И дольше века длится день

— Откуда ж? Я и телефон-то… почти сразу просрал, — холодея, ответил Жан и присел к столу. Если кромешники добрались до Смоленска, с Люсенькой могли случиться по-настоящему жуткие вещи… По моей вине! — С ума сошла. В больнице сейчас. — Алексей сидел, не поднимая головы. — Да ты что! — с огромным облегчением изобразил удивление Жан. Ну, значит, наши хранители сработали, их почерк, дай им бог здоровья, все путём… — Давно? И что? Как она? — Прям с работы ее забрали… Всё орала, что тебя убить надо, — Алексей поднялся, отошел к раковине, взял из сушилки чашку… — Да ну? За что? — Да мы уж давно поняли, кто ты такой.       ...с той только разницей, что на этот раз вначале был шокер. Вот ничему тебя, Жан, жизнь не учит… И не-жизнь тоже не учит.       Надо сказать, что на этот раз Жан почуял готовящееся нападение чуть раньше, по острому запаху страха, исходящему от Леши, но отвлекся — запах был, увы… аппетитным, полезли клыки, он попытался было с ними совладать, но почуял какое-то движение за спиной, и даже сделал было рывок, но из-за долгого голода, видимо, ослабел и стал медлительным, и просто не успел. — У Люси ничего не вышло, во-первых, потому что ты, конечно, ее врасплох застал, не думала она, что ты ночью вдруг вернешься, а во-вторых, в вену надо было колоть, пока оно там с брюшины всосется…       На этот раз огонь и впрямь бежал по венам: Леша ввел ему раствор в подключичку. — Смесь Шумилина? — прохрипел Жан, обнаружив себя привязанным к стулу. Руки сзади были схвачены, кажется, хомутом-стяжкой. — А почему Шумилина? — возмутился Алексей. — Варфарин в нее, между прочим, я ввел. — Молодец… Люся сказала, что Шумилина. — Шумилин только коллоидное серебро придумал с гиперизом смешивать, и вообще полагал, что обрабатывать таким образом следует уже, гм, труп… — То есть варфарин с листеноном — твоя находка. Всегда говорил, что ты талантливый. Как вы меня… — ох, и глупо же было спрашивать, как они его вычислили, не удивительно, вел-то себя, как дурак, расслабившись, а на самом деле хотелось спросить «за что». Да за что же?! Я же вам ничего плохого не делал! Тоже глупый вопрос. Не «за что», а «для чего». Им не делал — другим делал. Кровосос есть кровосос.       Какая, впрочем, нахрен, разница. — Так что с Люсей-то? — Забеспокоился вдруг о ней?! Пока пользовался, как хотел, не переживал?! — А ты ее любил… — вдруг понял Жан. — А она — тебя! И когда ты мотать собрался… Когда летом стал крови таскать немеряно, как не в себя, Люська поняла! Что ты валишь! Но ты не уехал… Остался. Никита погиб. Вы ж его убрали! — Та… процедурная. Его же была? С кольями? Что? Действует?.. Жана повело, замутило, и, честно говоря, все уже резко стало неинтересным, но по какому-то инстинкту он понимал. что надо продолжать его забалтывать, хотя надеяться, конечно, не на что… — МЧС ее вскрыла, когда приехали бомбоубежище проверять. Люся там была. На каталке. Спала, укушенная. Они охренели, конечно… — Леша отошел, вытащил штатив. Прикрепил к нему телефон. — Она тоже… Психанула… Пыталась убежать от них… — Что ж… ты… — Не успел. Эмчеэсников рано утром принесло. Вы ж их и науськали! «МЧС. Бомбоубежище. Красиво…»       Леша, кажется, начал видеозвонок, по крайней мере, он помахал кому-то в камеру. — Вот, Люсь, видишь… А так? — Привет, — с трудом поднял голову Жан. Опять потекла кровь из носа. — …десять миллилитров смеси… Надо было бы как следует вникнуть в их разговор, но Жан понял только то, что его намерены убить и сжечь на Лешкиной даче.       Ну и хорошо. Наверное, это моя вытесненная суицидальность меня сюда и привела… Но вампиру до черта сложно самоубиться, вот и вел себя так, чтобы кто-то сделал это за меня. Вот ведь подлец, а. Трус и подлец, права Ольга… — …клыки ему вырви!.. А вот это Жан расслышал и, сквозь утекающее сознание, испугался по-настоящему.       Леша ползал по полу, пытаясь подоткнуть под стул какую-то клеенку, а Жан упрашивал его этого не делать. Не клеенку, конечно, подтыкать — а не рвать ему клыки. Что это такое, он уже знал, сволочи из Восьмого научили, когда шел у них по делу «космополитов», тогда, кажется, готовились не только выслать евреев в Сибирь, но и как следует зачистить упырье, да вот только завалил Калита Усатого в конце концов… Два клыка Жан еще выдержал, а вот когда те за третий принялись, уже готов был почти что на всё… Еще бы немного, и стал бы закладывать всех, кого знал. Но — не успели. Отбой тревоги… — Не надо, Леша, прошу тебя! Да зачем! Голову просто отруби, у тебя же есть топор. И сожги. И ее, и тело. Да если и нет топора! Леша, ты хирург от бога, ты что, голову ножом не отчекрыжишь?! Крови так и так будет хоть залейся! Леша, лучше в ванную!       В телефоне бесновалась и орала в истерике Люся.       В дверь позвонили. Жан чуть не расплакался от облегчения, свои, господи боже ты мой, кто бы ты ни был, спасут его все-таки… но это был больничный охранник. Отлично знакомый между прочим… Конечно. Тот самый, дежуривший в ту ночь, когда страсть к чистоте принесла его к черту на рога… — Ну че ты тут телепаешься, Лех, решать его надо. — Люся говорит, клыки надо вырвать… — Ну так и делай, как говорит! Что, плоскогубцев нету?! Плоскогубцы были, и уже лежали на столе. — Нет, есть, но он просит не рвать, мне неудобно как-то, все-таки работали вместе… — Неудобно срать в бутылку! Просит он! Трупоед… Охранник надел на руку кастет, задрал Жану голову — и ударил в кадык.       И просить после этого Жан надолго перестал. Только хрипел, заливаясь кровью, и корчась в немыслимой муке. — Ну ладно, короче, я его повез, а ты Люсю забери, на даче встретимся.       Как его паковали в мешок, как волокли вниз, как запихивали в багажник... Где при этом были люди, люди, соседи, прохожие, люди, где вы... Как они ехали, как там охранник его распаковал, как, кряхтя и ухая, надев кастет, долго бил, аж вспотел и стал задыхаться... Это все воспринималось урывками. Ну и слава богу. Кровавому такому богу...