И дольше века длится день

— Люсенька? Вот уж неожиданная встреча. В пол-третьего ночи, в больничном подвале, у двери душевой для дежурных врачей. — Ты разве сегодня на сутках?       Объясняться не хотелось вовсе, времени в обрез, поезд в 4-40… Но пришлось, конечно, и Жан, приобняв ее за плечи, принялся в красках рассказывать о фекальном потопе в подвале родного дома, сетуя на старый жилой фонд — и мысленно ненавязчиво понуждая Люсеньку уйти, уйти, уйти… — А я ведь давно поняла, кто вы такой, Жан Иванович.       И тут Жан осознал звенящее напряжение, в котором пребывает его давнишняя любовница. Как и то, что появилась она со стороны тупика — а именно, замурованного прохода в уже как лет двадцать законсервированный, а честно говоря, разоренный, подземный госпиталь-бомбоубежище на случай ядерной войны: аж два подземных этажа со всем необходимым, включая операционные… Когда-то он по нему, еще новенькому, бродил, с ужасом представляя, как будет тут однажды работать, в Третью мировую, и думал, что уж лучше ядерный взрыв, merci. — А теперь ты сбежать собрался. Резкий переход на «ты» был как удар. Удар, впрочем, тоже был — неожиданно резкий, обжегший внутренности болью… «Пуля? Да нет… А что?..» — успел удивиться Жан, теряя сознание. — Это мне Никита Шумилин посоветовал, покойный. Листенон, гипериз, коллоидное серебро… — И давно ты… — Жан попытался повернуть голову на звук, но она была зажата в тиски. Внутренности разрывало жгучей адской болью, и отрешиться от нее выходило так себе. — Думал, я дура?! Я тебя любила, а ты меня в грош не ставил, за собачку свою держал, эта твоя… барынька белобрысая как на меня зыркала!.. Презирала! А ведь она тебя не любит!       Так. Люсенька сошла с ума. Ну что ж. Это бывает. Расфокусированный взгляд выхватывал то операционную лампу, то набор деревянных кольев с обитыми чем-то наконечниками, то биксы, то ряд флаконов… интересно, с физраствором или святой водой? Или с освященным физраствором…       Так, а я, надо полагать, в стоматологическом кресле с фиксатором для головы, Люсенька чем-то ввела мне в брюшную полость некую гадскую смесь… — Коллоидное серебро… глупость какая… Дураком был твой Никита… — прохрипел Жан, но тут Люсенька изменила наклон фиксатора, почти прижимая подбородок Жана к груди, и взяла кол из набора. И киянку. — Дураки думают, что его надо в грудь вгонять, в сердце, а Никита говорил — в основание черепа. В нижнечерепную ямку! «Лучше б в сердце, проще было бы, » — подумал Жан, собрал силы — и обратился. — Люта… как преисподняя… ревность… — рычал он, поднимаясь на ноги вместе с привязанным к нему креслом. — Стрелы ее… стрелы огненные… Жар ее свиреп… Люта любовь, точно смерть!       Люсенька завопила нечеловеческим голосом, переходя на визг, а когда Жан вырвал крепления и стряхнул с себя дурацкое кресло — грохнулась без сознания. — Любовь, как смерть, сильна, а страсть крепка, как могила, искра любви становится пламенем и разгорается в большой огонь. Однако, жидковаты нынче охотники на вампиров стали, — посетовал Жан. — О времена, о нравы… Вот тебе и сексуальное просвещение.       А вот и каталка, на которой его Люсенька сюда привезла… Он без труда поднял девушку на руки, положил на каталку и укусил в шею. Впрочем, без намерения убить — лишь подкрепиться, раз, усыпить, два, ну и слегка почистить память… Пусть запомнит меня романтичным, погибающим от подлого предательства красавцем, а не чудищем чешуйчатым.       Так, тут должен быть хирургический набор… Пришлось вскрыть себе брюшную полость и наспех промыть жидкостью из бутыли. Кажется, это была все-таки святая вода, так как жгла немилосердно — не потому что святая, а потому что вода в брюшной полости это что-то, да еще и холодная! Бр-р! Прелестное сочетание научной мысли и диких суеверий! Чем она меня проколола, паразитка?! Надеюсь, эта дрянь в подкожную клетчатку не затекла?!       Стоит ли говорить о том, что мыться и переодеваться пришлось в страшной спешке. Люсеньку Жан оставил спать на каталке. Отогнутый лист профнастила, которым был зашит проход в бомбоубежище, кое-как приладил на место. И по дороге к машине, привычно обходя лужи, позвонил Аннушке, все равно ж не спит, рассказал, какие у нас нынче медсестры пошли продвинутые. Она у нас отвечает за силовую часть — вот пусть и разбирается.        А у нас еще есть шанс успеть на поезд! — Чего так долго-то?! — спросил Серж. — Накурили, хоть топор вешай! — Жан, кривясь, сел в машину. Проклятая смесь Шумилина оказалась страшно едкой и жгла до сих пор, а еще от нее мерзко мутило. Видимо, успела всосаться… — Дела! — Знаем мы, какие у вас дела, дядь Жан… - протянул с заднего сидения Женёк.       В поезд успели заскочить в последний момент. Ну, главное, сумку-холодильник не забыли.       Жан немедленно вытащил из нее пакетик "томатного сока", рванул зубами уголок и жадно присосался. — От женщин все зло на земле, — авторитетно заявил он, утолив жажду. И подумал, что не так уж не прав Кривич насчет Хранителей: с ними как-то проще. Сдать такую Люсеньку им, и все. Не мои заботы… А теперь думай! — Ну ты даешь, дядь Жан. Мы там сидим, психуем, ждем его, а он кого-то оприходовать успел, — ухмыльнулся Женёк. — А вот сейчас кого-то отправлю рот мыть с мылом! Во-первых, за неуважение к старшим. А во-вторых, что это за слово такое: «оприходовал»?! Что за хамский жаргон!       Сергей меж тем тоже потянулся к пакетикам с «томатным соком». Жан дал ему по руке. — Ты что, разве не поел перед выходом?! Погоди пока, мы еще даже из Смоленской области не выехали. Вот вам… — Жан выдал попутчикам по темно-коричневой плитке в пергаментной бумажке. — Шоколадка что ли? — хмыкнул Женек. — Гематоген, было раньше такое лакомство, не пробовал? — хмыкнул Жан. — Захотите есть — откусывайте по дольке. По маленькой! А я… — Жан вздохнул. Он-то планировал по пути провести беседу с Сержем, но сил сейчас не было ни на что.       Люсенька, ах, Люсенька, да как же так, что ты себе удумала, глупая?! Откуда и как ты с Шумилиным-то стакнулась?! Что теперь делать с тобой, а?!       Хм, а она вообще одна была? Поднять взрослого мужика, затащить на каталку, переложить в кресло, прификсировать… ну, допустим, каталка опускается… а что если вас там целая… стая? — …а я пока вздремну, молодые нелюди.       Жан предусмотрительно запер сумку-холодильник на кодовый замок, взлетел на верхнюю полку и лег, не раздеваясь, сложив руки на груди.