Записки сельского вампира

Братья спешились и стояли, потирая кто руки, кто уши — холодно! — Беда, братья, — сказал кто-то, в быстро сгущающихся сумерках уже и не понятно, кто именно. — Сгинем мы тут. Это он нас нарочно завел и бросил! — Сгинем, — подтвердили ему. — Надо выбираться. По своим следам. Попадись мне этот староста… А староста — тут как тут, явился так же незаметно, как и уходил. — Ну вот что, святые братья, — заявил он, выйдя из-за ближайшего дерева, — худо дело! Видать, попали мы в ведьмин круг — то-то я в хоженом лесу дорогу потерял! — И что теперь? — сурово спросил брандмейстер. Он никак не ожидал, что староста вернется, но раз уж вернулся, пусть отвечает по существу. — Теперь нам до свету из него не выйти! — прищурил староста разбойничьи глаза. — То есть как? — загалдели монахи. — До свету, тут? В лесу? На морозе? Обратно веди! — Надо костер запалить, — староста подкинул в руке топор. — А обратно нам идти ну никак не получится. Гиблое тут место. Колдовское. Ведьмы-то — гляньте-ка, панове, — вона! Обложили уже! Вон там, за кустом! Монахи огляделись. Неподалеку от полянки, на которой толпилась дюжина с лишком лошадей и столько же монахов да староста Прокоп, за облетевшим кустом, каким — по темноте да зимнему времени непонятно, запылал вдруг малой точкой огонек — будто свечку запалили. А потом запылал еще один, и еще — по кругу, обступая поляну, горели колдовские синие огни. — С нами крестная сила! — возопил брат Сульпитий. Прокоп покивал согласно: — Молитесь, святые отцы! — и затюкал топориком по здоровенной сухой ветке, которая очень кстати оказалась посреди полянки. Монахи слаженным хором тут же затянули молитву, и Прокоп, разводя костерок, крякнул от удовольствия: хорошо поют! Староста Нижних Петуховичей очень любил музыку. Дослушав псалом до конца, он сказал: — Сюда они не сунутся — побоятся. А и выйти не дадут. Так что… — Жрать хочется, — совсем не по-монашески высказался брат Пульхерий. — Ну, это, — за спиной у Прокопа обнаружилась вдруг довольно объемистая торба — и как это они раньше ее не заметили? — По шматку сала на душу найдется. С хлебом. Если панове не побрезгуют. Хотя нынче, конечно, пост… — Это ничего, — поспешно сказал брат Сульпитий. — Странствующим и путешествующим допустимо послабление. Молитесь, братья! И они молились! По очереди подходили к Прокопу, смиренно получая каждый по толстому куску хлеба и чуть менее толстому куску соленого сала, и пока один ел, остальные пели, исправно держа ведьм на расстоянии — синие огни по-прежнему пылали в отдалении, не приближаясь ни на шаг, но и не отступая. — Что-то сомневаюсь я, — пробормотал Пульхерий, стряхнув крошки с подбородка. — В чем? — спросил брандмейстер, ненароком оглядываясь. — Пойте, братья, пойте… А ты, Пульхерий, говори. В чем твои сомнения? — Да вот нечисть эта, — брат Пульхерий перекрестился. — Почему лошади ее не боятся? Лошадки и вправду стояли посреди поляны спокойно, фыркали, взмахивали хвостами — им, как и людям, хотелось домой, в тепло и уют монастырского стойла. — Действительно, — склонил голову брандмейстер. — Пойте, братья, пойте… А скажи-ка, пан Прокоп, эти ваши ведьмы… Больше ничего он вымолвить не успел. Земля под ногами вдруг задрожала, и откуда-то из глубин, возможно, из самой преисподней раздался гулкий и протяжный не то стон, не то вой… Длился он несколько мгновений, но и этого хватило сполна: мохноногие лошадки, до сих пор смирные, разом взбеленились, захрапели и заржали тревожно и испуганно. После секундного перерыва стон повторился, громче и протяжнее, и завершился страшным замогильным хрипом. Этого лошади вынести уже не могли. Не дожидаясь, пока их несообразительные хозяева поймут, что к чему, сорвались лошадки с места и, едва не смяв пожарных братьев, остолбеневших от испуга на половине псалма, поскакали прочь прямехонько по своим следам, разорвав цепь синих огоньков. — Держи их! — закричал какой-то брат и ломанулся в темноту, а за ним — и остальные. Последним, спохватившись, бежал, высоко подхватив полу рясы, брат брандмейстер.

***

Доктор никак не ожидал, что его эксперимент окажется столь… разрушительным! — Курва мать! Стах сидел на полу, полунакрытый перевернутым гробом, и матерился. Крик цмока действительно обладал неимоверной силой — при первом же его звуке Стах пробудился, при втором подскочил так, что гроб опрокинулся наземь; крышка отлетела в дальний угол склепа и хорошо, что не раскололась. — Ох, Сташек… Доктор кинулся было помогать, но зацепился ногой за подушку и сам чуть не завалился сверху. — Какого дьявола?! — Стах наконец смог сформулировать свое возмущение в конкретный вопрос. — Что это было? — Прости, Сташек, — пан Вениамин был полон раскаяния. — Боюсь, я несколько увлекся… Стах с грохотом выбрался из-под своего деревянного ложа и поднялся на ноги. — Увлекся? — спросил он с сомнением. — То есть, это ты так орал? Не знал, что ты на такое способен… А это что такое? Перед ними громоздилась, поблескивая, непонятная конструкция, состоящая, насколько Стах мог судить, из латунной воронки, пары склянок, трубки для выслушивания груди, кажется, клистира и еще какой-то дребедени явно медицинского назначения. — Это? — смутился доктор еще больше, поспешно разбирая странный агрегат неясного назначения. — Это, видишь ли… Ты никак не просыпался, а я как раз прочел про цмока. Они, как выяснилось, очень голосистые создания. Вот я и решил воспроизвести их крик. Чтобы ты скорее проснулся. Я же не знал, что получится… настолько успешно! Извини, пожалуйста. — Тихо! — Стах, нахмурившись, прислушался — не к словам доктора, а к чему-то, что происходило снаружи. — Чуешь? — Что? — Ладаном разит. И в воздухе гул, будто бы рядом где-то псалмы пели... Доктор принюхался. Действительно, снаружи тянуло сладковатым дурманящим духом. Росный ладан. — Не нравится мне это, — проворчал Стах. — Кажется, к нам пожаловали монахи. Пойду-ка, проверю. Ты, Веня, лучше побудь здесь. — Но как же… — начал было доктор. — Побудь здесь! — Стах нашарил среди своего разбросанного на полу имущества фамильный кинжал. — Мало ли, кто там. И что им надо. Ишь, распелись в ночи… Не волнуйся, я быстро! — Осторожнее там, Сташек! Напутствие доктора упало в пустоту. Стаха в склепе уже не было.