И дольше века длится день

      Жан потащился обратно, к себе. Упырь на ходунках, что за нелепость! Такое только со мной могло случиться! Ему предстояло пересечь двор, и это вгоняло в отчаяние. Прям хоть ложись и помирай! Ну конечно. Давай еще, опозорься перед всеми… как будто тебе мало. Вздыхая и сетуя на свое убогое существование, Жан принялся прокладывать себе путь через заваленный стройматериалами двор. Ну, хотя бы хорошо освещенный — Генрих озаботился повесить большую натриевую лампу (кажется, спертую с какой-то улицы). Жан терпеть не мог этот ржавый свет, почему-то он вызывал у него ассоциации с ипритом… Как будто все им пропитано… Даже запах почудился.       Впрочем, стройматериалы, конечно, не «валялись», Генрих не был бы Генрихом, если бы допустил такую бесхозяйственность — они были сложены и накрыты, но со стихией русской стройки полностью совладать не мог и он, а потому эти кучи вид имели самый что ни на есть неожиданный.       Жан присел отдохнуть на очередной укутанный пленкой штабель чего-то, надеясь, что он под ним не обвалится и не поедет (вампир, словно жук, барахтающийся среди упаковок утеплителя… еще и чесаться потом, merci!). Он все никак не мог отдышаться (вампир с малокровием. Да. Отлично!), и неприязненно оглядывался. А впереди еще пол-двора! Натриевый свет раздражал, как чесотка, тени от навалов казались неприятно-резкими и какими-то… слишком глубокими. В носу упорно стоял сернисто-чесночный запах. Жан невольно стал всматриваться в ближайшую тень напротив, и ему стало казаться, что она становится глубже, насыщеннее, что ли… Жан даже подался вперед, казалось, что там что-то шевелится, клубится, тень расширяется, а в ее глубине, в глубине темноты, провал настоящей тьмы, черное зерно, сгусток, пульсирующее… яйцо?       Где-то рядом заорала кошка, вспрыгнула на доски, подошла к нему, потерлась об ноги. Жан наклонился ее погладить — и все стало совершенно обычным. Неприятный рыжий натриевый свет, перешептывающиеся колышущимся под вечерним ветерком полиэтиленом груды стройматериалов, доносящаяся издалека, на два голоса, мелодия старого романса — кажется, Витттенбурги возвращаются, кто еще будет тут распевать «В лунном сиянии…».       Жан поднялся, и в сопровождении трущейся о ноги кошки дошел до здания фельдшерско-акушерского пункта, где ночами обитали теперь только они с Женьком.       Женька, не выключая верхнего света, валялся на своей раскладушке, сбив к чертовой матери все постельное белье куда-то набок, из-под него выглядывал разорванный и вылизанный пакетик от крови, на стуле висели смятые треники, в наушниках у Женька бухало что-то, отдаленно напоминающее музыку… — Evgen, что за ночлежку ты тут устроил? — недовольно сказал Жан, но Женёк, кажется, его вовсе его не слышал: раскрасневшись, он вперил взгляд в планшет.        "…динь-динь-дон, динь-динь-дон, колокольчик звенит, с молодою женой мой соперник стоит…" - доносилось с улицы. — Женя! Я к тебе обращаюсь! Евгений! — Жан подошел к нему, и рванул планшет из рук. — А?! — вскинулся Женёк, и зашипел, скалясь. — Ну еще ты на меня пошипи, — устало сказал Жан, поворачивая планшет лицом вниз и отдавая Женьку. Кажется, тот увлекся, гм, пошлыми видео. — Прости, дядь Жан, — пробормотал Женёк, стягивая наушники. — Evgen, я тебя прошу, наведи здесь некое подобие порядка. Мы всё-таки в гостях, будет неловко, если зайдут хозяева и застанут этот… — Жан припомнил нужное слово, — бомжатник. Сложи одежду, прибери постель, выкинь мусор… — Ага, — сказал Женёк. — …и соответствующие видео смотри под одеялом. Но помни, что в сеть ты выходишь через хозяйский роутер, и, вполне возможно, что твой траффик доступен для изучения. А вообще, Жень, это… — Жан вздохнул. — Я понимаю твой интерес, но. Это поддержка очень… подлой индустрии. — Да я, это… типа хоум-видео... в вамп-нете… — Ищешь порно с обратившимися? Ну, не знаю, конечно, но вряд ли кто-то такое позволит снимать. А подглядывать мерзко, Evgen. Никогда так больше не делай.       Женёк, кажется, начал понимать, почему дед Слава обозвал Жана «душнилой». — Там только… если с одним обратившимся есть… — смущенно сказал Женёк. Жан вскинулся. — Всякий страх потеряли! А ты понимаешь, что это — свидетельства преступления, Евгений?! Ты понимаешь, чем такие половые акты оканчиваются для… Ты не понимаешь. Так вот. Если партнер — человек, для него такой акт заканчивается разрывами соответствующего органа, тазовым перитонитом, тяжелой операцией, возможно, выведением калостомы, если это была прямая кишка, и, вполне возможно, мучительной смертью! Каждое такое видео — свидетельство преступления, либо, в лучшем случае, если это постановка, допускаю, что такое возможно — побуждением к нему и пропагандой насилия. Тебе всё понятно?!       Женёк молча кивнул. — И не смотри, пожалуйста, больше всякое… гуро. Это вредно для тебя и как для человека, и как для вампира. В человеке это убивает способность к нормальному… возбуждению, а в упыре порождает жажду не просто крови, а именно насилия. — Чё, в игры тоже не играть? — Ну тут вопрос сложный, есть мнение, что это дает разрядку… А вот жестокое порно приносит однозначный вред всем участникам. И мне не хотелось бы, чтобы наша семья, к тому же, оказалась в таком замечена. В крайнем случае, — вздохнул Жан, — если тебе нужен, гм, материал… Обратись к искусству и мультипликации… А вообще, давай лучше тебе девушку найдем, а? — А я ее… не съем? — Покусать можешь. Но если будешь сыт, вряд ли сильно. Тут есть симпатичные из местных, м? Ты же вроде с кем-то знакомился, каких-то на скутере катал уже, нет? — Ну, — снова покраснел Женёк, — это так… У них типа парни есть… — В драке, кстати, поосторожнее, помнишь, как ты ребро однокурснику сломал?.. Жан решил сесть к Женьку на раскладушку, слишком рано отпустил ходунки, грохнулся с размаха, и они тут же оказались на полу, барахтаясь среди шмоток и сложившегося каркаса. — В советском союзе, — раздраженно воскликнул Жан, — такого не было! Раскладушки были нормальными!       Барановский ехал в город, и хмурился, шевеля губами. Так вон оно что… так вот оно как. Я, значит, для нее… так. Мягкая игрушка. А нужен ей змей крылатый… Это сколько ж лет-то надо прожить, чтобы крылья отросли?! А ей тогда сколько уже будет?! — Сколько тебе лет, Ольга?! — Женщину о возрасте не спрашивают, Барановский, неужто ты хотя бы это не в состоянии усвоить? — потянула Ольга. Она, как всегда, картинно разлеглась на диване с бокалом. — Что смотришь? — спросил Сергей, бросая сумку на пол. — КэВээН, — отозвалась она. — Какая тебе, к черту, разница?! Можно подумать, ты что-то понимаешь... «Сердце Парижа» по Меццо показывают. Постановка неплохая, но сама оперетка ни к черту. — Свежей красненькой привез. Гостинчик от деда, — сказал Серега, забрасывая пакетики в холодильник. — Че там Чебур? Спит? — Сколько раз тебе говорила, не называй нашего сына этой дурацкой кличкой! О-о, плесни свежачка! — Ольга сменила позу. — Блин, ты че в холодильник недопитую не убираешь вечно! Опять свернулась… Надо у Жана спросить, как колбасу делать, или гематоген… — Я не кошка, сушку есть не стану, — отозвалась Ольга. — Вылей, и всё! — Ты, коза, вообще не вдупляешь, что это чья-то жизнь?! — зашипел вдруг Сергей. — «Коза»… «вдупляешь»… опять из тебя пролетарий попер, Барановский. Езжай-ка ты обратно к деду… — Ольга подошла вплотную и принюхалась. — А ты где был вообще?! Мне кажется, или от тебя клистиром попахивает?! — Харе его так называть, я сказал! — Ага, — Ольга рванула пакетик зубами, — угадала… Ты же понимаешь, да? Он спит и видит, как мы с тобой порвём. Опять задурил тебе голову, лгал обо мне, настраивал против! А ты, наивный, развесил уши! — А про секс по-вампирски он мне тоже наврал, ну-ка? Что упырям ебля в кайф, только если превратишься?! А? Ну?! Чё? — Старый импотент, — фыркнула Ольга, — мало ли что он насочиняет. Клистирная трубка. Лучше тебя, Серёженька, никого нету… Ты мой герой! Пойдем, докажу тебе?! — Хочешь сказать, что не мечтаешь о… чудище крылатом? — Ты мое самое страшное чудище! Небритое, — Ольга потянулась прижаться к Серёге, и вдруг оттолкнула, — фу, Барановский, ты что, всё это время не мылся?! От тебя козлом воняет! Марш в душ! А потом - в спальню.       Надо сказать, что в ту ночь Барановский утешился — но осадочек остался. Да и образ двух сливающихся тел, гибких, сверкающих, не выходил из головы — и заставлял клыки высовываться. И в такие моменты, трезво сравнивая себя и то крылатое существо, Барановский испытывал серьезные сомнения в искренности Ольги...       Ну а Ольга наутро, оправив Серёгу в пункт выдачи за заказом, позвонила Жану и наорала на него, но тот, впрочем, был к такому повороту готов и вообще привычным.