И дольше века длится день

      Обычно вампирам не хочется спать, разве что совсем молодым. Это, скорее, привычка и желание отрешиться от всего вокруг, нежели чем потребность, но тут Жана разморило. То ли от жары, то ли от попытки как-то переварить ольгины признания. Честно говоря, в голове просто не укладывалось! Жан с горечью признался себе, что то, какой он себе представляет Ольгу, ну никак не вяжется с тем, что она, по её словам, сделала… и он уже ищет ей оправдания. Жан вздохнул и повернулся на бок. Солнце перешло на эту сторону, и комната-палата постепенно накалялась. Жан закрывался подушкой, вздыхал, чувствовал, как выступает по всему телу испарина, и маялся в душной полудремоте, так что когда из коридора донесся какой-то шум, он поднялся даже с некоторым облегчением.       Двое рабочих вели под руки третьего, постарше, согнувшегося пополам и держащегося за низ живота. — Что стряслось? — поинтересовался Жан, давя зевок. Рабочие были, само собой, какими-то азиатами, Жан их различал не очень, и понимал тоже, но пришлось. Ну, он-то тоже в некотором роде гастарбайтер… Удалось выяснить, что пострадавший зачем-то поднял, видимо, пеноблок, и вдруг ему поплохело. — Заводите, — вздохнул Жан и открыл смотровую.       Ущемленная прямая паховая грыжа. Вправлению… нет, не поддается. Ущемление совсем свежее, к счастью, а вот из расспроса удалось выяснить, что грыжа-то была уже давно (но это, конечно, было не точно, языковой барьер имел место быть). Жан пощупал — и вроде в грыжевом мешке не было ничего, кроме сальника, но, конечно, стопроцентно уверенным быть нельзя… Вздыхая, он обколол грыжевые ворота лидокаином, раскочегарил УЗИ, посмотреть, что там в грыжевом мешке, но так и не определился — есть кишка, нету?.. — и пошел звонить на местную подстанцию Скорой помощи. Изложив обстоятельства, он получил ответ типа «и-и, милай, ишь чо захотел». Все бывшие на ходу машины (две) были на вызовах: одна поехала за роженицей, а другая вроде как на инфаркт. Когда вернутся, никто не знает. «А у вас там что, руки из жопы?!» — недвусмысленно поинтересовалась подстанция. Хм… Допустим, не из жопы, но, с точки зрения законодательства, это все, конечно, очень, очень сомнительно… Всё-таки ущемленная.       Жан пошел на переговоры и попытался объяснить, что больного надо везти на машине в Смоленск, а там могут сделать операцию через маленькие дырочки, он напишет, где искать хорошего врача, но надо будет заплатить…       Больной уже успокоился, боль стихла из-за всосавшегося лидокаина, так что он начал объяснять, что бывало с ним такое, само пройдет, и просто надо полежать ему, и чтоб хозяин не беспокоился… — Папаша, грыжу оперировать надо! — Жан с помощью резиновой перчатки, мимики, жеста и такой-то матери попытался объяснить что такое ущемленная грыжа. И проверил снова — нет, не вправляется!       Он взял общий анализ крови, велел идти ослобониться, а потом в душ, сбрить волосы с живота, и пошел утрясать вопрос с Генрихом. — Ну, в принципе у нас есть лицензия на хирургию… Хотя и купленная, минхерц. А, кстати, и пропиленовая сетка есть! — Сделаю по Лихтенштейну под эпидуралкой, — решил Жан. — Не поедет он никуда, и назавтра она уже гангренозной станет. — Сейчас подойду помочь, готовь пока, — тяжко вздохнул Генрих, сожалея о неизбежных и невосполнимых материальных потерях.       Жан вернулся на пункт, и к приходу Генриха успел закончить со всей грязной работой: промыл желудок оперируемому, замотал ноги эластичным бинтом и вкатил по вене диазепама и амоксиклава на всякий случай. И успел уложить калачиком в предоперационной, готовя к эпидуралке. — Сделаешь эпи, я пока помоюсь? — спросил он подошедшего Генриха. — Гости там свалили уже, я надеюсь? — Не-а, — откликнулся Генрих, — начальство отбыло, а все остальные здесь. Наслаждаются деревенской жизнью. — Что, ночевать оставим?! — испугался Жан. — Да вроде ночи теплые, можем и оставить, — пожал плечами Генрих, — иди уже! А-а, сетку ж надо принести… Иди, иди…       В самой операции ни для Жана, ни для Генриха не было ровным счетом ничего сложного, а вот в адекватности условий у разбалованного работой в нормальном стационаре Жана была куча сомнений. — Да ладно тебе ныть! — не выдержал наконец Генрих, — вспомни прошлое! Они живучие, в конце-то концов… — Вот и вспомни, какая тогда смертность была послеоперационная, расист хренов, — отозвался Жан: в операционной было жарко, и он то и дело отвлекался, промокая пот на лице о плечо: совсем не хотелось капнуть в операционное поле. — Ну надо же, я оплачиваю весь этот банкет, а теперь к тому же еще и расист… — ворчал Генрих. — Ладно, иди к гостям, я закончу. Оперируемый все время вмешательства храпел на зависть хирургам: видимо, диазепам хорошо зашел. Жан так даже забеспокоился, но нет, все жизненные показатели были вполне себе.       Закончив, он слизнул потек крови с перчатки. Ну, как новенький не будет, но и угрозы жизни нет. — Как проспится, можно будет дать попить, — велел Жан приставленной к уходу девушке из бригады: кажется, жена кого-то из работяг. Убирается в доме, вроде. На всякий случай, он подкрепил свои указания пантомимой, и пошел переодеться — промок насквозь!       Из окна донесся сочный смех Генриха, шум разговоров… Кажется, Аня с Петровичем пришли с реки, и теперь все собирались перекусить и идти гулять. Надо поторопиться! И хорошо бы душ принять.       Жан распахнул дверки своего импровизированного гардероба и задумался, что выбрать: как-никак, праздник. Остановив выбор на неформальном костюме из мятого льна и сандалиях, все-таки предполагается прогулка, да и трапеза — не праздничный ужин, а перекус, Жан задумался над выбором рубахи, как почувствовал укол в икру. Ну надо же! Забыл! Игла!       Кажется, она была ниже. Жан присел на постель, ощупал ногу. Вроде ничего. А это вообще та нога? Почему-то он вдруг засомневался, но тут пальцы, кажется, нашли уплотнение. Глубоко зашла!       Жан пошел в процедурную, взял лоток с инструментами и попытался подцепить иглу пинцетом. Куда там! Ну ладно, придется надрезать. Лидокаином обколоть? Да ну! И разрез-то маленький нужен. Он распаковал скальпель. Однако! Копаясь в разрезе, все никак не удавалось нащупать тело иглы, пришлось расширить… Нет, кажется, промахнулся, не там… Ну ладно. Жан сделал другой разрез, рядом. Пот заливал глаза, от запаха крови одновременно замутило и захотелось есть. Опять мимо, да что такое. Скажи кому, засмеют. Ну хорошо, опять мимо! Да где эта чертова игла?! Может, просто недорезал… …а это точно та нога? Кажется, колет выше… или вообще не здесь? Может, на УЗИ поискать?.. А толку! Это просто игла, я что, не могу достать обычную иглу?! Я, вампир, хирург с двухсотлетним стажем! Даже больше! Просто иглу?! Жан вошел в раж, и полосовал собственные ноги уже в каком-то исступлении, совершенно ничего не замечая… — Жан-Клод, куда же ты запропастился, минхерц, мы тебя все ждем, зовём, зовём… Генрих зашел в процедурную и обмер. — Оh mein Gott! Что стряслось?! Иоханн?! — Игла, Генрих. У меня в ноге застряла игла… эта ведьма загнала мне ее куда-то в голень… или выше… — А… — Генрих сглотнул, — почему две ноги? — спросил он осторожно. — Я забыл, в какую! Никак не могу ухватить… Она где-то здесь… Колет почему-то под коленкой… Она, наверное, ползет по венам… — Не надо резать себе под коленом, — Генрих как можно мягче забрал из руки Жана скальпель, — Жан-Клод, дружок… Расскажи мне, пожалуйста, толком: что стряслось?..       Жан принялся сбивчиво рассказывать про ведьму, которая сегодня пришла на прием, и не ушла, а принялась пакостить на дворе, он ее выследил, а та, убегая, воткнула ему иглу в ногу — да вот беда, он отвлекся, и забыл, в какую… — Так этот пес, Генрих, он действительно был, это она его наслала! — Да, да… Давай, вот что… Я тебя перевяжу, для начала. — Генрих, — Жан схватил его за руку. — Надо ее вытащить. Иглу. Я ее чувствую. Иначе она дойдет до сердца! Или воткнется прямо в мозг! — Конечно, вытащим, друг мой. Обязательно. Сейчас пойдем, и сделаем тебе рентген. Ложись. Сейчас. Вот так, — Генрих отошел к процедурному столу, быстро нажал пару кнопок на телефоне, посылая сигнал «sos» Аглае, взял было ампулу диазепама, но, подумав, залез в лекарственный шкаф и заменил её на две другие, набрал шприц…       Когда он вернулся, Жан успел дотянуться до скальпеля, и резануть себя снова, добавляя к разрезам на бедрах еще пару. — Погоди, минхерц, сначала найдем эту иглу треклятую на рентгене, зачем себя лишний раз мучить… Дай-ка я тебе сделаю укольчик. — Что это? Зачем? — Антибиотик, вон ты себя как разукрасил, и противостолбнячная сыворотка. Сейчас перевяжемся, найдем твою иголочку… Поедим… Ты когда последний раз ел? Утром успел позавтракать? Нет?.. Угу. — Ну. Ладно… Правда, рентген… Как я не подумал…       Увы, Аглая пришла не одна: отделаться от сочувствующих не удалось, весело галдящая толпа родственников ввалилась в процедурную — и замерла. — О-от, ев-патий коловрат! — пробормотал дед Слава. — Нашел? — уже зевая, спросил Жан в лучевом кабинете у Генриха. — Увы, минхерц… Видимо, не рентгенконтрастная. Завтра обязательно все внимательно посмотрю, и найду, — пообещал Генрих, пристально наблюдая за Жаном. — …он и впрямь говорил про какую-то ведьму с утра, — рассказывала в коридоре Аннушка, — но мы, честно, не приняли всерьез. Ну какие тут ведьмы! — Голову напекло, — вздохнул Кривич. — Вредно упырям на солнце долго бродить все-таки. Генрих с Аглаей отвезли Жана в их комнату, Аглая осталась с ним. — А ты, Женёк… пошел бы, прибрался там, что ли… — сказал Кривич, когда они все в подавленном молчании шли обратно по коридору. — Аглая… Никифоровна… скажи Генриху… ее правда надо извлечь. Достать. Она действительно была, ведьма… ератница… Никто мне не верит… Я стану Каем… как в сказке… Осколок… игла… дошел до сердца, и он… стал троллем, мальчик Кай… И Снежная Королева его увезла на своих санях… Не удивляйся, Аглая, мой свет… если снежная… королева… увезет. — Чш-ш. Полно тебе, Жан. Я тебе верю. Была и ведьма, и игла. Была и растворилась, осталось проклятие, но мы его снимем. Совершенно точно. И никакая снежная королева ничего не сделает, нашел еще королеву, тоже мне, обычная вздорная барынька! — Я… ничего не говорил… про Ольгу… — Я и так чую, кем тут пахнет. Спи. Спи, мой хороший. Вон, видишь, солнце зашло, стало прохладно, птицы поют… Вот, водички попей с кровцой, и спи. Утро вечера мудренее, — вздохнула Аглая.       Женёк меж тем оглядывал буквально залитую кровью процедурку. Ну ничего себе, все это отмыть! Он пошел в подсобку, взял ведро, швабру, тряпок, целую кучу всяких банок с химикатами — после крови все поверхности и так помой, и эдак, никаких мозгов не хватит запомнить, что да в каком порядке! Он зажег свет, еще раз оглядел фронт работ и стал натягивать перчатки, но замер на полпути. Пахло одновременно противно и… притягательно, и Женёк не удержался: пальцем собрал еще не совсем свернувшуюся кровь и облизал.       Это было так вкусно! Так сногсшибательно вкусно! Ничего слаще он еще в жизни не пробовал! Смущенно хмыкая, Женёк снова провел пальцем, и облизал, и снова, и снова…       Зашедший проведать Аглаю Генрих обнаружил его ползающим по полу процедурной и тщательно вылизывающим… всё. А еще, когда Женёк обернулся и зашипел на Генриха, глаза у него были с вертикальным зрачком, а уши — острыми. И, надо сказать, даже такая частичная трансформация для вампира, которому всего-то пара лет, была, мягко говоря… избыточной.