И дольше века длится день

— Ну что? — не выдержал Жан и, вывернувшись, сам попытался заглянуть в экран аппарата УЗИ, купленного Генрихом по дешевке, как списанный, в смоленской поликлинике. — Ничего не понятно, — честно признался Генрих. — Адская техника! — Mon Dieu, дай я сам посмотрю! Да вот же! Что ты тут не видишь?! Вооот… уже есть закладочка под почку… вот она? Видишь? Жан выделил курсором на экране размеры. — Как по мне, так это все совершенно одинаковое месиво. — Да вот! — Жан ткнул пальцем. — Это темненькое — будущая лоханка, это вот кора, видишь, изгиб… — Пф-ф… Как вы тут с Аглаей хоть что-то разбираете?! Я умываю руки. Мне это колдунство недоступно. — К концу лета буду как новенький, — оптимистично заявил Жан, и, помрачнев, добавил, — не считая зубов… Они с Генрихом синхронно вздохнули. — Не удалось договориться? — Сказал, что в деревню не поедет ни за какие деньги, и никакая дружба не поможет. Только к нему в клинику. — В Москву. — Да. — Merde…       Жан отошел к окну, и, вытирая живот от геля бумажным полотенцем, разглядывал двор. — Что ты там такое интересное увидел? — удивился Генрих. — Давай быстрее, Аглая нас уже ужинать ждет. Или кто-то шарится там?! — Кажется… — медленно сказал Жан, — что-то… кто-то есть. — Где?! — Генрих подорвался и распахнул окно. — А ну! Геть, геть! Высунувшись по пояс, он внимательно осмотрел все залитое рыжим светом пространство. — Там что-то было, — все так же отрешенно сказал Жан. — Размером… с небольшую собаку. — Собака и забрела, нет там ничего. Только стройматериалов на полмиллиона! — недовольно сказал Генрих. — Пойдем, Жан-Клод… — он подошел к нему, отнял бумажное полотенце, вытер оставшийся гель, и стал застегивать на нем рубаху. — Нет, оно там бродит… Я уже не первый раз замечаю. Что-то там такое есть… — Дворовой*, наверное, — пожал плечами Генрих. — Приглядывает. — Нет. Дворовой нас бы испугался. Сбежал. Да и вообще, какая мелкая нечисть решится жить рядом с вампирами? — возразил Жан. — Ну, значит, кошка. Всё, пойдем, кушать и спать! — Давай сменим фонарь, а?! Нервирует этот свет! — Скоро, скоро. Закончим стройку, повешу нормальные светодиодные фонари. Это временно, Жан-Клод. Пойдем. Ты просто сегодня устал, слишком долго сидел на приеме, говорил же тебе, не больше четырех часов! Тем более, если оперируешь!       Они вышли в коридор пункта, где на крашеных той самой неповторимо-учрежденческой зеленой масляной краской стенах были любовно развешаны найденные Аглаей плакаты санпросвета, лист ватмана, исписанный каллиграфическим, с завитушками, почерком Генриха, с правилами поведения в клинике, и составленный из нескольких листов, распечатанный на принтере прейскурант, адаптированный под местную специфику, где стоимость приема (первичного, повторного, дополнительных обследований и вмешательств) в том числе скрупулезно пересчитывалась в натуре — молоке, яйцах, птице, машинах песка, навоза и так далее, включая часы отработки, и, конечно же, сдачу донорской крови. Оборудованная машина со станции переливания приезжала регулярно. — Генрих, удалить вросший ноготь или вскрыть нагноившийся жировик это не операция, не позорь меня. — Это операция, Жан-Клод, потому как используются расходники, а ты вкладываешь силы и знания… — Не сопоставимые с нормальной работой! — Так, врач безмездный, я таки понимаю, ты, как добрый католик, пытаешься заработать себе индульгенцию за кровопийство, но, пожалуйста, не за мой счет! — Генрих… — они вышли на крыльцо, и Жан-Клод внезапно схватил его за рукав. — Ты видел?! Вон оно, метнулось! Генрих. Оно есть. И это не дворовой. — Это была твоя нечистая совесть, — хохотнул Генрих, и взял Жана под руку: тот уже обходился без ходунков, но лестницы пока преодолевал неуверенно. — Генрих, а ты не задумывался, что это может быть что-то вроде… соглядатая. От того же Басманова… — Жан-Клод, ты на нем помешался. Залег твой Федька в глубокую спячку в каком-нибудь овраге или пещере, и в ус не дует. У него, в отличие от тебя, крепкая психика и доброе здоровье! — А еще Бденного* приказа подъячий, — хмыкнул Жан-Клод. — Никакого воображения. — В мое время он уже назывался «экспедицией» — буркнул Генрих. — И все давно быльем поросло. Что это ты вдруг вспомнил? — А разве… сугубо тайные экспедиторы бывают бывшими? — странным голосом поинтересовался Жан. Генрих пожал плечами. — После гибели Якоба Вилимовича** все кончилось, минхерц… — Да брось, — Жан остановился у крыльца. — Ты же ведь не меня спасать сюда прилетел, верно? Что-то затевается, Генрих? Что-то большое? Это из-за Кривича? Из-за ребенка? Генрих! Не говори, но… намекни. Клянусь, нервы не выдерживают, чувствую себя… лошадью в госпитальном обозе, куда-то ведут, что-то взрывается, то туда, то сюда, за что-то бьют, того и дело конец настанет, и ничего не понятно! Мое дело маленькое, но и я все-таки не скотина бессловесная! — Жан-Клод, у тебя и впрямь нервы расстроены, — сочувственно сказал Генрих. — Пойдем-ка, друг мой, ужинать. — Генрих! Что хоть это за тварь, скажи?! Почему она за мной ходит?! — Жан. Тут ничего нет. Даю тебе слово бывшего экспедитора Бденного приказа. — То бишь врешь, — вздохнул Жан.       Аглая Никифоровна вышла на крыльцо господского дома. — И долго вас ждать прикажете?! Сколько можно делать УЗИ, господа?! Извольте поспешить! — Идем, Аглаюшка, идем, душа моя, прости! — откликнулся Генрих, и решительно потащил Жана вперед. — Что вы там выискивали на дворе такого, что заставили нас ждать перед полными стаканами? — бдительно поинтересовалась Аглая. — Аж зубы заныли! — Дворовой с Жаном кокетничает, голову ему морочит, — сообщил Генрих, расстилая на коленях салфетку и с наслаждением делая первый глоток из стакана. — С московской все-таки никакого сравнения! — Это не дворовой! Я видел какую-то тварь! На четырех ногах… скорее всего, и… я не знаю, — Жан оглянулся на Женька и смешался. Донесет ведь деду. — Показалось, наверное. — А я думаю, собака забрела, бывают и такие, что нас в грош не ставят, — Генрих с аппетитом приступил к еде. — Шавка какая-то. — А бакенэко бывают? — спросил Женёк, прожевав. — У нас их зовут «кошколаки». Бывают, как же, у нас с Аглаюшкой жил один, правда, недолго. Они твари самостийные! — Что за глупости, Генрих, Мурзик был самым обычным котом, а тебя он просто невзлюбил! — Ну конечно, как вспомню, как он завывал, аж дрожь берет! А как дрался с кем ни попадя?! Да от него волкодавы драпали, поджав хвосты! Чертовская тварь! — Не чертыхайся, тем паче за столом. Завтра Петр и Феврония, кстати… — М-м… — Генрих почесал в затылке, — прости, Аглаюшка, так забегался… вовсе забыл про праздник… — Не сочту за обиду, если отвезешь меня к обедне завтра. Генрих вздохнул и вынужден был пообещать. — Женёк, Жан-Клод… — с видом шпиона на грани провала, позвал их Генрих. — Спасайте, друзья. С тебя, юноша, букет цветов. Полевых. Собирай прямо сейчас. А ты, Жан-Клод, напиши стишок какой! Выручайте, братцы! Иначе мне до именин жизни никакой не видать! Ну надо же было забыть! — А… — Женёк почесал в затылке, — вы, это… празднуете? Ну, там, типа, не четырнадцатого февраля… — День семьи и верности! — с несчастным видом развел руками Генрих. — Ну как я мог забыть! Тем более, наш! — Наш?.. — Ну конечно! Ворожея и упырь, да еще и святые! Ну как я так обмишурился… Жан усмехнулся. — Иди, Женя. Цветок праздника у людей — ромашка. А у нас — тысячелистник. Это такие мелкие беленькие в кисти собранные, листочки, как перышко. Не перепутай с морковником. И стебли срезай длинные! — А… это… правда… наши были?! — Ну детей-то у них почему не было, у святых супругов! И ты помнишь, с чего началось? С летучего змея… Потом расскажу как-нибудь, давай, давай, тут дело серьезное! — А почему люди тогда… — Потому что дураки. Что за неуместные вопросы, Evgen, когда тут жизнь всего дома в опасности! Генрих, как ты мог так проштрафиться?! Ведь опытный же человек! Не первый год женат! — Да с этой стройкой любой с ума сойдет! — Ладно, тогда я пошел, — сказал Женёк, но тут же вернулся назад, — дядь Жан, а есть ножик перочинный? Ага!       Женёк отошел на пару шагов и снова вернулся. — Дядь Жан, а ведь надо Серегу тогда тоже предупредить! — Спасение утопающих дело рук самих утопающих, — ехидно парировал Жан. — Генрих, а нельзя взять какой-нибудь забытый романс, например… — Она через антиплагиат прогонит, — вздохнул Генрих.