И дольше века длится день

— Святослав Вернидубович, спрячьте, пожалуйста, свои яйца, и ведите себя прилично, — Генрих, вздыхая и охая, с помощью Андрея встал на ноги. — Так я ж в этого… кромешника лютого. Он все больно охоч до яйца василискова был — так я б ему его и всадил прямо в гузно! — Святослав Вернидубович! — хором рявкнули Генрих с Андреем.       Дед Слава пожал плечами. — Да я ничего, сынки… Нет, значит, нет. — Воронцову и Басманова запакуйте в спецсредства. Думаю, у нас достаточно поводов для задержания. — То промеж упырей спор, — огрызнулся уже продышавшийся после тотальной миорелаксации и кратковременной остановки дыхания Басманов. Его подергивало судорогами. - Восьмушки тут при чем?! — А мы в рамках оказания содействия партнерской организации. Верно, Генрих Адамович? — Верно, Андрей Петрович. Басманов прокашлялся, сделал рвотное движение и отхаркнул помятый и пожеванный шприц Генриху прямо на ноги. — Хтони тюменской продался, псу пятилапому, — с ненавистью сказал он. — Не хотел ты, а с Ольгой Псковской поговорить-то все ж таки придется, Федор Алексеевич, — покачал головой Генрих. — Я тебе дал шанс. Там и то, у кого сколько лап, обсудим. Андрей Петрович, Ольговы сестры обещали приехать к утру. Вы уж, пожалуйста, до того времени подсобите нам с удержанием. Не хотелось бы прибегать к жестокости. Зубы там рвать, например, — сладко улыбнулся Басманову Генрих. — Как некоторые. — А я-то тут при чем, — огрызнулся он. — Я лягушатника не трогал! — А что касаемо Воронцовой? — Дела по внушению столь труднодоказуемы, — вздохнул Генрих. — Давайте дождемся утра. Может, девушки что подскажут. А что эти борцы с вампирами? Федор Зеленцов-Шумилин? Рассказал что-то интересное? — Вот, Жанчик, — дед Слава присел рядом с ним. — Зря надеялся, — кивнул он на светски болтающих Генриха с Андреем. — Никто-то кроме семьи, и не поможет… И не вспомнит…       Жан застонал и попытался отползти, но дед, воровато оглядевшись, стремительным движением впился ему прямо в кровавое месиво на месте правого плеча. Жан дернулся, крик застрял у него в глотке, он выгнулся и обмяк. Дед Слава отпрянул, подождал, облизываясь и цыкая зубом, пока Жан откроет глаза, ногтем надорвал себе предплечье и дал крови потечь Жану в рот. — Вот видишь, Жанчик… Дед Слава добрый… один он тебя милует… только дедушке ты и нужен… а ты на него поклеп возвел… обидел дедушку. Обманул. Ослушался… Пей, пей, сладко ведь. Сладко же, а? Хорошо же тебе стало? Вооот… Добрый дед Слава-то. Простил он тебя за то, что ты на посмешище его выставил. Ну и ты прости, ежели что не так. Чего ж не простить? Дед-то тебе кто? Родной! Отец тебе родной! Единственный! А ты его?! Перед всеми, как этот, Хам библейский, отцовский позор раскрыл… Негодник ты. Неблагодарный. Сколько зла натворил! Сколько крови у смоленского люда выпил! А дед?! А дед простил… А ты на него руку поднял!       Жан снова застонал, и Генрих наконец-то обратил внимание на то, что там происходит. — Святослав Вернидубович, — подволакивая за собой все никак не желающее убираться измочаленное крыло, Генрих подошел к этой парочке. — У вас всё в порядке? — Да вот, — поднял на него дед Слава невинные глаза, — Жанчику кровушки испить дал. — А. Это правильно. Сейчас, Жан. Сейчас помогу. — Да не надо, — Жан, уставившись перед собой пустыми глазами, сел. — Я уже в порядке. Дед Слава засуетился, подхватил его под руку, помог встать. Жан рывком попробовал вправить плечевую кость, но капсула сустава, по-видимому, была разорвана, и головка торчала прямо наружу. — У него шок? — спросил Андрей, подходя. — Да кто знает… В любом случае, надо в дом отвести, перевязать… — А я отведу, — закивал дед Слава, — вы не беспокойтесь. Вы люди большие, вы свои большие дела делайте, а с маленькими мы сами разберемся. — А где ребенок-то, Святослав Вернидубович? — Сереженька с ним. И Ольгу-стрыгу тоже споймали, Аннушка и Сереженька споймали. У нас она лежит, отдыхает. — Подыхает, — вяло отреагировал Жан. — Я в нее иглу всадил. — Вот и молодец, — просиял дед Слава, — наконец-то ты отпор этой ведьме дал! Пойдем… Пойдем, ляжешь, отдохнешь, дома, дома хорошо, дома-то и стены помогают…       Жан покорно пошел за ним следом. Генрих проводил эту парочку скептическим взглядом, вздохнул и отвернулся. — Мы вначале насторожились, подумали, он из тамплиеров, специально приехал с Кривичем мосты наводить, — рассказал Генрих. — Оказалось, нет. Обычный полковой лекарь из недобитых дворян. Попался и мучается теперь, — снова вздохнул он. — Так о чем мы? — Генрих Адамович… А давайте-ка я на всякий случай пока организую нам в местной ЦРБ возможность оказать помощь… вампирам без шума. А то что-то… — Андрей опасливо смотрел на перекошенную фигуру плетущегося следом за Кривичем Жана. — Да и, э-э, крыло ваше не очень выглядит. — О! Точно, а дерните-ка за кончик, пожалуйста! А то все никак не сложится. Где-то подвывихнулось. Вот так! Сильнее! Отлично. Большое спасибо.       Но везти в больницу пришлось не Генриха, штопать крыло, а Воронцову. Сначала Ольга вроде как подуспокоилась после половины пузырька микстуры, а потом ее начали скручивать судороги, похожие на те, что были у Жана, и, к тому же, она снова начала разрывать себе живот в поисках иглы. — В этом доме хоть кто-то смотрит на назначенные дозы?! — схватился за голову Генрих. — Везем в больницу…       К счастью, хотя бы с ним самим всё было уже более или менее в порядке. — Однако, дьявольское изобретение эта игла… — задумчиво сказал Генрих, выходя из операционной и держа в зажиме черную иглу. — То есть если ее воткнуть, через некоторое время вампир впадает в ажитацию и начинает сам себя разрывать в попытках ее вытащить… — И все время такое ощущение, что она движется, — Жан, сидевший в предоперационной в ожидании своей очереди, вытянул шею, пытаясь разглядеть, как там Ольга. — Все с ней хорошо, минхерц, как иголочку вытащил, так буквально под пальцами уже все срастаться начало. Пойдем теперь на тебя глянем. Я тебя закисью усыплю, хорошо, и, если что, новокаинчика добавлю местно? Выдержишь? Все-таки капсулу шить… — Да брось… Заживет. — Марш на стол. Да не туда! Пришлось же лапаротомию делать, да и кишки она кое-где порвала когтями своими! Сейчас другую откроют.       Жан закрыл лицо ладонью. — Боже мой, зачем же я в живот-то иглу сунул… Бедная Ольга… Генрих глянул на него странно.       Когда все наконец-то собрались на квартире (откуда стараниями Аннушки и Барановского даже удалось выкинуть большую часть хлама), уже светало. Андрей Петрович, зевая, разговаривал по телефону. На диване, в углу полулежал плотно запакованный Басманов — и, несмотря на это, умудрялся строить глазки Аннушке. Та фыркала, шла красными пятнами и возмущенно отворачивалась.       Неунывающий Генрих варил на плите нечто, что он называл питательным кровяным супом. Кривич ворчал, и так, и сяк перекладывая яйца. Васенька спал, цепко ухватив зубами палец Барановского. Тот косился на Басманова со зверским видом. Ольга, являя собою воплощенное Страдание, лежала на кушетке, закинув голову и прикрыв глаза. В столовой худо-бедно соорудили стол из двух стульев и столешницы из сарая, и накрыли его чистой простыней.       Жан прошелся, расставляя тарелки из уцелевших. — Прошу к столу. Мимоходом, проходя мимо Ольги, он слегка коснулся ее волос: тонких, легких, немного жидковатых, завивающихся робкими кудельками, провел тыльной стороной пальцев по щеке. Жалко ее… Все видят, какая она стерва, реагируют на то, что Ольга всячески демонстрирует, на ее личину, и не жалеют, потому что не видят этого: островатого, чуть длиннее, чем следовало бы, носа, чуть ближе посаженых глаз, подувядшей кожи, морщинок в углу рта, одряблевшей шеи, всего этого уязвимого, тревожно-робкого, таящегося от стыда, разоблачения, осмеяния несовершенства, несовершенства, которое он так хорошо знал и любил, и рвался укрыть. От которого умирал от нежности.       Ольга молча подняла руку с оттопыренным средним пальцем. Глупая.       Ну как скажешь, не принимать ненависть еще более оскорбительно, чем отвергнуть любовь. Надеюсь, сегодня ты убедилась, что и впрямь вызываешь у меня сильные чувства?! Хотя бы на какое-то время этого будет достаточно?! — A la table! — провозгласил Генрих, водружая на стол чудом уцелевшую супницу. — Аннушка, могу я вас попросить побыть за хозяйку? Ешьте горячим!       Басманов наблюдал за их трапезой голодными глазами, щурясь. — Ну что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, — Генрих энергично потер ладони, — молиться у вас в доме не принято? — Дед Слава язычник, Аннушка атеистка, — вздохнул Жан. — Беда тебе, минхерц, с этими нехристями, — бодро отреагировал Генрих, — эх, к такому супу душа прямо просит беленькой! — Так есть, — вздохнул Жан, поднялся и извлек из морозилки бутылку водки. — Угощайтесь, Андрей Петрович, оно термически обработано, для людей вполне приемлемо! Под водочку-то? — А ведь у меня какая главная новость-то, — Генрих отложил салфетку, отдав должное супу. — Не успел сказать. Пришли результаты ДНК-теста. Василий, несомненно, сын Барановского. Все документы Аглаюшка привезет. Но крайне интересной является, гм, вторая составляющая его генома. Генетически, Ольга Анваровна ему не мать. — Как?! — обалдел Барановский. — Генрих, я на родах присутствовал. Васю родила Ольга! — возразил Жан. — В жутких мучениях, — добавила она. — Не сомневаюсь. Но генетически вторая часть идентична Святославу Вернидубовичу.       Барановский взял бутылку водки и отхлебнул прямо из горла. — Погоди, Генрих, — озадачился Жан, — что же, у него по половым хромосомам УУ? Такой тип нежизнеспособен! — Он химеричен, большинство клеток ХУ, есть ХХ и ХУУ. — Внешние половые органы по мужскому типу сто процентов! УЗИ, правда, не делали… — Э-э, так, погодите, я его отец, — встрял Барановский, - а мать, что - Вернидубыч? — Генетически да. А Ольга, выходит, суррогатная мать. То есть яйцо не растворилось. А было оплодотворено человеком, которым тогда еще оставался Барановский. Как-то так… — То есть… Вася дампир, то есть даже не дампир, а человек-василиск?.. — сделал вывод Жан. — Поздравляю, дед! Вот твой ребенок-то на свет и появился! Вася теперь у тебя есть! Ольга расхохоталась. — Поздравляю, Сергей! Совет вам да любовь с дедом! Отныне и до века! — Так что же, — подал голос с дивана Басманов, — Вася-младень — искомый василиск?! — Вот такая обида тебе вышла, Федор Алексеевич, — ухмыльнулся Генрих, — все это время перед носом был.       Ольга взяла со стола тарелку супа, стопку водки и пересела на диван к Басманову, покормить его с ложечки.       Жан налил себе полстакана водки. — Между прочим, суррогатное материнство оплачивается! — заявила Ольга. — Конечно, дорогая. В тюремном магазине деньги тебе будут очень кстати. Мыло прикупить, полотенчико… Вряд ли ты справишься с производственной нормой и попадешь в ударницы. — Да ладно, уже через год будет на зоне клубом заведовать…       Ольга зашипела. — Ну что ж, сегодня наша семья стала еще на порядок более странной. Предлагаю всем поспать хотя бы до полудня. Особенно людям и к ним приравненным…