За что мы (не)любим метки

Что такое «четвертая стена» и зачем ее разрушать? Кстати, метка такая на Фикбуке есть, и работ с ней немало, вот удивительно. Итак, придумку термина приписывают Дени Дидро, то есть самый конец восемнадцатого века. Отношение термин имел к театру. А театр к тому моменту в Европе был трехстенным уже приличное количество времени. Но параллельно существовали и странствующие театры, часто сборно-разборные, или амфитеатром, наподобие цирка, но это совсем в древности. Сейчас есть задник и условно две стены по бокам, а на самом деле два или три слоя занавесов и кулис, из-за которых выходят на сцену актеры. Между сценой и зрительным залом стены нет, как все знают. Эта самая «четвертая стена» — условность, как и все театральное действо. Актеры разыгрывают пьесу как будто бы в аквариуме. На сцене своя жизнь, со страстями и эмоциями, в зрительном зале — своя, актеры ведут себя так, как будто бы зрителей нет. Ну и воспитанная публика тоже не свистит, не орет и не закидывает артистов тухлыми яйцами или деньгами. И вот если по ходу пьесы актер «подмигивает» зрителям, подходит к краю сцены, обращается к ним, вещает как «голос за кадром», то получается «слом четвертой стены». То есть, герой пьесы ведет себя, как будто осознает и показывает: он придуманный сценаристом персонаж. В современных постановках актеры могут ходить по залу, присаживаться, комментировать происходящее громким театральным шепотом. Вот такой прием. Встретила в одной статье интересное мнение, мол, нечего ломать еще в театре! Это самое трехстенное пространство, игра в глубине сцены, декорации, приближенные к натуральным, появились совсем недавно, считай, лет двести как, а то и сто пятьдесят. А ведь в целом театр очень стар, очень. Только европейскому, если от древних греков и римлян отсчитывать, несколько тысяч лет, а китайскому? Вспомните книги, фильмы, где время действия — восемнадцатый век хотя бы. Аристократическая публика идет на премьеру, обсуждает прим и примадонн, в ложах бурлит жизнь, что там на сцене происходит, бог весть. На сцену летели кошельки с деньгами, записки и приглашения на оргии или приватные свидания. Не было тогда невидимой четвертой стены. Балаган какой-то ей-богу. И это не только потому, что зрители были в основном побогаче и познатней артистов, но и потому, что театральные постановки были совершенно интерактивные. Тогда еще приняты были и назидательные монологи, обращенные к публике, и заигрывания тех самых примадонн с залом. Считается, что именно Станиславский на излете девятнадцатого века разработал и внедрил концепцию четвертой стены. Он требовал, чтобы актеры играли, не обращая внимания на зрителей, как будто отделены от зала прочной, хоть и прозрачной стеной. Чтоб имитация жизни на сцене была убедительна, чтоб воскликнуть: «верю!». И никаких подмигиваний без кавычек, виляний задом и прочего борделя. Вы не забыли, что многие века актеров хоронили за оградой кладбищ, полагали шлюхами, да и вообще грязным отребьем навроде цыган (тоже кочевников)? Вот так. Не успели стать «чистой публикой», стену выстроить как тут же принялись ее ломать. Театр он такой театр… Какое отношение эта история имеет к книгам? Мы же о литературе? А в писаных буковками историях тоже бывает такое, когда персонаж внезапно (по плану автора) осознает себя, понимает, что он вымышленный и всячески изгаляется над читающими. Конечно, чаще такое случается в кино. Кинематографисты вообще используют слом четвертой стены в хвост и в гриву. То голос за кадром, то актер прямо смотрит в камеру и разъясняет композицию. Эффект получается комическим. Поэтому и применяется прием в сатире и комедии. Хотя бывают исключения. Если только одна сцена в экшен-боевике, то она снижает пафос, хотя в целом фильм может и не быть комедийным. А вот интересно знаете, что? В театре этот прием работает на условность. Этой самой условности в театре и так более чем достаточно. Никто же не придирается к скромным декорациям, к тому, что шкаф, стол и стул имитируют целую комнату, а теневой силуэт с башенками на заднике — дворец. Если персонажи начинают игру со зрителем, входят в зал, задают вопросы и слушают ответы — это еще больше усиливает условность происходящего, но тем не менее в особой зоне театра это работает на достоверность чувств или животрепещущих вопросов, которые поднимает пьеса. А вот в кино или литературе слом стены как бы приближает публику или одинокого читателя (чтение, как и писательство — дело одинокое) к героям, отчего происходящее в вымышленном мире становится ярче, правдивее и даже больнее. В кино четвертая стена ломается проще. Герой — вот он, во всей своей красе, он может сказать словами через рот, что-то сделать. Это видно всем, хотя каждый зритель может истолковать увиденное по-своему. Вот в одной из серий Смешариков про зависимость Копатыча от мёда, его лучший друг, поэт Бараш несется в отчаянии за сбежавшим медведем и кричит что-то вроде: «Па-ма-ги-те-е-е! У нас же детский сериал, сценаристы, спасите, что вы делаете!» Прием с разрушением четвертой стены налицо. В «Пурпурной розе Каира» Вуди Аллена, героиня входит в фильм через экран и даже выводит ненадолго в реальность одного из персонажей. А в старой и замечательной комедии «Последний герой боевика» персонаж Шварценегера выпадает в реал, чтобы помочь мальчишке. Жизнь в реальности оказывается не такой, как он думал, кулак, если им выбить стекло в автомобиле, зверски болит, жрать хочется и вообще помереть можно. Герой, сознающий, что он вымышлен, принимает это и совершает натуральный подвиг. Самый известный герой, который сознает, что он вымысел и активно общается со всеми — это Дэдпул. В комиксах и в фильме он частенько стебётся над зрителями, над своим автором. В комиксах это работает на образ этакого несдающегося, постоянно с шутейками, хоть и сильно пострадавшего персонажа. Написать такое словами, мне кажется, непросто. Но можно. Тут главное понять, зачем это нужно? Какова цель автора? Просто посарказмировать? Тоже годно, почему нет. Только пользоваться таким приемом надо очень дозированно. Если количество шуток на единицу площади превысит читательское терпение, станет не смешно. Вот, например, как бы голос за кадром, голос не совсем автора, а героя, который рассказывает историю со своей точки зрения, это слом четвертой стены или нет? «Над пропастью во ржи» — это оно или нет? Ведь говорит подросток на своем языке, с повышенной эмоциональностью и прочими финтами. Поиск на Фикбуке дал такой же неопределенный результат. Метка-предупреждение стоит на работах, где по большей части автор обращается к читателям. Например, смотрите, какие идиоты тут герои, сколько глупостей они совершают во имя любви. Да, это, пожалуй, оно — разрушение. Что им не является? Дневники не считаются, пусть там хоть на каждой странице будет обращение к будущим поколениям и через слово «а я вам говорил!». Как и книги, написанные в форме дневниковых записей и документов. Ведь там не будет самого главного, осознания персонажем своей неестественной природы, вымышленности. Или, что совсем, как мне кажется, не имеет отношения к разрушению четвертой стены, повествование от первого лица и герой-автор-повествователь вроде как задает риторические вопросы читателям. Вот в детской литературе, совсем простенькой и назидательной, такой прием работает. Как на новогоднем утреннике, когда Дед Мороз предлагает детям звать Снегурочку и кричать «ёлочка, гори!», авторы оставляют детям задания подумать над поведением персонажей и спрашивают, как бы они поступили. Тут да, тут есть разрушение четвертой стены. Из печатных книг могу привести в примеры: Андрей Лазарчук, «Мост Ватерлоо» — главному герою снится автор. Макс Фрай — сэр Макс снёс четвёртую стену, вылез сквозь неё и вынес мозг читателю. Потому что книги о приключениях сэра Макса в Ехо, собственно говоря, написаны им самим, чтобы лично ты, дорогой читатель, поучаствовал в нелёгком деле сохранения стабильности Мира своей любовью к нему и тоской от невозможности с ним воссоединиться. Борис Штерн, «Приключения инспектора Бел Амора» — главный герой и его помощник-робот обсуждают трудности космических путешествий с целью ввести читателя в курс дела, и закончив этот обязательный, но утомительный диалог, оба с облегчением вздыхают. Там вообще очень остроумно: самого диалога в тексте не приводится, а лишь упоминается, что «Тут же у них произошёл чисто технический разговор, […] который обязаны произносить многострадальные герои фантастического жанра в порядке информации читателя». «Аля, Кляксич и буква «А» — от детей, читающих книгу, часто требуется помочь героям, нарисовав или написав что-либо. Иногда просьба о помощи звучит напрямую от Али. Элинор Портер, «Поллианна вырастает»: Поллианна жалуется Джону Пендлетону на свою внешность и говорит: «Вот если бы кто-нибудь когда-нибудь написал роман, у героини которого были бы прямые волосы и веснушки на носу!». А ведь она сама, со своими прямыми волосами и веснушками, — героиня именно такой книги. Гарри Дрезден у писателя Дж. Батчера регулярно обращается к читателям: «Меня зовут Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с моим именем — за последствия не отвечаю» Джон Скальци, «Люди в красном» — главные герои начинают подозревать, что все их приключения как-то не стыкуются с обычной логикой, статистикой — но зато отлично объясняются законами драматургии. Причём не самого лучшего пошиба — а именно, такой драматургии, как в старых фантастических сериалах. Потом нашли в истории свой прототип, предполагаемых авторов и решили что-то с этим сделать. У Г.Л. Олди есть прелестный кроссовер «Шерлок Холмс против марсиан». Там литературная игра получилась, девочка из будущего принялась читать книжки в виртуальном шлеме и смешивать персонажей. Специальные спасатели таких заигравшихся долго бегают по полям сражений с марсианскими треножниками, запускают магию, Холмса и заодно просвещают его, что он не совсем настоящий. И тут меня осенило! А как быть с попаданцами в придуманную реальность? Можно ли назвать некоторые, особенные случаи разрушением четвертой стены только с другой стороны? Со стороны читателя? Фикбук переполнен попаданцами во вселенную Гарри Поттера (просто я читала, потому и привожу пример). Но. В тех историях, что я одолела, не припомню моментов, чтобы персонажи делали открытие: ба, так мы все живем только на страницах книг!!! Все было неподеццки серьезно, попаданец не спешил обвинять окружающих в придуманности, более того, воспринимал это как реально существующий параллельный мир. Может, кому известны другие примеры? С удовольствием прочту. Есть еще один тонкий момент, мнения о котором расходятся. Если герой фильма\книги говорит: «Мы не в каком-то слезливом романе, бро» или «Это жизнь, а не крутой боевик», то это что? Одни полагают, что слом стены, а другие, что наоборот, ее укрепление. Я склоняюсь к тому, что подобные фразочки призваны как раз подчеркнуть реальность происходящего в книге или на экране. Это не разрушение четвертой стены, а и в самом деле ее возведение. Я и сама, бывает, произношу похожие слова: «Это не кино, это жизнь, хэппи-энда не будет». Только не говорите, что меня придумал неведомый писатель!!! Найду и придушу, однако. Или нет, обниму, пожалуй, и позову пить кофе в жукомир.