Записки сельского вампира

— Глянь-ка, — доктор ткнул рукой в темноту, — кузня по-прежнему на том же месте, где ее старый Скурата поставил… — Да где ж еще кузне-то стоять? — усмехнулся Стах. — За селом, как и полагается. Ну, или перед — это с какой стороны смотреть. — А помнишь, как мы к Скурате бегали? Вот ведь мастер был. Не кузнец — художник! Тогда, правда, такого слова не знали, но сути это не меняет. — Да, — подтвердил Стах, невольно проникаясь воспоминаниями, — тогда говорили, что он с чертом договор кровью подписал, не иначе. — А ты еще, — доктор засмеялся, — все приставал к нему: подкуй блоху да подкуй блоху! Совсем извел беднягу. Как это он еще тебе леща по макушке не отвесил? — Отвесил, — Стах тоже усмехнулся. — Было дело. Да не одного… И ведь было за что! Чтобы настойчивый хлопчик отвязался, Скурата как-то сказал ему, что нету у него блох. Нету, и взять негде — ни собаки, ни кошки кузнец не держал, а на нем самом, может, и были когда, но от кузнечного жару давно повывелись. А так — конечно подковал бы, подумаешь, большое дело! Сказал этак, посмеялся в бороду да и забыл. Но не забыл Сташек. Думал он недолго. Стащил у матери из кладовки гусиное яйцо — оно покрупнее куриного будет, да и попрочнее, осторожно иголкой, у матери же позаимствованной, проковырял в нем две дырочки. Содержимое выдул в плошку, дырочки залепил кусочками смолы. А потом целый день вычесывал дворовых собак — поймает блоху, смолу отлепит, в скорлупу блоху запихнет и снова залепит. Поймать блоху не так-то просто — уж больно прыткие. Живой поймать еще сложнее, а уж запихнуть ее в малую дырочку, не повредив при этом лапки — так и вовсе не всякому под силу. Лапки тут самое главное, иначе куда же Скурате подковки ставить? Долго возился Сташек. Но справился. И наутро побежал, Веньки даже не дождавшись, в кузню — вот, дядька Скурата! Подкуй блоху! А Скурата спроста хвать — и раздавил скорлупу. Ручищи-то у него — ого-го какие. А блохи, конечно, времени терять не стали. Мигом повыскакивали, прямиком в кузнецову бороду. Тут-то и схлопотал Сташек первого леща. А за ним приплыл еще целый косяк лещей — Скурата следом к первому отвалил. А потом еще и матушка дома добавила: за яйцо похищенное, за иголку пропавшую, да и за гребешок, которым разумный сын дворового пса вычесал — гребешок-то тоже матушкин был, эх-эх… Кузнецу-то, кстати, обриться пришлось, и бороду, и усы, и голову, все подчистую: блохи на панских собаках развелись отменные, шустрые, да и оголодали, в скорлупе сидючи. Так что, пока Скурата заново бородой не оброс, Сташек, про лещей вспоминая, в кузню не совался. А с ним заодно и Венька. — Было дело, — Стах потер затылок, — мне же страх как любопытно было, как это блоха прыгать будет — подковки-то звенеть должны? Уж так хотелось этот перезвон послушать. — Ну да, ну да, — пан Вениамин закивал, — а ежели эта блоха на кошку запрыгнет, то как же ей, кошке, мышей ловить? Всех мышей же звоном распугает! Чего только детям в голову не взбредет… — Да уж, — сказал Стах. — Надо же, вспомнилось! Но сытости нам с тобой, мой голодный друг, не прибавляет. Мы куда идем-то? Ты решил? — Да погоди ты, — отмахнулся доктор. — Ты мне вот что скажи, ты помнишь ли, где тетки Лымарихи двор был? Ну, шорниковой вдовы? — Помню, — понемногу Стах начинал терять терпение, но старался себя сдерживать: все-таки Венька еще не оправился до конца. Две недели без сознания — это вам не нетопырь чихнул. Хотя однозначно судить сложно — сам-то Стах никогда по морде образом не получал. Но вопросы доктор задавал странные, будто сам не помнит, где Лымари проживают. А может, и не помнит… Может, так на него удар подействовал? Иконой ведь, не чем-нибудь. Поэтому, сжав нервы в кулак, он продолжил: — Лымарей двор где был, там и остался. Вон там, за выгоном. — А помнишь, Сташек, мы с тобой у Лымарихи кровянку из погреба таскали? Ох, и попало мне тогда — неделю сидеть не мог. — Мне тоже влетело, — засмеялся Стах. — Меня батька лично выпорол. Уздечкой. И ведь ты подумай — кровянки-то у нас своей было вдоволь, ешь — не хочу. Кашанка, кишка… Нет, надо было в чужой погреб забраться! Известное дело — чужое всегда против своего вкуснее. — Ну, Сташек, — не согласился пан Вениамин. — у Лымарихи она на особицу получалась. Ни у кого больше такой не было — самая вкусная на селе. То-то она ею и гордилась. Сочная, мягкая, пальчики оближешь! — и доктор, на манер французского повара пана Заблуды-Приблудовского, сложил пальцы правой руки бутончиком и звонко их чмокнул: — М-м-муа! — Ты, Веня, так ее расписываешь, еще немного — и слюнки потекут, — Стах не смог сдержаться от ехидства. — Может, ею и закусишь? Чего зря в Крынки мотаться? — А что, — доктор и не думал смеяться. — Может, и закушу… Сташек. Я, собственно, это и хотел тебе сказать, только все не знал, как подступиться… Стах остолбенел. Он ходил в вампирах вот уже… сколько лет? Неважно, но точно больше трехсот. Много чего узнал за это время, а повидал еще больше. Со многими славными вампирами встречался, древними и помоложе; знавал Будимира Косого с днепровских порогов, рыжего как огонь и такого же опасного Гришку Бельского, известного больше под прозвищем Малюты, а с Владом Басарабом, он же Цепеш, он же Дракула, так даже и дружил. Да и сам был вампиром не из последних. Но никогда за эти… сколько там? Неважно, но точно больше, чем триста лет, не слыхивал пан Станислав Петухов-Вольский, чтобы кто-нибудь из его собратьев-вампиров соблазнился бы людской едой! Тем более — такой простецкой, как кровяная колбаса! Нет, с Венькой точно что-то не то. Поторопились они с прогулкой, да и вообще надо было бы ему дать подольше отлежаться, эх… Вот ведь какой лютый попался святой! — Знаешь, Веня, что? — завел Стах осторожную речь. — Давай-ка потихоньку домой, а? Вернемся не торопясь, ты приляжешь. Я сбегаю раздобуду еще пару кур. Ну, чего ты морщишься? Не хочешь кур — гуся раздобуду. Легкая пища. Отдохнуть тебе, Веня, надо. — Знаешь, Сташек, что? — в тон ему ответил доктор. — Ты меня, пожалуйста, не лечи! Лекарь из тебя, прямо скажем, хреновый! И не бойся, я в полном уме и, кхм, добром здравии. — И добавил глубокомысленно: — Ну, насколько это возможно… «Добром не пойдет», — понял Стах. Что делать дальше — было совершенно непонятно. Не силой же его в склеп тащить? Хотя, если другого выхода нет… Стах огляделся по сторонам, прикидывая, не найдется ли поблизости чего такого, чтобы сошло за веревку, если вдруг придется доктора немножко связать. — Стах, угомонись! — сказал пан Вениамин своим обычным, докторским голосом. — Повторяю, я в твердом уме и трезвой памяти! — Точно? — Стах окинул друга недоверчивым взглядом, но очевидных признаков сумасшествия не выявил. — Точно. Не сомневайся. Если хочешь, могу перечислить тебе все кости скелета а их, между прочим, целых двести пять штук! Или двести восемь? Хм, не очень удачный пример, ну да ладно. Я потому и не хотел тебе сразу говорить — ты бы просто меня из склепа не выпустил! Я полагаю, что у меня развилось некоторое осложнение, выражающее себя в девиации вкуса. Вот хочу кровянки, и все тут! Три дня она мне снится, не дает покоя. Снится! И так, ты знаешь, достоверно, со всеми подробностями — шкурка нежная, коричневая… Лопается. И то-о-оненькими такими краешками по лопнувшему загибается. А уж пахнет!.. В общем, я подумал, что проще поддаться искушению, чем противостоять ему. — А, понятно, — обескураженно кивнул Стах, хотя понять такое было сложно. — Ну, раз так… Иди. Поддавайся! Он оглядел спящее село, прислушался к окутывающим его запахам: — Вон в том дворе недавно свинью забили. И вон там, на дальней стороне, там пораньше, недели две как. Кровянку с какой стороны села предпочитает пан доктор в это время суток?