[Мако] Книга 1: Остров. Книга 2: Замок.

— Дамы и господа, наш самолёт начинает посадку. Пожалуйста, пристегните ваши ремни безопасности и не поднимайтесь с места до полной остановки воздушного судна. «Ну слава океану, — выдохнула Миона, быстро пристёгиваясь ремнём к неудобному креслу, — ещё немного, и я бы сама рыбкой выпрыгнула из этого… судна. Тоже мне, воздушные вака. Никакого сходства». Лететь до родного тепла нужно было долго. Миона не считала часы, потому что ей было всё одно: что тридцать минут в воздухе, что половина дня. В любом случае хотелось скорее ощутить под ногами землю и больше никогда не доверять свою жизнь никаким воздушным вака. Не было у неё доверия к этим железным гуйям. Вот сколько раз она уже ими пользовалась, а это самое доверие даже не проклёвывалось в её сердце. Она самолётам не доверяла, потому что никак не могла на них влиять. Почти. Миона вообще не любила, когда что-то выходит из-под её контроля. Что поделать — привычка. Она много времени провела в одиночестве и слишком часто сталкивалась с тем, что лучше всё делать самостоятельно, если не хочешь потом всё переделывать начисто. Да и вообще, строить на пустом месте всегда легче, чем пытаться переделать чужой шалаш в приличный уоренуи. Плавали, знаем. — Гермиона, детка, как ты себя чувствуешь? Миона показала большой палец беспокоящейся женщине — жест обозначал, что всё нормально. Она всегда быстро училась, так что никаких проблем с копированием принятых движений и моделей поведения не было; не в первый раз приходится смотреть по сторонам и вливаться в новое общество. Правда, в первый раз Миона чувствовала себя не в своей тарелке — слишком многое изменилось с момента её последнего перехода. Воздушные вака, железные вака-машины, рычащие моторами, асфальт и пластик, искусственные ткани… само понятие «искусственный» — раньше такого не было. Мир вокруг оставался таким же, но при этом изменился настолько, что Мионе казалось, будто всё вокруг то самое… искусственное. Женщина, сидящая рядом, погладила Миону по пышным волосам и улыбнулась. Взгляд у неё был расфокусированным, однако это проходило, когда рядом с их креслами проходила стюардесса или кто-то из взрослых. И, едва чужие люди отдалялись, как взгляд женщины снова терял фокус. Она хорошо сопротивлялась волшебству и наговорам, Миона даже, признаться, была в восторге от этой невосприимчивости. Вот супруг её новой матери — тот не хранил в сердце ни капли магии, да ещё и характером обладал мягким, как мокрая глина. Ему хватило пары шепотков, чтобы уснуть на всё время полёта. Оно и к лучшему, кстати. Потому что Рой Грейнджер не любил полёты даже больше, чем Миона. Когда они только-только садились в свои кресла, она ощущала кислоту его страха и нервозность — Рой летать банально боялся. Очень правильное отношение к полётам, если кто спросит Миону. Нечего человеку делать в небе; небо — вотчина духов и птиц. Женщина рядом, — Хизер Грейнджер, — обеспокоенно посмотрела на своего мужа. Погладив того по плечу, она удручённо покачала головой. — Папу надо будить, наверное… — Дай самолёту сесть, мам. Тогда и разбудим, пока люди выходят. — И то верно. А то начнёт воду мутить. Гермиона Грейнджер пошла больше в мать, чем в отца. Когда Миона смотрелась в зеркало, то видела черты женщины в своём отражении: буйные тёмные кудри, кожу цвета молочного шоколада, — невероятно вкусная сладость! — большие глаза и крупные зубы. Шея у Гермионы, как и у её матери, была длинной и тонкой; руки худыми, а бёдра уже сейчас говорили о дородности в будущем. Овал лица Гермиона тоже взяла у матери — круглый, как лунный диск. Хизер старалась это исправить, выпрямляя свои кудряшки и обрамляя лицо тёмными прядями, словно скрываясь за шторкой. Миона этого не понимала — ну что плохого в круглом лице? Какое боги дали, такому и радуйся. Но она, конечно, не могла говорить за других людей. Те всегда были чем-то недовольны в своей внешности; Миона, сменившая множество лиц, просто принимала своё новое вместилище и благодарила духов за то, что цепочка её рождений не прерывается. Губы у Мионы были, как и у матери, пухлыми и тёмными без всякой косметики. Зато нос она взяла от отца — длинный, тонкий, с аккуратными крыльями. Брови — что-то непонятное. Говорят, что брови — рама для лица. В таком случае, Мионе придётся что-то с этой рамой делать, когда она подрастёт — волоски росли в разные стороны, формы никакой не было, да ещё и правая бровь почему-то росла немного выше левой. На жалкую капельку выше, но из-за этой асимметрии казалось, что Миона всегда и во всём сомневается; дети в школе её не любили в том числе и за это. Но у них, если быть откровенной, была причина, чтобы Миону не любить — и не одна, а целый мешок. Миона была взрослой в детском теле, игры с кубиками и чтение простеньких книжек её интересовали недели две, пока она привыкала к новому телу. А близкое общение с малолетними не интересовало в общем. Кубики и маленькие мозаики позволили разработать пальцы, которые больше были похожи на изворотливых угрей, а не на послушные конечности. Книжки же Миона читала, чтобы привыкнуть к новой письменности. Она понимала текст интуитивно и даже могла пересказать, что же написано под яркой картинкой, однако этого было недостаточно для того, чтобы читать бегло. Приходилось работать. Магия помогала ей на каждом шагу. Позволяла запоминать больше, мыслить, не ограничиваясь детским сознанием и мозгом, доставать печенье с высоких полок по одному желанию… но последнее — просто из-за того, что маленькое новое тело любило сладкое. Хотя печенье Мионе не понравилось. Хизер и Рой были стоматологами, — лекарями зубов, — так что не уважали сладости. Печенье было странным, почти не сладким, да ещё и с орехами; это была ненависть с первого укуса — Мионе совершенно не понравились ни орехи, ни мелкие маслянистые семечки. Рой и Хизер даже к фруктам относились с опаской, чего Миона понять не могла. Как же жить без бананов и киви? Без гуавы, рамбутана и манго? Без… Жить надо было без всего этого. Вместо нежной мякоти личи Мионе пришлось привыкать к кислым хрустким яблокам. Так что каждый раз, когда она возвращалась на острова, она словно попадала в благие земли: здесь были манго и авокадо в огромном количестве! И не было контроля со стороны старших Грейнджеров. Кстати об этом… Когда стюардесса отошла от Мионы, та щёлкнула пальцами. В тот же миг Рой встрепенулся, резко выныривая из наведённых грёз, а шасси самолёта соприкоснулись с посадочной полосой. В хвосте салона кто-то захлопал. Люди заозирались, но никто эти хлопки не поддержал. Так что они как появились, так и пропали — резко. — Мы уже на земле-е-е? — спросил Рой, смазав всё зевком. — Закрывай рот, — покачала головой Хизер. — Да, приземлились только что. Как ты себя чувствуешь? — Ну, если мы на земле, то всё просто волшебно… Миона, детка, как прошёл полёт? — Ты почти не храпел, — миролюбиво сказала девочка. — О, это прекрасно! — И я съела твою еду. — Ну… не пропадать же добру. Миона пожала плечами и отвернулась, рассматривая пассажиров. Рядом с ними, в ряду посреди салона, летела супружеская пара с маленьким ребёнком. Девочке было не больше семи лет, но Миона чувствовала от неё сильнейший отклик внутренней магии. Вряд ли эта сила проявится в реальность, но вот по жизни малышке будет везти, словно её в лоб поцеловал Мауи. Если она вырастет и не перегорит, конечно. Потому что весь бесконечный полёт, пока ребёнок смотрел яркие мультики на планшете, её родители тихонько друг на друга шипели. Между парочкой разве что искры не летели от напряжения; по обрывкам их разговора Миона поняла, что дело в измене. Времена меняются, проблемы остаются те же. В каждой из жизней Миона сталкивалась с изменами и их последствиями; иногда изменяли рядом с ней, иногда — ей, иногда она сама становилась разлучницей. По-разному бывало. Сама Миона не изменяла, потому что не видела смысла разбрасываться энергией. Секс — это же маленький ритуал. Так зачем творить его с чужим человеком, если можно пригласить духа или бога? Всё на пользу. Да и к тому же, Миона обычно выбирала себе партнёра на всю свою жизнь; меняя тело, она с благодарностью отпускала свои чувства, но продолжала хранить нежные воспоминания, как драгоценный любимейший жемчуг… — Миона, детка, ты задумалась? — Хизер ещё раз погладила её по волосам. — Уже почти все вышли. Миона кивнула и отстегнула ремень безопасности. Парочка рядом продолжала шипеть друг на друга, метая из глаз искры ненависти; их ребёнок, отключивший планшет, с беспокойным смирением наблюдал за этим. Да уж… родители. — У кого-то будет сложный отпуск, — пробормотал Рой, поднимаясь со своего места. — Миона, милая, выходи. Так пристально смотреть не принято. — Хорошо, папа. Она взяла свой рюкзак — удивительно-розовый, она сразу в него влюбилась, едва заметив в магазине. Он был словно ярчайший рассвет, который украли с неба; поразительный цвет, да и влезало в рюкзак много. Затем Миона встала и пошла на выход. Уже стоя рядом со стюардессой, что улыбалась из последних сил, она обернулась и снова посмотрела на ругающуюся парочку. Бортпроводница, заметив её взгляд, прекратила тянуть улыбку. — Иногда так бывает, малышка, — сказала она мягким голосом, погладив Миону по голове. — Не переживай. Главное, чтобы у твоих родителей всё было хорошо. — У моих родителей всё будет, — сказала Миона, посмотрев на стюардессу. — Я прослежу. Взгляд у женщины стал насмешливо-снисходительным. Мионе даже не надо было читать её мысли, чтобы понять, о чём стюардесса думает. Ну да, пожалуй, слышать такое от мелкой пигалицы с розовым рюкзаком как минимум забавно. Жизни эта малышка не знает, не понимает, как всё устроено… Миона спустилась с трапа и отошла чуть в сторону, дожидаясь родителей. Что-то они замешкались, так что переругивающаяся парочка сошла с самолёта первее. Девочка за ними плелась, словно на эшафот; рюкзак в её руках был голубым, клеёнчатым и бликовал из-за солнца. Каждая ступенька давалась ребёнку с трудом. Дело было не в коротких ногах или в усталости — больше девочка страдала из-за душевных терзаний. Её мать обернулась и, скривившись, прикрикнула: — Ну же, Эдит, быстрее! Чего ты копаешься-то так? Мы не успеем заселиться в отель и будем спать на улице! По лицу ребёнка было ясно, что она бы и на улице поспала — главное подальше от ругани родителей. Отец у девочки скрестил руки на груди и нетерпеливо пристукивал ногой; одет он был в серый официальный костюм с галстуком и пиджаком. Неподходящая одежда для Новой Зеландии, Миона видела, как мужчина быстро покрылся капельками пота. Те стекали из-под модно подстриженной чёлки и из-за ушей, попадая в плен тугого светлого воротничка рубашки. — Эдит, мы сейчас уедем без тебя, — нервно сказал мужчина, нехорошо прищурившись. — Давай быстрее! Эдит замерла на трапе. До земли было ещё ступенек семь. Миона покачала головой и надела рюкзак. Спине сразу стало жарко и липко — несмотря на то, что простояла Миона под солнцем всего-ничего, её футболка успела вымокнуть из-за пота. Ох, как же она любила эту погоду… Эдит спустилась ещё на несколько ступенек, но застопорилась на последней. Миона прищурилась. Ребёнок был напуган и, видимо, почему-то считал, что на земле должно произойти нечто плохое. Как будто, если Эдит останется в самолёте, ей удастся уйти от проблем. Или что воздушный вака отнесёт её прочь от чужих скандалов… Мать поджала губы и широким быстрым шагом приблизилась к девочке. Схватив её за руку, она сдёрнула Эдит на землю и потащила ребёнка за собой. Когда они проходили мимо Мионы, та увидела, что девочка едва сдерживает слёзы. — Миона, детка, мы идём! Хизер, сфотографируй-ка меня на фоне самолёта. Миона улыбнулась, глядя на то, как Рой позирует для фотографии. Была у отца такая традиция — делать фото на фоне самолётов после полётов. Все эти картинки проявлялись и вставлялись в специальный альбом для фотографий. Отдельный альбом! Который так и назывался: «Рой Грейджер и его Самолёты». Вообще-то, Рой не хотел быть стоматологом и копаться во рту у других людей. В юности он грезил о небе. Однако со здоровьем у мужчины что-то было не так, и в лётную школу его не просто не взяли — сделали пометку в личном деле, что ему никогда нельзя доверять управление воздушным вака. При этом машину он водил спокойно. Миона не знала, в чём дело, — да ей и не было это интересно, — однако Рой любил обмусоливать эту тему. И то, каким бы он мог стать потрясающим пилотом… Пилотом, который боится воздуха и полётов. Миона понятия не имела, о чём этот чудак думал. Но мечты — они на то и мечты, что никогда не воплотятся в реальность. Да и к тому же, стань Рой пилотом, — волшебство в мире всё-таки существовало, — он бы не встретил Хизер. И не появилась бы Гермиона Грейнджер — маленькая девочка, потомок древней Аиту, горячая кровь новозеландки, разбавленная туманом Англии. Девочка, которой было не суждено дожить до своего пятого года рождения… в первый раз. Миона поправила рюкзак и медленно двинулась в сторону аэропорта. Родители, закончив с фотографиями, быстро её нагнали. Рой подхватил дочь на руки. — Ты моя сладкая булочка, — заворковал мужчина, ослепительно улыбаясь идеальными ровными зубами. — Ты не любишь сладкое, — отбрила Миона, ущипнув отца за щёку. Ещё одна вещь, которую Миона не могла понять — это бритьё. Многие мужчины мечтали о том, чтобы на их лице росло хоть что-то; Рой Грейнджер брился каждое утро, а иногда и вечером, если у них с Хизер планировалось свидание. Странный мужчина. Но он всего лишь следовал моде и принятым моделям поведения — как и Миона. Может, когда её тело достигнет возраста Роя, она тоже поймёт, зачем мужчины бреются? Но ладно мужчины и их лица; женщины тоже брились, всё тело! Зачем? Почему? Вот это Миона вряд ли поняла бы хоть когда-то… ей, правда, бритьё вряд ли потребовалось бы когда-либо: от матери ей досталась шоколадная гладкая кожа маори. Или другого народа Полинезии — Хизер точно не знала, чья кровь течёт в её венах. Мионе было всё равно. Потому что в её венах была соль океана; какая разница, какой народ подарил её? Грейнджеры вошли в хилое здание аэропорта. Рой ссадил Миону с рук и, наказав никуда не уходить, утащил Хизер к месту, где выдавали багаж. Девочка оглянулась по сторонам, но люди вокруг были заняты собой и ни на что не обращали внимания. Лица почти у всех были напряжёнными, мрачными — сложные мысли застилали счастье оказаться под солнцем. Но были и такие, кто, напротив, словно светился изнутри. Работяги, урвавшие себе недельку-другую выходных, собирались отрываться и идти во все тяжкие. На островах таких любили: именно эти гуляки оставляли больше всего кровно заработанных в карманах местных. Маленькая Эдит обнаружилась у стойки со снеками. Продавец, лениво-сонный, вяло жевал жвачку и смотрел на девочку из-под полуопущенных век. Миона поправила тяжёлый рюкзачок и пошла прямо к одарённой счастьем, что голодными глазами смотрела на продающиеся бутерброды. — Что хочешь? — спросила Миона, остановившись рядом с девочкой. — А? Та обернулась, поначалу испуганная. Но затем увидела, что рядом почти такой же ребёнок, как и она сама, так что быстро расслабилась. И с чисто детской непосредственностью ткнула пальцем в один из бутербродов. Миона перевернула рюкзак на грудь и раскрыла молнию. Продавец подавился жвачкой и выпучил глаза: недра розового рюкзачка скрывали тяжёлые пачки британских фунтов, перевязанных детскими яркими резиночками. Миона подняла глаза на опешившего продавца и усмехнулась. Затем покачала пальчиком, словно предупреждая: не подглядывай. Боги этого не любят. Продавец резко кивнул, бледнея и покрываясь потом — глаза у Мионы полыхали океанской голубизной. Ну а как ещё человеческую жадность прикажете среза́ть? Местные были не прочь поживиться тем, что плохо лежит и что легко забрать; но одно дело — вырывать рюкзак из рук ребёнка, а другое — связываться с духом, в чьих зрачках бушует сила воды. Мужчина попытался отдать бутерброды бесплатно, но Миона всё равно положила на стойку причитающуюся сумму — даже немного больше, чем нужно, чтобы при размене фунтов на местные деньги не оставалось неуплаты. Плодить долги всегда легко; отдавать — замучаешься. Эдит приняла бутерброды с детским восторгом; хлеб и мясо интересовали девочку намного больше, чем куча бумаги в розовом рюкзаке. — Спасибо, — прошамкал ребёнок, вгрызаясь в еду. — Не могу есть в воздухе… тошнит. — Я заметила. Ты ничего не ела. Эдит кивнула и повесила голову; две тонких тёмных косички соскользнули с острых плечиков и уныло качнулись перед зелёной футболкой. — А родители нет… — Твои родители ничего кроме себя не замечают. Миона этого не понимала. Дети — благо и счастье, однако лишь тогда, когда ты к ним готов. Так что она никогда не проводила новую жизнь в мир, если не была уверена, что сможет в итоге дать ребёнку столько внимания, сколько ему требуется. У неё не так много детей было за всё время. Именно поэтому. И возлюбленных тоже мало… Всё потому, что сложно жить дальше, оставляя их позади; даже сохраняя жемчужины нежных воспоминаний, ты всё равно немного, но страдаешь. Приходилось жить дальше, зная, что твои любимые умрут, а ты продолжишь своё существование; Миона любила свою жизнь и благодарила Океан за то, что цепочка рождений не прерывается, но иногда… — Эдит? Эдит! Эдит заполошно оглянулась и поспешила запихать остатки бутерброда в рот. Упаковку из-под сэндвича она от страха впихнула Мионе обратно в руки. В голове у ребёнка были картинки: мать ругается за то, что Эдит съела хлеб, в котором страшный глютен, хотя Эдит даже не знает, что это такое; отец кривится из-за того, что Эдит ест, как и большинство детей, не очень аккуратно; возможный скандал после, из-за которого Эдит опять захочется плакать… Вздохнув, Миона провела рукой перед лицом девочки. Пропали хлебные крошки в уголках её губ и капля соуса, упавшая на зелёную футболку. — Ты волшебница, да? — тихо и грустно спросила девочка. — Как в сказках? — Почти. — Ты можешь меня забрать в волшебную страну? Миона склонила голову к плечу. Забрать… звучало заманчиво. Бери, пока дают? Ей всё равно потребуется жертва для Аиту, и тоже ребёнок, только начавший свой путь. Но почему-то Мионе не хотелось втягивать в свою историю девочку, отмеченную поцелуем Мауи. Не потому, что полубог может разозлиться из-за смерти своей избранницы, нет. Просто… интуиция. Миона доверяла ей. Может, Эдит должна будет сделать что-то для мира в своём будущем — поцелуй удачи просто так не получают. — Нет, малышка, — Миона протянула руку и взяла тонкую тёмную косичку. Волосы у Эдит были свиты так туго, что коса едва гнулась. Миона хмыкнула и стянула резинку сначала с одной косички, затем с другой. Те не расплелись. — Я не заберу тебя, — сказала Миона, не реагируя на расстройство ребёнка. — Но я могу дать тебе совет. — Совет? Какой? — Не слушай родителей, — усмехнулась Миона. — Ничего умного они, похоже, сказать не могут. Она сжала резинки в кулаке. Когда же Миона расправила пальцы, то на её ладони лежало два пышных цветка гибискуса — нежных, розовых, с полупрозрачными лепестками. Эдит разинула рот от удивления. — Можно?.. — Держи, — Миона отдала цветы, игнорируя пучившего глаза продавца сбоку. — Положи их между страницами в книге, и они высохнут. Будет тебе память. — Спасибо… — ЭДИТ! Девочка скривилась и, пробормотав смазанное прощание, пошла к своим нервным родителям. Миона смотрела ей вслед, пока Эдит не дошла до недовольной матери и красного из-за перегрева отца. — Аэ-эм… — Остров колибри, — сказала Миона, не поворачиваясь к продавцу. — Спросите у местных дом Аиту, вас проводят. — Остров колибри?.. Миона усмехнулась. — Его нет на картах. Плывите западнее пещер Вайтомо, никуда не сворачивая. Если вам действительно нужно, то воды приведут вас туда, куда надо. — Э-э-э… спасибо. Миона дёрнула плечом. Не за что, по-хорошему. — Подумайте, нужно ли вам это, — сказала она, взглянув на мужчину из-за плеча. — За любое волшебство надо платить. — А цветы… Она усмехнулась. — Дети… что может быть драгоценнее, чем их улыбка? — Миона? Миона, детка! Махнув рукой мужчине, она побежала к своим родителям. Хизер, уже заметившая её возле еды, только головой покачала, когда Миона остановилась рядом с женщиной. — Ну неужели ты не наелась в самолёте? — спросила она без всякого упрёка, увидев упаковку в руках Мионы. — Милая, я поражаюсь тому, сколько в тебя влезает. — Это просто значит, что перед заселением в отель мы должны зайти в какое-нибудь местное кафе! — загорелся энтузиазмом Рой. — Или поесть что-нибудь в маленькой забегаловке… — Конечно, милый, — покладисто кивнула Хизер. — А потом ты опять будешь половину отпуска маяться животом, верно? Миона усмехнулась. О, да. Рой был любителем попробовать что-нибудь необычное и «новенькое», но при этом оказался обладателем крайне слабого желудка, отказывающегося порой переваривать даже пустую овсянку. — Не попробуем — не узнаем, — фыркнул Рой, надевая на голову широкополую соломенную шляпу, вроде бы женскую. — И вообще, Хизер, не будь ты такой букой! Если уж я и буду маяться с животом, то твоя тётушка точно мне поможет! — Как в прошлый раз, — опять кивнула Хизер. — А потом ты вместо отдыха будешь копаться в её огороде, и загорит у тебя только спина. — Птичка моя, вашего с Мионой загара хватит на нас троих, — торжественно произнёс Рой, взяв жену за руку и оставив на тыльной стороне её ладошки быстрый нежный поцелуй. — Тем более, я не загораю. Я сгораю. Миона хмыкнула. Вот правду он говорит: Рой был бледным, как туманный гриб, а потому солнце его кожу совершенно немилосердно сжигало. Потом мужчина облезал, как змея во время линьки — крупными пластами кожи. — Это всё из-за тумана, — сказала Миона, с удовольствием наблюдая за нежностью родителей. — Туман?.. а он-то тут при чём? Миона вспомнила влажную холодную сырость и передёрнулась. Туман был молочной преградой между человеком и солнцем, и родина его — Альбион, где теперь ей приходилось жить. Неудивительно, что кожа у людей в Англии была бледной. — Он всегда причём, — проворчала она, поправляя тяжёлый рюкзак. — И давайте уже пойдём, есть на самом деле хочется.