И дольше века длится день

      Поев супчика и накатив водки, которая хоть и действовала больше по старой памяти, вызывая скорее не опьянение, а память о нем, но душу-то грела, Федор Алексеевич Басманов оживился. Тем паче что еще и Олька-стрыга разлеглась рядом, гладя его кудри, а противу баб красивых кромешник никогда не возражал. Хотя и парней тоже жаловал. Чего уж там. — А меня еще змеем попрекают, аспидовы дети, — хмыкнул Басманов. — Ослабьте путы-то, ироды, жгут эти ваши… спецсредства. Ежели так поразмыслить, то в каком грехе я повинен? Что с чужой женкой блудил? — На земле моей бесчинствовал! Яйцо мое выкрасть хотел, — прошипел Кривич. — На землях твоих я по праву появился, на тебя челобитную дети твои написали, что жесток ты с ними не в меру, а что до василискова яйца… Кто ж того не хочет, Вернидубович? О том все упыри мечтают. Кто ж не хочет от всех хворей избавиться? Ты вон, дед, на вторую тыщу пошел, а как дуб крепок, а другие-то, поди, уже после полтыщи на куски разваливаются… — Вампиры болеют? — удивленно, шепотом спросил Андрей у Аннушки. — Я не знаю, — шепнула она. — Здоровый образ жизни вести надо, — огрызнулся Кривич. — Умеренность блюсти да простоту, крови лишней не пить, физическими упражнениями заниматься, излишеств нехороших избегать. Летать поменьше, опять же. А главное — не грешить! А то вы там, в Москве своей, развратники все! … Всё пиры, да эти, как их, балы, срамные затеи да свальный грех, а паче того — кровохлебство без удержа, а главное — коварство, двурушничество и предательство сплошное! Отатарились совсем! Как твой кнесь-Иван им продался, как загубил Михаила Тверского в Орде, так и пошло… Собиратель земель русских, тьфу! — с чувством сплюнул на пол Кривич. — Название одно!       Жан оглядывал столовую. — А ремонт теперь, между прочим, делать точно придется, — сказал он. — Аня, поможешь? — Мы подключимся обязательно… А вы жилье приватизировали? — спросил Андрей Петрович. — Дед отказался, — вздохнул Жан. — Кстати, ответственным квартиросъемщиком я был. Теперь все документы переделывать, — скривился он и зевнул. — Жан, иди, полежи, — спохватилась Аннушка, — ты, наверное, совсем без сил уже!       Вампиры и примкнувший к ним Усачёв начали разбредаться по квартире. Жан водил Андрея Петровича, показывая всяческие ремонтно-строительные безобразия и излагая, что он тут собирался сделать, Кривич собачился с Басмановым, они погрузились в любимое занятие старых упырей — припоминание друг другу исторических обид, проснулся Васька, и Барановский поплелся в ванную менять ему памперс и мыть, пока Аннушка на кухне готовила еще порцию смеси. — Вот что, Федька, — наклонился к растянувшемуся на диване Басманову Кривич, — хошь ты и тварь мерзкая… да все ж столько лет уже… не дело людям в наши обиды встревать. Отпущу я тебя, кромешника, втихую… но! только ежели ты стрыгу эту с собой уволочешь! Штоб духу ее тут больше не было, паскуды! — Взаимно, Святослав Вернидубович, — проворковала Ольга, уложившая меж тем голову Басманова себе на колени. — Венчаться не стану, — быстро сказал Федор. — Что?! — вцепилась когтями ему в голову Ольга.       От расправы Федора Алексеевича спас звонок в дверь: на улице выстроился целый кортеж. — Заходите, пожалуйста, — слегка втягивая голову в плечи и оглядываясь на своих спутниц, сказал Женёк, открывая дверь своим ключом. — Все, — на всякий случай добавил он.       Смоленские вампиры и Усачев, выстроившись в гостиной, с нарастающим недоумением смотрели на Женька и входивших за ним гостий. Первой шла Аглая Никифоровна в длинном облегающем черном платье под горлышко — но льнущим, как вторая кожа, и в туфлях на каком-то безумном каблуке, за ней парочка типичных пенсионерок в непритязательных летних платьишках, но со взглядами, режущими как промышленный лазер, бабуська в жилетке и платочке, какие-то тетки в спортивках, и, наконец, коротко стриженная пожилая дама в удобных трекинговых ботинках, брюках и ветровочке, опытному взгляду выдающих их стоимость в годовой бюджет скромной семьи.       Все вампиры, не считая Кривича, немедленно повалились на колени, даже Аннушка, а Федор Басманов так и вовсе распростерся на полу.       Пожилая дама позволила Генриху первому почтительно приложиться к ее перстню, украшенному десятком рубинов. — Прошу всех, подымайтесь. — Она перевела взгляд на Кривича, и слегка склонила перед ним голову. — Святослав Вернидубов. — Ох ты ж, Ольга Гостомыслова, свет-княгинюшка, да за что же старику честь-то такая! — засуетился Кривич. — За непотребства твои, змей старый! — рявкнула княгиня и опустилась в спешно придвинутое ей Генрихом кресло. — Да не юли ты, старый…       Все еще связанный по рукам и ногам Басманов постарался выползти вперед. — О, и этот здесь, кромешник… Ну вот и славно. Младенца покажите, — велела она.       Аглая, стиснув плечи Барановского, вывела его вперед с Васей на руках. — А это отец его, выходит? — смерив взглядом Сергея, сказала княгиня. Барановский попытался неловко поклониться, смешавшись под тяжелым взглядом серых глаз. — Обличье человеческое… — задумчиво сказала княгиня. — Окрестили уже? — Мы это… не верующие… — выдавил из себя Барановский. — А зря. Младенца окрестить, — велела княгиня. — Чином «аще человек». Глядишь, и… что путное вырастет.       Басманов упорно пробивался ближе. — Что елозишь, змей? Тебя всяко с собой возьму, не мельтеши. А где мать родившая?       Воронцова выступила вперед, всячески демонстрируя невозмутимое достоинство, сделала перед княгиней реверанс. Та глянула на нее равнодушным оценивающим взглядом. — Тобою обращена, Кривич? — спросила она. — А-а, — махнул рукой дед Слава, — да как же…       Жан выступил вперед, почтительно опустился перед княгиней на колени, и та позволила ему тоже поцеловать руку. — Подымайтесь, господин Дешам. — Воронцову Ольгу, из дворян смоленских, и Сергея Барановского, мужа ее, из смоленских мещан, обратил я. — Венчаны? — Нет. — А ты с ней венчан был? — Был. — Церковный развод получали? — Тридцать восьмой год шел… Тысяча девятьсот тридцать восьмой. Не получали. Княгиня молча покивала. — Муж ее, значит… Вот что за новость такая привилась, жен обращать?! — обратилась Ольга к своей свите. — Разве ж после того правильное супружество может быть?! Обративший обращенному родителем становится, не супружество, а срам один. Ладно… Про то после.       Она поднялась и поманила Кривича к себе. — Пойдем, деспот смоленский, словом перемолвимся.       Они зашли в комнату к Аннушке.       Аглая бросилась к Генриху и жарко его обняла. — Живой, минхерц! — Да что со мной будет, Аглаюшка, сердце мое, — растроганно прижимался к ней Генрих, гладя по узкой спине. — Цел?! — отстранила она его от себя, разглядывая. — Крыло помяли только…       Вася громко заорал. — А дай-кось младеня сюда, — одна из бабушек ольгиной свиты шустро вынула ребенка из рук ошалевшего Барановского, — голодный, чтоль? — Там смесь готова, — сказала Аннушка из дверей кухни, — проходите… — Крови добавила? — спросил Жан. — Нет, а чьей? Сергея, наверное, надо? — Иди, — подтолкнул Барановского в спину Жан. Серега, проходя мимо, извернулся и пнул Басманова по ребрам. — Ногу откушу, — прошипел тот. — Нишкни, — одна из спортивных женщин встряхнула его за шкирку, сажая к стене. Пенсионерка в это время разговаривала с Усачевым, показывая ему какие-то бумаги.       «Не дам младеня!» — послышался из закрытой комнаты рев, перекрытый ответным рыком. — Еще одна комната под ремонт, — вздохнул Жан, падая на освобожденный Басмановым диван. — Муж мой венчанный, — сказала Ольга, садясь рядом, и, понижая голос, добавила, — ты же не опустишься до того, чтобы оболгать меня перед властями, chevalier sans peur et reproche*? Надеюсь, хоть на это у тебя совести хватит, — шипела она, — после того, как ты мне ядовитую иглу в живот воткнул?! — Та игла, Оленька, была ровно такой же, что ты мне… — Я?! Я тебе ничего не делала! А ты меня ненавидишь, потому что я не стала страдать после того, как ты меня бросил, а нашла таки достойного человека… — Прости, а ты сейчас имеешь в виду Басманова или Сереженьку? — уточнил Жан. — Имей в виду, Басманов тебя бросит. — Вот будет забавно, если после этого tete-a-tete вылупится целый выводок василисков, — шепнула Жану на ухо Ольга, прислушиваясь к грохоту. — А, да, я не спросил, как тебе с Кривичем понравилось… — Да уж с вами всеми не сравнить. — Надеюсь, это был бриллиант в твоей богатой коллекции сексуальных экспериментов. — И не сомневайся. — Кстати, а он жилетку хоть снял? — Ты мерзок, Жан-Клод. Мерзок и жалок в своей подленькой ревности. Проистекающией от трусости и бессилия. — Ольга, родная, я бы все тебе простил, как обычно, но вот то, что ты свела с ума и стала причиной погибели троих людей, двое из которых мои сослуживцы, сбросить со счета никак не могу… — Твое слащавое и циничное морализаторство выводит меня из себя, жалкая ты тварь! За твоей спиной столько смертей! Вспомни этих несчастных из вашего так называемого партизанского отряда, которых вы бросали на смерть, или хотя бы восставших в моем поместье крестьян… Напомнить тебе, как ты их рвал, вурдалак? — Они тебя почти сожгли вместе с домом, это был восемнадцатый год… — О, и эти твари намеревались отрубить мне голову за какого-то сраного хранителя! Ты не посмеешь им сказать. Иначе я тебе тоже припомню… — Еще как посмею. Вот прямо сейчас и скажу, — Жан приподнялся с дивана, но Ольга дернула его за руку обратно. — Не вздумай! — шипела она. — Ты хочешь, чтобы тобой занялся Восьмой? Ольга, лучше обратиться к ним! — кивнул он на свиту княгини. — Среди осьмушек у нас хотя бы связи есть! — Зато церковное покаяние под присмотром добродетельных сестер пойдет тебе на пользу, — прошипел в ответ Жан. — Несомненно, — облокотилась на спинку дивана между ними Аглая Никифоровна. — Вот, тетушка Апполинария специально по этому делу приехала. По моей личной просьбе, — кротко улыбнулась она. — Или, — сказал Генрих, — Бденный приказ готов принять на рассмотрение твое заявление, Жан-Клод. Мы и с людским судом поможем, насчет Людмилы Смирновой, переведем ее из спецбольницы в Сычово на обычную принудку… — Сволочь! — заорала графиня и попыталась вцепиться Жану в лицо, и оттаскивать ее пришлось аж с помощью спортивных теток из княгининой свиты. — А что случилось, вообще? — спросил Женёк, наконец, обводя взглядом разгромленную квартиру. — Ремонт будем делать, — вздохнул Жан.       Наконец-то дверь комнаты распахнулась. — Младенец останется под присмотром отца, — провозгласила Ольга Гостомыслова Псковская. — Кривичу же Святославу Смоленскому будет решением закрытого думского совета вынесено порицание! За богомерзкие его… деяния. И впредь чад и домочадцев своих не угрызай!       Дед Слава вышел, приглаживая волосы, качая головой и всем своим видом демонстрируя то, как тяжело ему пришлось. — Вот, деточки, до чего вы меня довели! По врачам теперь ходить придется, на старости-то лет… тока не сейчас! — обернулся он на княгиню Ольгу, — по жаре такой в Москву эту вашу… — Такую же твою, как и мою, — отрезала княгиня. — Не развалишься, Кривич, поедешь, к тому ж, совет нам всем держать надо! — Поеду, поеду… Соберусь вот, и поеду… В доме прибраться вот надобно. Ты тока, княгинюшка… Стрыгу эту паскудную с собой прибери! Сколько она нам крови попила… — покачал головой дед Слава, ткнув пальцем в Воронцову. — Да уж не больше твоего, Святослав, — криво улыбнулась княгиня. — Федор Алексеевич Басманов и оная Воронцова Ольга Анваровна со мною последуют для тщательного изыскания их деяний. Тебя же, Святослав, Вернидубова корня, архонт Смоленский, официально вызываю на совет. — Какой я вам архип, — замахал руками дед Слава, — живу себе мирно, в сторонке, зачем мне советы эти ваши, я вам на советах ваших зачем…       Княгиня самым что ни на есть простецким образом тряханула деда Славу за шкирку. — Снова-то не начинай ваньку ломать, Кривич! Взял мыльно-рыльные и марш в машину! Едем, девочки! — …того и гляди весь мир в адском пламени сгорит, нежить восточная на нас потоком прет, как того и при Батые не было, а он отсидеться вздумал, и нашим, и вашим угождать решил… — шипела княгиня, волоком волоча за собой Кривича, пока весь ее отряд вместе с захваченными пленниками (Андрей Петрович с пенсионеркой как раз заканчивали составлять акт приема-передачи) постепенно вытягивался в двери и рассаживался по машинам. — Привези мне мои вещи! — крикнула Воронцова, когда ее усаживали в машину, — и платье то, коричневое, с корсетом не забудь!       Жан с Сергеем и Васьком на руках стояли на тротуаре под белым июльским солнцем, провожая кортеж. — Это она кому? — спросил Сергей, когда дверь за Ольгой захлопнулась. — Нам, — Жан помахал рукой.       Аннушка несла за дедом Славой чемодан, и они вместе с Андреем помогли ему усесться в машину. — Дедуля, я приеду, завтра же приеду, ты мне напиши список вещей, который нужен, и позвони обязательно, скажи, как обследование идет… — Ай… — Кривич досадливо махнул рукой, — в мои-то годы… Чтоб я родную земличку-то покидал… — Крови, крови возьми, — совала Аннушка ему сумку-холодильник, — пей потихоньку в дороге, а завтра я тебе свежей смоленской привезу! Московская это ужас какой-то, химия одна!       Аннушку потеснили крепкие тетки: княгиня Ольга садилась с Кривичем в одну машину.       Она ласково потрепала Аннушку по голове. — Хорошая девочка… За братом старшим пригляди, плох он совсем. Как всё уляжется, привози его в Москву, возьмем его на стоматлечение в наш центр. Да и сама заглядывай… Вдруг тебе у нас глянется? — Ты мою девку-то не сманивай, — проворчал Кривич. — Ах ты жадоба чешуйчатая, присиделся на чужой шее, пригрелся, заедаешь чужой век, воли никакой малым не даешь! — княгиня кивнула телохранительнице, и та захлопнула за ней дверь.       Подняв пыль, вереница машин, взвыв спецсигналом, полетела прочь. — Ну вот и все, Аглаюшка, — сказал Генрих, обнимая жену за пояс. — А нам теперь отчеты кропай! — Со двора обзвонились уже, цемента мало заказали, велела им еще машину взять, оказывается, подъездную площадку плохо промерили, по одной стороне чуть ли не на метр длиннее… — С ума я сойду с этой стройкой! Что ж за рукожопы-то, прости-господи! Этого прораба чертова хоть каждый день кусай, а толку все равно нет, сменить, что ли?! — А очередь там какая скопилась уже… — вздохнула Аглая. — Ох! Надо б переодеться! — Вот уж сделай милость, мой свет, а то Жан-Клод в тебе скоро дыры просмотрит, — недовольно буркнул Генрих.       Женёк, сидя за импровизированным столом, взахлеб пил кровь, слушал, как Барановский экспрессивно рассказывает о ночных приключениях, и бурно реагировал сам, брызгая на скатерть кровью изо рта от избытка чувств. Жан развалился на диване, прикрыв глаза, рядом с ним сидела Аннушка с Васькой на коленях. Васька стремился ухватить ее за палец и радостно гулил.       Андрей смотрел на эту вампирскую идиллию, прислонясь к дверному косяку. — Ремонт откладывать больше нельзя, — наконец, со вздохом сказал он. — Вот что, Жан… А не поехать ли вам всем к Генриху, гм, на дачу на оставшееся лето? В нежилой квартире проще…       Жан вздохнул, сел, потер лицо ладонями. — Ты прав, — сказал он. — Давай и впрямь всех отправим к Генриху, и займемся. — Всех — я имел в виду и тебя. Во-первых, у тебя смена биографии, и в Смоленске светиться нечего, а во-вторых, ты как бы раненый. Мягко говоря. — Как бы. — А я что?! — возмутилась Аннушка. — Аня, но хоть кто-то должен следить вот за ними? — показал Андрей на Барановского с Женьком. — Чтобы они младенца не угробили. Всех кровопотребителей — на дачу! — А у тебя недавно инфаркт был и ранение в прошлом году, — отозвался Жан. — Слушай, прежде чем всё это начинать, мне тебя сначала обратить надо, а то не выдержишь. Ты не представляешь, какие в этом доме трубы! А перекрытия?! — Меня тогда с работы попрут, и откуда будем деньги брать? Сюда надо миллиона три угрохать… — Ха. Ха. Ха. Три! Это на нулевой цикл, и то! Тридцать три не хочешь?! Зато, конечно, конфетка получится, — у Жана загорелись глаза, — я тебе покажу примерно то, что я хотел сделать, у меня 3D проект был, я заказывал, Аннушке, кстати, тоже понравилось… — Тогда, может быть, и оставшуюся квартиру на этаже выкупить?.. — Да я бы и второй расселил, достала уже алкашня эта, вечно то скорая, то менты… Надавим адмресурсом… Кстати, а чего вдруг эти хранители-то вчера приперлись? — Ольга Анваровна заявление написала, что вы незаконно удерживаете ребенка. И его, — кивнул Андрей на Барановского. — А Басманов пинка дал крысе этой, Альбертовне… — А-а… Двор благоустроим! Поставим ворота, чтобы чужие не парковались, сделаем детскую площадку для Васька, и посадим садик приличный, с цветами! — Если только… — вздохнул Андрей, — не… сам понимаешь, что. Она. — Да, — помрачнел Жан. — Опять… А ведь казалось, больше никогда! А знаешь, может… и впрямь, подальше от города, хозяйство, вроде как у Генриха? И бомбоубежище отрыть. Он вообще предусмотрительный… — Может, выкупить у него? — Надо будет… как это у вас? Обкашлять вопросики? — Терпеть не могу этот жаргон. Жан с Андреем дружно вздохнули. — Итак, первым делом договориться с Генрихом о переезде на остаток лета всей нашей… — Андрей выдохнул, — семьи. — Да, — кивнул Жан.