И дольше века длится день

      Людмила Смирнова, она же Люсенька, сидела в комнате свиданий, собрав сумку и уже почти полностью одевшись — осталась только обувь, которую пока не давала санитарка, и ждала, когда же за ней приедут — забрать ее в первый домашний отпуск. И даже сквозь замутненное нейролептиками сознание чувствовала, как ее охватывает какая-то дикая радость. Естественно, ни из какого отпуска возвращаться она не собиралась, но даже свобода была сейчас не главным. Важным, но не самым главным. Самым главным было то, что не иначе как сам господь привел прямо им в руки упыря… Конечно же, она избранная! Разве это не самое очевидное доказательство?! Сегодня они принесут его в жертву, и тогда всё изменится. Из Жана выйдет бес, и он станет настоящим, таким, каким и должен быть, любящим ее, самими небесами предназначенным мужем, а Ольга-бесовка вернет похищенного у нее из утробы ребенка… Изгнание беса уже шло всем ходом, и Люся не выдержала, и переслала видео Ольге-бесовке. Пусть видит, как рушится ее власть! Телефон она давным-давно подсмотрела на амбулаторной карте и запомнила наизусть. Люся сидела, заткнув уши наушниками, вцепившись в телефон, поднеся его почти вплотную к глазам, пересматривала видео снова и снова и ликовала. — Людочка, а чего ты тут сидишь? — подошла к ней ласковая-преласковая постовая медсестра, — иди, милая, поужинай… — Люся! Люся меня зовут! — обиделась она. — За мной сейчас придут, — не отрывая взгляда от телефона, отмахнулась Люся. — Поужинать все равно надо, лекарства примешь… — Дома приму! — Пока еще до дома доедешь, а мы капельки уже разлили… От сестер зависит многое, например, открыть душ, или налить кипятка для чая, или разрешить смотреть телевизор, да и на прогулку они могут не пустить, нажаловавшись врачу, это Люся прекрасно понимала, и нехотя, не раздеваясь, пошла к столовой. — Люсенька, а что же ты не раздеваешься? В столовую в куртке нельзя, да и смотри, ты вся вспотела уже, куртка у тебя зимняя… Смотри, раскраснелась вся! Покушай, а потом подходи, давленьице померим… — Нормальное у меня давление! — огрызнулась Люся, но тут же исправилась, — Маргарита Алексеевна! За мной сейчас на такси приедут, а у него счетчик! — Иди, иди, как приедут, мы сразу позовём… — Ну что? — спросил дежурный врач у постовых. — Вроде успокоилась, ест, вон. Сейчас капельки выпьет… — А потом уколем. Наберите пока сотку аминазина. — Может, все-таки на ночь обратно в острое переведем? — Посмотрим. Вроде притихла. — Но телефон не выпускает. Собольская прибежала вся в ужасе, выла и материлась, говорит, как гиена! Ну куда такую в санаторное?! У нас девочки все спокойные… — Да это ее что-то разволновало. Уколем, телефон отберем, и все, — беззаботно сказал дежурный психиатр. — Да как узнает, что в отпуск не пустим, так начнется! — У меня телефон этого Алексея Ивановича есть, я ему позвоню, пусть скажет, что задерживается, колесо там спустило, или пробки, а потом уже укол зайдет. — Ну ладно, — неохотно согласилась постовая. Но на всякий случай сказала санитарке все же достать вязки. Ее эта переводная настораживала.       Сергей Барановский сидел в так называемой «студии». Они оборудовали в усадьбе Ольги одну комнату ему типа под звукозапись и вообще работу, да только ни хрена это не помогало. Говно из него теперь перло, а не музыка!       Говно, вообще-то, теперь тоже перло редко. Раз в месяц, где-то так. Барановский испугался даже, вдруг чего не то, но оказывается, у вампирья вот так. Так вот… Музыка не перла так же, как и говно…       Орал ребенок, перекрикивая телефон. Ольга вдруг рассмеялась своим русалочьим смехом, воскликнула что-то по-французски… Сериал, что ли, смотрит опять?! Серёга слушал, слушал — и не выдержал. Пронесся по коридору, распахнул дверь. — Успокой ребенка, ты! Битый час орет! Это твой сын! — Он такой же твой, как и мой, — протянула Ольга, двумя руками держа телефон и перекатываясь по постели. — Почему бы тебе не попробовать?.. — Харе в тиктоки пялиться! — рявкнул Сергей, вырвал у нее из рук телефон и швырнул в стену. — Пошла и занялась!       Они пошипели друг на друга, обнажив клыки, но на этот раз Ольга, кажется, пребывавшая в приподнятом расположении духа, как-то неожиданно быстро успокоилась, и все-таки пошла к сыну.       Сергей поднял телефон. Хоть бы не разбился, опять истерика будет! Денег ты не зарабатываешь, только всё портишь… Он мазнул пальцем по экрану — и, о счастье, тот ожил! Сергей уже хотел его брезгливо отложить, Ольга, как всегда, смотрела расчлененку какую-то, опять кровища до жопы, вопли какие-то, как вдруг что-то его цепануло. И он посмотрел на экран уже внимательно. Видео было прислано в Вотсап с какого-то незнакомого номера. Сергей запустил его снова и почувствовал дурноту.       Руки тряслись, пересматривать не хотелось, но он должен был убедиться, что это Жан… Да нет, глупость какая-то, не может быть, это, наверное, нейросеть какая-то, монтаж, просто приделали лицо, не могла Ольга под таким наставить сердечек с поцелуйчиками и написать «Спасибо, незнакомец, порадовал!»… Наверняка монтаж… Сергей смотрел, чувствовал, как у него самого начинают противно зудеть зубы и словно бы перехватывает перебитое горло, и не знал, что делать…       Меж тем ребенок затих. — Серё-жа! — раздалось из коридора, — поди сюда и заслужи прощение! Принеси мне бутылочку из холодильника. «Не ори, дура, ребенка разбудишь!» — хотел было крикнуть в ответ Барановский, но язык присох к нёбу.       Он спешно нажал кнопку «переслать», нашел в контактах Аннушку — и пошел на зов.       Аннушка, печатая шаг и сжав губы в линию, вылетела в гостиную, где в углу пристроился в кресле с газеткой дед Слава. Она рванула газетный разворот и сунула телефон прямо в нос Кривичу. — И что, уже месяц — так?! — почти крикнула она. — Месяц! — Уй… — зажмурился дед Слава, и отвернулся. — Это кто это? Это кого это? Что-то я не разглядел, очки надо сменить… — Не паясничай, дед! Всё ты разглядел! Я… — Аннушка заметалась по гостиной. — Я звоню Андрею! — Погоди, Аннушка, погоди, это кто это тебе кинул киношку-то эту, может, еще спектакль только… — Ольга!       На крики выполз из своей комнаты Женёк. — А чего случилось? — спросил, моргая от яркого света, он. — Смотри! — сунула ему телефон Анна. — Ой… — Женёк подавил рвотный спазм, побледнел. — Перешли мне… — тихо сказал он. — Нечего тебе, Женёчек, на такое смотреть, — недовольно сказал Кривич, — отними у него телефон свой, Анютка! Это небось Ольга, пакостница такая, что-то напридумывала… — Месяц, — раздувая ноздри, обернулась к деду Аннушка, — месяц уже Жана нет. Значит. Месяц. Он там. У этих. И ты. Мне. Запрещал. Искать?! — Кто ж знал! — развел руками Кривич. — Я должна была знать! — крикнула Аннушка уже из прихожей. И унеслась. Дед Слава потряс головой. — Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Женёчек, давай кровушки выпьем… — Дед-Слава, — Женёк высунулся в гостиную, прыгая в одном кроссовке и натягивая другой, — я тоже, с ними… — К-куда! Не успел воскреснуть! Куда собрался! А ну стой! Стой, кому говорят! Мы с тобой, Женёчек… тоже пойдем. Но немного погодя… — А куда?! — Там видно будет. А пока кровушки выпьем. — Что ж ты ёрзаешь, как уж на сковородке, — посетовал Кривич на Женька, которому глоток в рот не лез. — Попить надо хорошенечко. Мало ли, чем сегодня ночь закончится… Ой ты ж, как жеж я надеялся, что без того обойдетси, ан вот, не обошлося… Все Ольга, всё зло от шушундры этой… — Так мы будем дядь-Жана спасать?! — А чего его спасать, он и так спасётся, в первый раз, что ли… Он, Женёчек, невезучий, но живучий. Ох, и зол же будет, беззубым снова десять лет ходить! Надо ж им было такое удумать... Он, Женёк, когда в прошлый раз без зубов остался, таким стал… как это у вас зовётся… душнилой, вот, что аж жуть, ну вот невозможно с ним жить стало, чесслово!       Каким именно образом и откуда злосчастное видео стало быстро распространяться по вампирским сетевым ресурсам, установить потом не удалось. Но списали всё, понятное дело, на Люсю Смирнову. Удобно. Хотя телефон ее оказался в руках Андрея Петровича и Анны почти что сразу. Даже взламывать не пришлось: графический код доступа отлично угадывался по жировым разводам на экране. Так что куда именно ехать, понятно стало почти сразу.       Почти всем.