И дольше века длится день

      Возможно, и впрямь было к лучшему, что дед Слава так долго не приезжал. Потому что когда он наконец приехал, на большой хранительской машине, целым кортежем, в сопровождении Кристины Альбертовны с штатным фотографом и большим букетом, Жана чуть не стошнило.       А это было больно. С дедом приехали Аня с этим своим, тоже, понимаешь ли, официальные извинения приносить приперся, и Женёк. Ему Жан был искренне рад — хотел показать котят, недавно народившихся на пункте, и выбрать, кого они возьмут. Кошка на Жана пошипела немного в самом начале, а потом привыкла, и котята шли в руки. Жан бы взял вообще всех, но в деревне им будет лучше. Кота или кошку, вот вопрос, думал он, пока Генрих срочно помогал ему надеть что-то поприличнее треников с майкой. — Сам к ним выйдешь? Ходил Жан уже вполне прилично, но с ходунками. Позориться не хотелось. — Обойдутся, — мрачно ответил он. — Много чести.       Так что вся кодла завалилась к нему… ну, наверное, все-таки пока в «палату», а не в «спальню».       Кристиночка-свет-Альбертовна задвинула целую проникновенную речугу. Насколько Жан мог судить, у нее с дед-Славой царила трогательная гармония. Старый змей!       Жан мрачно зыркал на фотографа и вымученно улыбался. — Хотелось бы обсудить вашу будущую новую биографию, господин Дешам, — улыбаясь, как помесь бульдога с крокодилом, заявила Хранительница. — Я пока не в состоянии. А чем закончилась моя предыдущая жизнь? — Пропал без вести в Москве, открыто розыскное дело. Через положенный срок объявим умершим. — Понятно, — протянул Жан. — Экономно. И похороны можно не устраивать. — он брезгливо разглядывал подкрашенные цветы в официальном извинительном букете. Гадость какая. Мертвечина. — Вы там пока трубу в подвале заделайте хоть, чтобы нас больше говном не заливало. — Кстати, насчет места жительства… Можем предложить вам льготную ипотеку от администрации! — просияла улыбкой Кристиночка. — В новом жилом комплексе! Вам лично!       Были б клыки — тяпнул бы!       Дед Слава меж тем явственно избегал оставаться с ним наедине. Альбертовну сменил Андрей Петрович с Аней.       Этот хоть на человека был похож. Жан терпеливо выслушал официальные извинения. За пятьдесят второй год. Ну что ж, еще и ста лет не прошло. — Извинения приняты, к вам, Андрей Петрович, никаких претензий у меня нет. — Хотелось бы обговорить один момент… предстоит суд над вашими… Жан с интересом ждал, какое слово выберет гебешник. — …обидчиками. Хм. Нейтральненько. — Процесс, само собой, будет закрытым. Приедет спецпрокурор… — Я свои показания изложил в письменном виде и лично присутствовать не намерен… Хотя, возможно, и заявлю ходатайство… — Приемлемо ли будет в ближайшее побеседовать с адвокатом? — …буду просить суд о снисхождении к Алексею. — Кузнецову? — Да. Гебешник воздержался от комментариев, и Жан был ему за это благодарен, но возмутилась Аннушка: — Жан, да с какой стати?! — Аня, это мое дело! Не так уж он и… виноват. Вовчик — садист, а Леша просто… У него есть смягчающие обстоятельства! — Но клыки он рвал! Зубы противно заныли. — Люта, как смерть, любовь, стрелы ее — стрелы огненные, — грустно процитировал Жан. — Бог с ним. Он был в аффекте… — Аффекты такими долгими не бывают, там сговор, подготовка, организованная группа лиц… — Организованная кем — несчастной сумасшедшей?! — вскинулся Жан, — её-то хоть, надеюсь, судить не будут?! — Нет, — нахмурился Андрей Петрович, — она, несомненно, невменяема, отправится на принудлечение в закрытую больницу… — Не понимаю… не было же признаков… ну не было… — Любовь еще и слепа, — ввернула Аннушка не без ехидства. — Все упыри на ушах стоят, Жан, ты бы видел, что в сети творилось. Растерзать готовы! — Это ваше дело, избегать внесудебных расправ, — окрысился он, — вы тут правоохранители! — Если бы ты публично высказал свою позицию, нам было бы проще! — Аннушка, не дави, — взял ее за руку Усачёв. Некоторое время они молчали. Жан с ненавистью разглядывал букет. — Забери цветы, ладно? — наконец, попросил он. — Что, аллергия? — Да, на краситель. У меня к вам… Андрей Петрович. Федор Басманов в Москве объявился? — Такой информации у меня нет, — осторожно ответил Усачёв. — Значит, он где-то здесь. Если я не… умер, то и он жив, — решил не вдаваться в нюансы вампирьих понятий «жив и умер» Жан. — Жив и… наверняка замышляет недоброе. Не стоит его недооценивать. Мы обсуждали это с Генрихом… Он несколько легкомысленно отнесся… Ну, видите ли, мы-то не бойцы с ним. — Я свяжусь с Москвой. Выделить охрану? — Нет необходимости, у них с Генрихом разница порядка ста пятидесяти лет, вдвоем с Аглаей Никифоровной они вполне в состоянии дать ему отпор, да и я восстанавливаюсь, но в будущем… — Если что-то заметите, сразу сообщайте. Жан покопался и извлек из складок пододеяльника кнопочный телефон. — Давайте, номер ваш запишу. Наизусть, увы, не помню.       Генрих в это время с удовольствием демонстрировал свои хозяйственные достижения и делился планами на будущее с дедом Славой и Хранительницей. Ненавязчиво выдавливая из нее то одно, то другое обещание. Они стояли на строительных лесах, куда их затащил Генрих, чтобы обеспечить обзор. — Ну и, само собой, мы здесь организуем донорство. Вы, Кристина Альбертовна, поспособствуйте договоренности с Центром переливания крови, чтобы они к нам раз в неделю-две отправляли передвижной пункт. Не беспокойтесь, мы уже тут наладили кое-какие связи.       Кристина Альбертовна позволила себе несколько усомниться в наличии такого количества доноров. — Да что вы, мы уже и с местной семинарией договорились, с сентября они там организуют молодых людей! — махнул рукой Генрих. Кристина Альбертовна молча изумилась.       Дед Слава задержался, радуясь родной земле: и живописно раскинувшейся на холмах деревне, и поблескивающей невдалеке речке, и цветущим лугам, и роще… Кряхтя и вздыхая, дед Слава, что-то умиленно бормоча себе под нос, стал слезать на землю, и, утеряв бдительность, попался подстерегшему его Жану, таки выползшему на двор (вообще-то, он хотел показать Женьку котят, но углядел Кривича). — Ты бы от квартирки-то не отказывался, а? — ласково огорошил его дед Слава, сработав на опережение. — С чего бы это? — мрачно осведомился у него тощий и мрачный небритый Жан, повиснув на ходунках. — Из дома выжить меня хочешь? — Да что ты, Жанчик! Да не себе! Ты живи! Мы с тобой уже сколько лет вместе-то… Поди, привыкли… А квартирку — Женьку или Анечке… Они, вон… Молодые еще. Им-то с нами, стариками, поди тошненько… — Я тебя в пять раз младше, — с ненавистью сказал Жан. — Пердун ты старый. Нет у меня теперь сил еще и ипотеку выплачивать! А она как, вампирская?! На сто лет?! Льготная — это как? Пять процентов годовых? А отдавать в золоте?! — Анечка вот может еще и замуж соберется… — Вот пусть ее хмырь ипотеку и берет, — хмыкнул Жан. — Подарочек бы был. От нас. — А ты мощной тряхни! Глядишь, и наберется?! — Жан не на шутку разволновался, и рассердился на себя за это. Хитрый Кривич явно специально отвлек его. От главного разговора. Еще меньше Жан хотел признавать, что от главного разговора хочется увильнуть и ему. — Дядь Жан, а где котята-то? — показался Женёк. — Пойдем, — оживился Жан и потащился к сараю. — Вот еще удумали, всяку гадость блохастую в дом тащить! — ворчал Кривич. Как истинный деревенский житель он вот этих вот городских сантиментов не признавал.