***
Пани Хонората топталась под дверью кабинета. Она бы, разумеется, предпочла остаться при разговоре, но муж был непреклонен — говорить с кузиной Хрясь он будет наедине. И вот уже чуть ли не целый час говорит и говорит! А что именно — не разобрать… Не подглядывать же в замочную скважину? Нет, конечно. Тем более, что изнутри в нее вставлен ключ. Но вот если поплотнее прижаться ухом к щели между створками, то… — В общем, кузина, — говорил пан Амброзий, постепенно успокаиваясь, — завтра воскресенье, уж вы дождитесь, все вместе пойдем в костел к обедне, а там, коли вам угодно будет, сам лично с вами кладбище обойду. Вдоль и поперек. Только уж больше не убегайте невесть куда в одиночку! А коли что с вами случится? Хотя у нас по округе спокойно, но мало ли что? Леса кругом! Болота! Разбойников нету, это верно. А ну как волки? Мест вы не знаете, забредете куда, да просто в яму провалитесь, сломаете себе что или простынете — а мне за вас перед всеми Поломацкими ответ держать? Нехорошо! Он уставился на кузину, которая сидела на диванчике, укрытая все той же дохой, и сжимала тонкими длинными пальцами кофейную чашечку — уже пустую. Красивое лицо ее, порозовевшее от ранней прогулки, хранило полную безмятежность. Пан Амброзий мысленно выругался: как об стенку горох! — Нехорошо? — повторил он, подойдя к кузине вплотную. Она подняла на него большие темные глаза — как две ночные бабочки взмахнули крыльями. Сказала, помедлив: — Нехорошо. И непонятно, то ли согласилась, то ли одолжение сделала. И вроде даже и не косит? Чёрт знает, что такое! Пан Амброзий плеснул себе кофе и залпом, как водку, опрокинул в рот. Поморщился — в этот раз действительно кофе, безо всяких там добавок. Хотя, если честно, они не помешали бы. — А коли нехорошо, то и обещайте, что более никуда одна не полезете, — сказал строго, как если бы Валеку или Касе внушение делал. — Обещаете? Кузина поразмыслила секунду. — Давайте так, дорогой кузен. Вы мне расскажете свою семейную легенду про пана Ольгерда. А я за это обещаю одна на ваше кладбище не лазить. Пан Амброзий аж крякнул: вы подумайте! Она еще и торгуется! Но тут кузина глянула на него и улыбнулась. И пан Амброзий невольно улыбнулся ей в ответ. — Ну хорошо, — сказал. — Коли уж вы такая охотница до древних сказок. И этой, как там ее… — Этнографии, — подсказала кузина. — Ну да, этнографии. Где вы только ее подцепили?.. Ну ладно. Расскажу как знаю. Дело давно было, еще до Раздела*. Да что там, еще до Потопа** — лет тому, чтобы не соврать двести пятьдесят тому. Предок мой, Ян Ольгерд Михал Заблуда, служил у полковника Лисовского и как раз вернулся домой из Москвы… __________________ * Раздел — имеется в виду 1й раздел Речи Посполитой между Прусским королевством, Австрийским эрцгерцогством и Российской империей в 1772 году. ** Потоп — вторжение шведов в Речь Посполитую, 1655–1660 гг.Attractio periculo, часть 7
25 февраля 2024 г. в 12:00
— Где ее носят черти? — пан Амброзий раздраженно прошелся по кабинету. — Не слишком ли она эксцентрическая, — он покрутил руками над головой, изобразив не то одалиску в восточном гареме, не то танцовщицу с кастаньетами, — кузина твоя? Нет, если ей вольно до утра не спать, то бога ради! И даже если она по дому всю ночь колобродит — пусть! Хотя, конечно, тоже хорошего мало… Но вот это, — он кивнул на окно, за которыми еле-еле собирался с силами робкий зимний рассвет, — вот это уже — из рук вон!
Пани Хонората всхлипнула и опустила глаза.
Не такого она ожидала от визита кузины Хрясь! Нет, не такого! Рисовались долгие утренние чаепития с задушевными беседами, новости о последних модах (неужели же и вправду кринолинов в столицах более не носят, как-то сомнительно), конечно, семейные сплетни. Потом, ближе к Рождеству, глядишь, уговорили бы Кастуся на званый вечер, может быть, даже бал! Созвали бы гостей со всей округи, а там… Конечно, Старые Мыши не Лондон и не Париж, и даже не Варшава, вряд ли местные молодые люди кузину Ванду заинтересуют, но чем чёрт не шутит, тем более в её-то годы, еще не перестарок, конечно, но и не девочка уже!
А что вышло? Странные разговоры за обедом, какая-то там этнография и, господи помилуй, неупокоенные мертвецы! А поутру, представьте себе, дверь стоит нараспашку, кузины и след простыл, а из вестибюля (который Кастусь, сколько ему ни тверди, упорно называет сенями) пропала мужнина собачья доха для дальних поездок!
— Ну ладно, — продолжал меж тем пан Амброзий, — далеко она по такому снегу не уйдет, а уйдет — так по следам отыщем. Простынет разве что. Но столько беспокойства наделать людям — это как? Ты уж, пожалуйста, напиши своей тетушке, что племянница ее… — тут он вдруг остановился, пораженный какой-то мыслью, и резко повернулся к понурой пани Хонорате.
— Хоня! — воскликнул он. — А может, она — того? — он недвусмысленно ткнул пальцем в растрепанную бакенбарду. — Умалишотка?
— Не может быть! — уверенно ответила пани Хонората, хотя ей самой эта мысль уже приходила в голову, целых два раза. — Все Поломацкие отличаются редким здравомыслием! Тем более — Хряси!
— Ну да, ну да, — хмыкнул пан Амброзий. — Редким здравомыслием! Настолько редким, что в каждой царапине им вампиры мерещатся! Слушай, Хоня, а может, это у вас семейное? За упырями-то бегать?
Пани Хонората вспыхнула и вскочила с дивана:
— Я не понимаю вас, Амбруаз! Не вы ли сами сказали давеча — там, у прадедушки, что это, не иначе, как снова Вольский охальничает? Ваши слова?
Пан Амброзий упал в кресло и закатил глаза:
— Хоничка, милая! Сто раз тебе говорить — я же пошутил! Пошутил, понимаешь? Ты так всполошилась с этим чертовым портретом!
— Ах, вы пошутили! — вскинулась пани, задохнувшись от возмущения, — впредь уж не шутите так изрядно! Шутки ваши слишком дорого нам обходятся! — и ахнув, замолчала, прикрыв ладонью рот — все-таки проговорилась!
За дверью кабинета загрохотали тяжелые шаги.
— Нашлась! — сказал с порога румяный от мороза казачок. — Нашлась доха! И пани в ней. На кладбище поймали! Прямо за костелом!
— Прекрасно! — пан Амброзий поднялся на ноги, запахнулся, словно римлянин в тогу, в шелковый шлафрок и туго затянул пояс. — Сюда ее ведите! Хонората, ступай к детям. А я тут с кузиной потолкую! По-родственному! И вели-ка подать нам кофию!