Орден Чертополоха

Терпеть не мог одного мальчишку в приюте. Бесило в нём всё: и писклявый голос, и бегающий взгляд, и дурацкие очки в пол-лица, но более всего выводили из себя его угрозы, что он расскажет воспитателям, как я взглядом перемещаю по воздуху предметы и творю прочие чудеса. В один прекрасный день я с ним разобрался: натравил на него гадюку. Он визжал как поросёнок, жаловался персоналу приюта, что это я напустил на него змею. Его увезли покусанного в больницу. Таким образом, я на время избавил себя от его мерзкого присутствия. После этого инцидента воспитатели заперли меня в тесном пыльном чулане на целый день, а на обед дали лишь стакан воды да корку заплесневевшего хлеба. Они меня ненавидели и боялись. А я ненавидел их. Дети вокруг обычно мечтали о собачках и кошечках, я же не раз представлял себе в качестве питомца здоровенную змею, которой бы скормил всех ненавистных воспитателей. Убедившись, что дома все в порядке, Минерва в каждый свой приезд обычно спешила посетить их деревенскую церковь. Умиротворяли не только стены родного дома, но и стены родной церкви. А еще Минерва всякий раз с удовольствием слушала выступления местного хора, исполнявшего торжественные гимны. И, разумеется, проникалась проповедями пастора, всегда наполненными спокойствием и оптимизмом. Преподобный Роберт Макгонагалл в черном церковном облачении и сегодня, стоя за кафедрой, обращался к пастве невероятно приятным голосом, а речь его, как обычно, была безукоризненна и прекрасна. Но голос... Столь же мелодичный голос Минерва слышала еще у… профессора Риддла? Она глубоко вздохнула и оглядела старинные стены культового сооружения. Поговаривали, что приходская церковь Святой Марии на этом месте возникла ещё в тринадцатом столетии, а во дворе виднелись надгробия, появившиеся до шестнадцатого века. Местные жители с удовольствием отмечали, что церковь имеет ещё дореформационное происхождение. Данную церковь в Даннете все любили, она считалась главной достопримечательностью деревни.

Минерва вспомнила один давний эпизод из детства. Ей исполнилось десять лет, и у неё в очередной раз случился выброс стихийной магии. Она тогда сидела на скамье в церкви в ожидании отца и рассматривала привычную обстановку. Ей давно не давала покоя одна заметная трещина в стене здания, глаз всякий раз цеплялся за неё, стоило Минерве только войти в церковь. И тут при очередном её настойчивом взгляде трещина медленно, но верно стала исчезать со стены. Минерву это так поразило тогда. Но ещё более поразило отца, который тоже всё это увидел. Возможно, это был первый раз, когда папа стал очевидцем того, как она творит чудеса. Или это ей лишь так казалось. Знать-то он, конечно, знал, что у дочери происходят стихийные выбросы магии — мама его об этом предупредила. Но Минерва обернулась, услышав его взволнованный голос, и увидела, как широко были раскрыты от изумления его небесно-голубые глаза. В его взгляде так много тогда смешалось: испуг, замешательство, толика любопытства. Минерва тогда вся сжалась, словно её поймали на чём-то неприличном, ведь мама настойчиво просила стараться контролировать выбросы магии, сдерживать свои порывы. А тут у неё не вышло, да ещё свидетелем стал отец-магл. Папа тогда молча подошёл к ней, взял за руку и вывел на улицу. Затем наклонился к ней и заверил её, что всё в порядке, всё хорошо. Хотел добавить что-то ещё, но не подобрал на тот момент подходящих слов. Лишь крепко прижал к себе и часто-часто гладил Минерву по волосам. Руки его тогда слегка дрожали. Вечером с ней уже поговорила мама с довольно озабоченным видом, ведь одно дело творить неконтролируемую магию в стенах родного дома, и совсем другое — в общественном месте, где всё это могут увидеть посторонние люди. Хорошо ещё, что в этот раз свидетелем стал лишь отец. Минерву попросили без надобности не ходить в церковь, хотя бы пока. Пока она не получит письмо из Хогвартса и не уедет учиться контролируемой магии в законно отведённом для этого месте. Минерва обдумывала этот эпизод и тогда, когда позже дома зашла в тесный отцовский кабинет, который был плотно заставлен стеллажами со старыми потрёпанными магловскими книгами — то была библиотека Макгонагаллов, что осталась папе от его родителей. Отец сидел за столом перед раскрытой книгой, но сам при этом смотрел в окно. Но теперь взглянул на Минерву. — Там Макгрегоры вернулись из Глазго. Ты ещё не виделась с Дугалом. А он, между прочим, о тебе постоянно спрашивает, — он многозначительно на неё посмотрел сквозь очки и в этот момент немного напомнил ей профессора Дамблдора. — Славный парень, настоящая опора для родителей, да и девушкам в округе люб. Минерва смущённо отвела глаза в сторону и подошла к одному из стеллажей. — Я закончила чтение сборника древнеримской поэзии. Дала его почитать моему другу, ты же не против? — Наверное, Дэвиду? Ты часто о нём упоминаешь, — заметил отец и улыбнулся краешками губ. — Разумеется, не против. Минерва кивнула и продолжила: — В книге меня особенно тронуло это стихотворение Вергилия: Как я завидую вам, о поля и прекрасные долы, Тем вы прекрасней вдвойне, что с моею красавицей вместе Вам и молчать, и вздыхать дано о нашей любови! Ныне взирает на вас моя Лидия, с вами играет, С вами беседует, к вам обращает весёлые взоры, Вам потихоньку она мои напевает напевы, Коими некогда мне, влюблённому, слух услаждала. Она замолчала и смотрела на отца, в глазах которого заблестели слёзы. В ответ он прочёл свои любимые строчки из стихотворения: — Бедное тело моё застыло в холоде смертном, Ибо рассталась со мной ненаглядная. С нею сравниться Может ли кто красотою и мудростью? Отец выдержал паузу, на его лице появилась лёгкая улыбка. — Я тоже в юности любил это стихотворение. Также оно нравилось и твоей маме. Я прочёл его ей, когда она в очередной раз приехала на каникулы, — в его глазах появилась лёгкая грусть. — Всякий раз, когда твоя мать уезжала учиться в вашу школу, я боялся, что однажды она оттуда не вернётся или вернётся, но с женихом. И её для меня не станет. В те годы Вергилий и Катулл были моими настольными авторами. Вот потому отцу и нравилось столь грустное стихотворение, ведь на заре своей любви к будущей супруге он пережил немало печальных и отчаянных дней. Минерва знала, что папа особенно ценил именно сурового эпичного Вергилия, чистого душой, не от мира сего, который приобрёл свое особое значение для церкви. Для мира магов этот древнеримский поэт был прежде всего блистательным волшебником, использовавшим свою магическую силу для защиты Неаполя от всевозможных напастей, вроде голода или смертельных болезней. Некоторые итальянские волшебники и по сей день носили с собой талисманы с изображением поэта — об этом поведал Биннс на уроках истории магии. — Надеюсь, ты вскоре прочтёшь и «Энеиду», — высказал пожелание отец и озвучил крылатую строчку из поэмы Вергилия: — «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» Он снова замолчал, словно что-то обдумывая, но затем поинтересовался: — А Вергилий был из ваших? — в его голосе звучала неловкость. — В смысле, он был… — Волшебником? — помогла Минерва. — Да, «мантуанский лебедь» для магического античного мира был выдающимся чародеем. Отец поджал губы почти так же, как она сама обычно. — Вергилий, правда, оберегал свой любимый город? — недоверчиво спросил он. Его явно одолевало любопытство. — Поэт в самом деле создал муху, которая изгнала из Неаполя других мух, и в итоге город был спасен от чумы? Минерва кивнула. И тут на лице отца появилась одобрительная улыбка. Кажется, услышанное весьма порадовало его. Минерва, видя его хорошее настроение, решила спросить отца о том, что интересовало её уже несколько недель. — Помнишь, мы обсуждали Иосифа Купертинского? Позволь спросить: а ты сам когда-нибудь по-настоящему испытывал религиозный трепет? Его лицо посерьёзнело. Он снова тщательно обдумывал ответ. — Пожалуй, я испытывал подобное чувство несколько раз в жизни. Последний раз это случилось, когда ты появилась на свет, и я взял тебя на руки. Отец внимательно посмотрел ей прямо в глаза. — Потому что нет ничего прекраснее и естественнее младенца, появившегося на свет в браке, скреплённом любовью и взаимным согласием. Да, я испытал тогда глубокое чувство благоговения. — А рождение сыновей уже не вызвало подобного чувства? На его лбу пролегла глубокая морщина. Минерва понимала, что затрагивает опасную тему, но рано или поздно это бы всё равно произошло. — Что же, я предполагал, что однажды об этом зайдет разговор, — вздохнул отец и закрыл книгу перед собой. — Когда ты родилась, я ощущал себя совершенно счастливым человеком. Казалось, ничто не могло омрачить мою жизнь. — Тогда ты ещё не знал, что твоя жена колдунья, — закончила за него Минерва, и он бросил на неё колючий взгляд. — А сыновья родились позже, когда ты уже знал всё о её сущности. И былого трепетного отношения уже не было. — Дочь, ты должна понять одну вещь, — отец устало помассировал пальцами виски. — Твоя мама является самым дорогим для меня человеком. Но и отношения в браке должны строиться на доверии. А мама даже сейчас пытается многое скрывать от меня. Думаешь, я не в курсе, что она варит зелья украдкой? И мне известно обо всём, что происходит с Робертом и Малькольмом. — Но ты ведь так и не принял того факта, что она ведьма? — нетерпеливо отозвалась Минерва. — Нет, этот факт я принял и довольно давно, — не согласился он. — Но плохо, когда в отношениях присутствует неискренность. А у нас, как я понял, с твоей матерью так сложилось с самого начала. Да, мама довольно продолжительное время скрывала от него, что она ведьма. И, вероятно, именно тот факт, что всё утаивалось, да так долго, и дал некую трещину в отношениях. Как прекрасное разбитое блюдце, которое не будет прежним, даже если его старательно склеить. — Мама не могла раскрыть всю правду! — принялась защищать мать Минерва. — Её действия ограничены Международным Статутом о Секретности… — Она говорила мне об этом Статуте. Но ей всё равно следовало рассказать мне обо всём с самого начала! — И что, тогда бы ты на ней не женился? — Минерва наконец озвучила ту тревожную мысль, что годами витала в их доме. У отца было такое выражение, словно ему влепили пощёчину. — Я не представляю своей жизни без неё… — Ты не ответил на вопрос! — Мне горько думать, что такие мысли возникли в твоей голове. Отчасти я сам, наверное, в этом виноват, — он посмотрел на нее твёрдо. — Если хочешь знать, я бы женился, но тогда между нами с самого начала возникло бы полное доверие, которое должно быть между супругами. Минерве стало очень стыдно. Но всё, что накопилось за все эти годы в её душе, все недомолвки — наконец-то это выплеснулось наружу. И после этого заметно полегчало. — Отец, мне безумно жаль, что так произошло у вас с мамой. И я… — Нет, не говори ничего. Минерва, ты дитя, ниспосланное мне небесами, мироздание распорядилось, чтобы ты была такой как есть. Волшебница ты или нет — какое это имеет значение? Это твоя природа, ты должна принять это. И твои братья — они оба из того, твоего мира. Вы должны это принять. И я это приму. Рано или поздно. — Прости меня, папа! — она прижалась к его теплой груди, а отец снова, как в детстве, принялся гладить её по волосам. * * * Интересно, что Минерва нашла в том неотёсанном деревенском парнишке? В этом она напомнила собственную мать, которая в своё время спуталась с маглом и этой связью осквернила свой славный магический чистокровный род. Равно как и моя мать, которая опустилась до применения Амортенции к моему отцу, этому поганому маглу, хотя могла при желании заполучить достойного чистокровного волшебника себе под стать. Когда на следующий день Минерва вышла на улицу, то встретила Дугала Макгрегора, который вовсю расчищал от снега дорожку перед своим добротным домом. Минерва окликнула его, и он оторвался от работы. Его лицо расплылось в дружеской улыбке. — Привет, Минни! — так к ней с младых лет обращался только Дугал. Такое обращение, сказанное веселым тоном, всегда возвращало Минерву в детство.

Но сейчас Дугал уже не был ребёнком, и это стало заметно ещё год назад. Перед ней стоял рослый, крепко сложенный юноша с открытым лицом, с вьющимися рыжими волосами, которые он постоянно заправлял за уши, с пыльными от физической работы руками. Невольно вспомнился Риддл, его непроницаемые глаза, изящные длинные пальцы, которыми он неспешно перелистывал страницы старинных фолиантов. Какие же они были разные: открытый во всем Дугал Макгрегор из древнего шотландского магловского клана, гордо носящий свою фамилию, и Том Риддл — человек с непонятным прошлым и с фамилией, означающей «загадка». Дугал располагал к себе весёлым нравом, с ним было легко и надёжно, Риддл же притягивал к себе, словно магнит, и одновременно отталкивал. Минерва не понимала, почему вдруг начала их сравнивать. — Давно вернулась из своей английской школы для девочек? — Дугал широко улыбнулся. Половина его обаяния заключалась в его улыбке и лукавом прищуре голубых глаз. — Ну как, всё колдуете там, словно ведьмочки? Матушка не зря повторяет, что в душе каждая женщина немного ведьма. — Она права! — рассмеялась Минерва. — А как ты? Удачно съездили в Глазго? — Весьма! Продали всю шерсть без остатка. Нашёлся отличный покупатель из Лондона. Пока он увлечённо рассказывал о поездке в Глазго, Минерва с интересом его разглядывала. Она иногда гадала, а что было бы, окажись Дугал магом. На какой факультет в Хогвартсе он тогда бы попал? Воинственный характер, унаследованный от его предков, наверное, привёл бы его в Гриффиндор, а вот трудолюбие — в Хаффлпафф. Когда Минерва об этом размышляла, то в итоге ей становилось немного грустно. Грустно от понимания, что она так всего этого никогда и не узнает, потому что Дугал был маглом. Он часто расспрашивал её об учебе в закрытой школе для девочек, а Минерва всегда отвечала уклончиво, хотя порой ей так хотелось рассказать всю правду. Но этого делать было нельзя. Да и она умом понимала, что Дугалу никогда не понять в полной мере её положения, не узнать ее мира. «А Том?» — вдруг подумалось ей. Том Риддл, конечно, мог её понять. Он волшебник, да ещё какой! Возможно, куда фанатичнее, чем она. Минерва заметила, что впервые назвала его про себя Томом. Прежде было просто «профессор Риддл» или «мистер Риддл». — Ты выглядишь подавленной, — обеспокоенно заметил Дугал. — Что-то случилось? Я могу чем-то помочь? — Всё хорошо! Он потоптался на месте, но потом хлопнул себя по лбу, будто что-то вспомнил. Затем извлёк из кармана маленькую коробочку и протянул Минерве. — Это тебе. Когда увидел её на городской ярмарке, то сразу подумал о тебе, — Дугал говорил нарочито весело и беззаботно, но в его голосе сквозило волнение. Минерва открыла коробочку и увидела серебряную заколку для волос в виде цветка чертополоха. Совершенно простую в исполнении, но тонкой работы. Минерва поблагодарила Дугала, и его лицо вдруг стало серьёзным. Он приблизился к ней, его волнение только усилилось. Их лица стали близки друг к другу. Дугал, кажется, боялся даже вздохнуть… — Дугал! — вдруг послышался звонкий голос миссис Макгрегор. Момент рассеялся. Дугал отпрянул от Минервы и крикнул: — Иду, матушка! Он улыбнулся на прощание и поспешил в дом. А Минерва осталась стоять, смотря ему вслед и сжимая в кулаке прохладную тяжёлую заколку. — Добрый день, мисс Макгонагалл! — она вздрогнула, услышав позади себя знакомый мелодичный голос, и не поверила своим ушам. Но тут же обернулась. Всего в нескольких шагах от неё стоял профессор Риддл собственной персоной. Он был подобен снегу, который неожиданно свалился на голову. Одет Риддл был в магловское зимнее пальто, а голову его покрывала тёплая меховая шапка. Одежда выглядела просто, но даже в таком наряде Риддл смотрелся импозантно. Точно сын какого-нибудь английского лорда, решивший выйти в народ. «Подлецу всё к лицу!» — невольно подумалось Минерве. — Почему вы здесь, профессор? Что-то случилось? — забеспокоилась она. — Нет, в школе всё в порядке. Я к вам с визитом по учебным вопросам. Решил обратиться к вам как к старосте. — Слушаю, профессор. — Впереди очередной учебный семестр. Мы начинаем осваивать новую большую тему: «Превращение, направленных против мага, объектов в другие». Я бы хотел, чтобы ученики немного освежили в памяти некоторые знания по трансфигурации, дабы не тратить попусту время в аудитории. Пускай поразмышляют о предметах и стихиях, которые могут трансфигурировать быстрее всего. Я был бы вам признателен, если бы вы сообщили об этом учащимся. — Вы могли прислать мне сову с просьбой, но вы прибыли сюда лично. Почему? — Я давно мечтал побывать в этих краях, хотел своими глазами увидеть местные плоскогорья, — не сразу ответил Риддл. — Вообще, меня всегда привлекала суровая природа Шотландии. Детство я провёл в убогом приюте в затхлом Лондоне. Там я задыхался. А здесь могу вздохнуть полной грудью. Вот и решил совместить приятное с полезным. — Вижу, вы довольны визитом. — Безмерно. В ближайшие дни я хочу побывать в самой северной точке Британии. Буду признателен, если вы составите мне компанию. Вы ведь хорошо знаете упомянутое место, правда? — Но, профессор… — Вы снова желаете получить взыскание? — Риддл прищурился, и Минерва не нашлась что ответить. И тут до них донёсся мамин голос. Миссис Макгонагалл степенно подошла к ним и вопросительно посмотрела сначала на Риддла, а затем на Минерву. — Матушка, я бы хотела познакомить тебя с профессором Риддлом, — спохватилась Минерва. — Профессор, рада представить вам мою мать... Миссис Макгонагалл окинула Риддла оценивающим взглядом, не всякий визитёр удостаивался с ее стороны столь пристального внимания. Хотя, по правде сказать, в их местах гости были редки. — Позвольте пригласить вас на чай, профессор Риддл. Вы оказали бы нам честь, — сказала мама. Они прошли в дом, миссис Макгонагалл скрылась в кухне, Минерва предложила гостю кресло в гостиной. Камин уже топился, и от его тепла на щеках Риддла заиграл румянец. Когда мама вернулась с подносом, Риддл в одной руке держал головной убор, а в другой — большой букет из крупных белых роз, будто только что срезанных с куста, на лепестках даже виднелись капельки росы. Риддл беззастенчиво наколдовал цветы буквально из воздуха, и Минерва напряглась при мысли, что кто-нибудь из соседей мог увидеть подобные чудеса с улицы, ведь окна в гостиной не были прикрыты занавесками. — Прямо из Лондона, из славного местечка под названием Косой переулок, где можно найти всё, что душе угодно, — Риддл очаровательно улыбнулся. Одну розу из букета он извлёк и протянул Минерве, а букет вручил миссис Макгонагалл. «Бойтесь данайцев, дары приносящих», — вдруг промелькнула в уме у Минервы цитата из «Энеиды», которую на днях упоминал отец. — Благодарю, — мать сдержанно улыбнулась. — Раз вы из Лондона, то, боюсь, мне нечем вас угостить, вы ведь привыкли к настоящему чаю, заваренному по всем правилам. Мы же люди простые, у нас принято пить отвары местных трав, обладающих успокоительным и целебным эффектом. — Ну что вы! Не стоит беспокоиться. Я с удовольствием попробую ваши отвары местных трав. В Лондоне, да и в школе, мне такая возможность не представится. Мама подала ему изящную расписную чашечку с ароматным чаем и придвинула поближе тарелку с имбирным печеньем. — Мне было бы интересно узнать о травах, используемых в этом напитке, — заметил Риддл, отпив немного. — Явно ромашка, примула и кое-что ещё… — Вереск, — подсказала мама и пристально посмотрела ему в глаза. — Да, и кое-что ещё. — Как моментально действует ваш чай, — Риддл тоже смотрел на неё, не отрываясь. — Я никогда прежде не испытывал такое спокойствие и умиротворение. Настоящая магия! В комнате повисла звонкая тишина. Кажется, мама впервые за многие годы вела беседу с волшебником, не считая её детей. — А как моя дочь, как её успехи в учебе? — наконец она прервала молчание. Риддл, допив чай, аккуратно поставил чашку на столик рядом. — Минерва уверенно поддерживает свой статус лучшей ученицы школы, в том числе и по моему предмету… — А что за предмет, позвольте узнать? Но тут в дверь громко постучали. — О, миссис Макгонагалл, я получил несказанное наслаждение от визита к вам, но мне уже пора, — засуетился Риддл. — Благодарю за чай. Мама выдавила вежливую улыбку и, извинившись, отошла. Риддл поднялся, прихватил свою шапку. Выйдя на улицу, он деловито оглядел Минерву. — Я пришлю вам сову со временем встречи, — кажется, Риддл не намерен был принимать никаких возражений. — Профессор, в это время года погода не особенно располагает к прогулкам… — А вы разве не ведьма с самого севера Шотландии? Забыли курс утепляющих заклятий, что вам читал профессор Флитвик? Для хорошего мага не существует препятствия в виде плохой погоды. Похоже, спорить с ним было бесполезно. И тут Минерва, замешкавшись, попросила его подождать с минуту, а сама вернулась в дом и быстро собрала на кухне в небольшую корзинку домашнего печенья с имбирём. — С наступающими праздниками вас, профессор! — вернувшись, она протянула ему корзину. — С грядущим днём рождения! Минерва помнила дни рождения всех преподавателей. Риддл родился тридцать первого декабря. Он немного смутился или сделал вид, что смутился, но подарок принял со сдержанной благодарностью и вскоре скрылся за воротами дома.