристальное внимание. Обошла с трех сторон (с четвертой саркофаг, слава тебе господи, почти вплотную примыкал к стене, и туда она не полезла), склонилась, осмотрела все углы, пальчиком провела по едва заметной затертой раствором щели между крышкой и самим саркофагом. Пан Заблуда, который стоял, согнувшись в три погибели под низким потолком, уже не удивлялся — чего с нее, этнографией озадаченной, взять? Но кузина и тут сумела поразить его воображение. Из муфты, не иначе, достала вдруг малый флакончик, вынула пробочку: — Святая вода, кузен! — и полила саркофаг сверху вниз и слева направо, изобразив на крышке отчетливо видный крест. Пан Амброзий только рот раскрыл, а державший свечи казачок охнул и перекрестился. Ничего не произошло. Ничего и не могло произойти! — И зачем это? — спросил пан Амброзий. — Чего пани добивается? — Все хорошо, дорогой кузен, — ответила Ванда невозмутимо. — Ваша семейная легенда и вправду не более, чем сказка. Это Амброзий и так знал, не стоило и воду лить. Эхе-хе, сколько она тут гостить-то собирается?.. — Вы, милая кузина, бросьте-ка свои фокусы! — сказал он, уже не сдерживая досады. — Перемутите мне всю семью, людей собьете с толку этнографией своей. Договорились же мы с вами! — Не тревожьтесь, дорогой кузен, — Ванда улыбнулась слегка, став сразу милой и трогательной, так что пан Амброзий почувствовал себя крайне неловко: накричал, понимаешь, на девушку ни за что! — Я брошу все свои фокусы. Но сказки местных поселян мне все же хотелось бы послушать! Может быть, вы выделите мне санки и пару человек для поездок? Раз уж я обещала вам… как вы сказали? Обещала никуда одна не лазить. И пойдемте, пожалуй, на воздух! И пришлось. Выделил и санки, и двух хлопцев потолковее. И теперь кузина, что ни день, ездила на прогулки. Куда да зачем — пану Амброзию докладывали, но пока ничего такого, что стоило бы беспокойства. Каталась панна по окрестным деревням, в дома не заходила, с людьми не беседовала. Просто смотрела по сторонам, да что-то в тетрадочке своей отмечала — но это ведь дело неподсудное? Свою часть договора соблюдала кузина Ванда честно — кому бы показалось, она всеми силами старается загладить то странное впечатление, которое ей удалось произвести на обитателей усадьбы в первый свой день в Старых Мышах. Она была приветлива со слугами, добра и очаровательна с детьми, читая им по вечерам из большой книги сказок (хотя пан Амброзий всякий раз хмыкал себе под нос: «А гостинца-то и не привезла ребятишкам!..»), мила и любезна с хозяином — тот в ответ тоже улыбался, а что он при этом думал, никому не ведомо, — и очень подружилась с хозяйкой. Пани Хонората почти успокоилась. Все было хорошо. Она написала тетушке уже три письма, и вот теперь только осталось дождаться оказии, чтобы их отправить. Дороги меж тем мало-помалу налаживались после снегопада — расчищались, протаптывались, наезжались. И вот в один прекрасный день наконец приехали со свежей почтой! Дорога до Крынок, стало быть, снова свободна! Письмо от тетушки из Слупска пани Хонората вскрыла первым. Она прочитала его торопливо от начала до конца. Замерла, вернулась к началу… — Амбруаааз! Вандуся! Идите сюда, мне нужно с вами поговорить! Но никто не ответил на зов пани Хонораты: пан Амброзий отлучился по делам на конюшни, а кузина как раз отправилась на очередную свою прогулку — но про это пани Хонората не знала, а потому устремилась в кузинины апартаменты, держа перед собой тетушкино письмо как крестоносец — меч. — Вандуся, — позвала пани Хонората с порога, — ты где? — Пани нету, — ответила Франя (очень толковая девчонка, еще пара лет, и выйдет из нее отличная горничная). — Гулять уехала. А я вот прибираюсь… — в руках у Франи, действительно, зажата была влажная тряпка, — вот сундучок у панны, должно быть, с рукоделием, а пыльный, как… Ой… Франя так и не додумала, где еще она видела столько пыли — под ее рукой крышка небольшого деревянного ящика откинулась. — Матерь божья! — воскликнула Франя. — Пани, это что же такое за рукоделие? В сундучке, выстланном малиновым бархатом, теснились каждый в своей ячейке: маленький пистолет с коротким дулом, три серебряных распятия, флакон из тусклого синего стекла с притертой пробкой, клещи, четки, серебряный нож, деревянный молоток и грубо обтесанный деревянный же кол. ____________________ *Зориа́н Доле́нга-Ходако́вский (настоящее имя — Адам Чарноцкий; 1784–1825 гг.), польский славяновед, археолог, фольклорист, этнограф и диалектолог.