И дольше века длится день

      Аннушка, прекрасно осведомленная, что вампир-недоросток, не разменявший и первой сотни, с тысячелетним первородным совладать не способен в принципе, сидела на диване и наблюдала, как от стены к стене мечется, завывая, принявший свою истинную форму Кривич. Время от времени она пыталась сказать что-то, что должно было бы быть словами утешения, но присущее ей общее косноязычие и эмоциональное отупение мешали, и она смущенно замолкала.       Хлопали кожистые крылья, метался будто обретший собственную жизнь тяжелый, усеянный костяными шипами, сочащимися страшным ядом, хвост, клацала какая-то уж совсем лишенная земного подобия челюсть — будто клюв, но усеянный острыми зубами, скребли паркет когти… Чудище металось на месте бывшего дубового стола, разбитого в щепы. Левая лапа запуталась в обрывках плюшевой скатерти. Пол усыпали осколки стекла…       «Окна целы, и портьеры тоже», — отметил про себя Жан и понял, что дед Слава драматизирует. — Полно, дед Слав, полно тебе, — успокаивающе сказал он. Чудище присело на задние лапы, упираясь передними, крылатыми, в груду хлама, обратило на Жана ужасающий лик, впились в его лицо горящие глаза, распахнулась пасть, метнулся длинный язык…       От окатившего кипятком ужаса Жан отшатнулся и непроизвольно принял собственную истинную форму, еще сохранявшую некое человекоподобие…       Было время, когда он часами пристально рассматривал себя, пребывая в истинном обличье. Темную, покрывающуюся постепенно чешуйками кожу. Ощупывал удлинившиеся, торчащие изо рта клыки, растянувшиеся губы, расплывшийся нос, кожистые веки, ощущал, как моргательная перепонка прикрывает глаза…       Первая мировая война излечила его от этой бессмысленной привычки. Происходящее было настолько чудовищным, что переживания по поводу собственного омерзительного облика как-то померкли и отдалились. Даже жалеть стал, что крылья еще толком не прорезались, и полет, по сути, не дается — в воздух приподняться можешь, но нормально взлететь, зависнуть и посмотреть, что там, ближе к линии фронта, делается — ну никак. Теперь, когда он разменял третью сотню не-жизни, крылья начали стремительно отрастать. Подкормиться бы как следует, и буду летать по-настоящему… — Горюшко горькое! — взвыл василиск, и обратился обратно в грузного старика, облаченного в драные лохмотья.       Напугал и доволен! Жан с усилием вернулся к самое себе, но продолжал ощущать, как вздыбилась на спине шерсть? чешуя? гребень? , как торчат крылья-лопатки… А-а, merde! Костюм на выброс! Ей-богу, перейду на треники с алкоголичкой! — Что ж ты так убиваешься, дед-Слав? — вздохнул Жан. «Ты ж так не убьешься». — Да ведь недавно же то же самое было, вернутся они, никуда не денутся… — И Настьку увез, ирод! — снова взвыл дед. — А что случилось? — задала сакраментальный вопрос Аннушка. Жан был почти уверен, что она при этом зевнула.       Кривич снова зашелся в причитаниях, и Жану пришлось его стиснуть. На всякий случай. Дабы не вздумал обращаться снова. И так обстановку новую покупать… Не то чтобы он мог помешать обращению физически, но… — На кого ж вы нас бросили!.. — Полно тебе, полно… девяностые пережили… революцию пережили… и это переживем… мы привычные… — Людей жалко! Людей тебе жалко. Великий гуманист. Людолюб, людовод и людознатец… — И людям ничего не станется… им, может, без мрази этой так и полегче станет… — А-уу-ыыы! Верил в них! Пестовал! Сам им в руки дар вручил! Предали! Бросили, окаянные! Одного-одинешенька… — Пойдем, переоденемся… Сядем, посидим… Все толком обдумаем… — Так а что?.. — снова было встряла Аннушка. Жан зло на нее зашипел. — Мы сейчас со Святославом Вернидубовичем пойдем, переоденемся, выпьем по маленькой, а вы пока тут с мальчиками приберитесь слегка. А потом сядем все вместе, и подумаем.       Для таких случаев Жан держал в своем личном холодильнике консервированную кровь своего коллеги, прекрасного врача, добрейшей души человека и, увы, запойного алкоголика. Жану нередко приходилось по дружбе выводить его из тяжелейшей интоксикации вкупе с экзистенциальной тоской, и небольшой забор крови он считал вполне приемлемым одолжением. — Больно сладкая, — сморщившись, заявил дед Слава, опрокинув мерзавчик. — С глюкозой* переборщил, Жан. Как жить-то теперь будем?! — Да как всегда, дед Слав, — Жан переоделся и теперь сидел, задумчиво потягивая кровь из порционного пузыречка. — Не в первый раз, не в последний… — И Настеньку уволок, мздоимец чертов… Веришь ли, нет, ни одного росточка, ни одной веточки больше рода их не осталось! А уж как я их пестовал! А уж как миловал!.. — Надо полагать, и деньги нам Костик уже, конечно, не вернет… А вот нельзя было с ним быть столь щедрыми. На наши ведь и поехал, поди… — Да ну брось, — сморщился Кривич, — а то они себе не наворовали… Это так, проверочка нас на вшивость была… — И мы поддались. — Жан вспомнил, как раз за разом утопал, выволакивая Кривичев клад со дна. Ну, к счастью, свои кровные прилагать не пришлось…       Дед Слава, прищурясь, хитро помахал перед ним пальцем. — Он-то думал, я ему наличкой отсыплю. Долларями аль еврами! А вот тебе на, попотей… дескать, и нет ничего другого у нас, милой, и не думай! — Я был против, — напомнил Жан. — Против их прикармливать в принципе! — Ну что ж, раз Костик такой жадиной вырос… Жадность-то порок… легонький да удобненький. — Да! Конечно! "Но ворюга мне милей, чем кровопийца"*! А потом из-за повального воровства и взрастает чудовищнейшее кровопийство! — Не заводись, Жанчик, не заводись, якобинец… Что ж нам делать-то?!       Жан прислушался к происходящему. Вроде как Анькиных команд было не слыхать, да и дверь хлопать перестала. Есть шанс, что младшие уже выволокли весь мусор на помойку. На что только не пригодны вампирские силы!.. — Пойдем, обсудим все с младшими. — Погодь, погодь… сначала промеж себя решим… Не годится, чтоб нам без главы сидеть. Надо б это, Жанчик… В Москву ехать, — дед Слава заискивающе заглянул ему в глаза. — Тебе. — Мне! — Жан вскочил, скрестил руки на груди. — Знаешь же… как меня там любят! — Ну что ж, — Кривич жевал губами, картинно задирал брови, — ну что ж…а ты поклонись пониже… глядишь, и смилостивится Калита… Я тебе вот заговор хороший скажу, на лютого командира…       Жан фыркнул. — Этот заговор, Святослав, я же и принес. Записал солдатский фольклор. На Первой. Калита меня терпеть не может, как и большинство московитов, и прекрасно тебе известно, почему! Потому что кроме нашей армии никто их Москву и не брал, вот почему! До сих пор простить не могут! — А все ж надо ехать, Жанчик. Просить Калиту. А не то Восьмой отдел подсуетится, и сваво пришлет… Прервался род Хранительский! Беда нам… беда! — Никого я ни о чем просить не буду! Как говорится? Не верь, не бойся, не проси! Толку никакого! Все они одним миром мазаны, что гебня, что прочие, и эти шашни с Хранителями, рара, никогда меня не радовали! — Какой я тебе папаша… — скривился дед Слава. — Уж какой есть, — ощерился Жан. На том и порешили. — …и парнишек с собой возьмешь, — уже в дверях сказал дед Слава. — Возьмешь, возьмешь, не шипи! Шипел тут на меня один такой! Они хоть Москву посмотрят, и тебе не так тоскливо будет… — Где я столько крови возьму, на троих! — А, говорят, там снова питейные появились, в той Москве-то, да и не задержитесь… А то знаю я тебя, любишь ты в Москве-то гульнуть, лю-юбишь… А так быстренько по делам, и домой! Не задерживаясь. Дома-то оно лучше! — Может, хотя бы Аннушку взять?! Молодежь-то наша еще совсем… — А и нечего ей там делать, девка скандальная, хуже тебя, якобинца, ты хоть поумнел малость с возрастом… Самую малость! Хранители-то, а! Как же так, как же так… Может, вытащим их еще оттуда, с горькой чужбинушки?! Может, с тамошними связаться, чтоб они пристыдили их хоть… — Я думаю, дед Слав, Костик со Святой Земли и носа казать не будет. Бесполезно. А на поклон к московитам ехать преждевременно! — Ой, гебня нынче в силах, перехватит Восьмой отдел Смоленск, как есть перехватит! Завтра же, Жанчик, поезжай! — Сначала придется крови запасти, — резко бросил Жан, и на этих словах они как раз и вошли в гостиную где на уцелевшем диване уселись в рядок вампирские недоросли. — Дефицит будет? — спросила Аннушка. Ей хорошо запомнились перестроечные времена, когда не хватало то доноров, то цитрата для консервации, то тары для крови… — Хранители наши, покинули нас! — трагически провозгласил дед Слава. — Йес! — воскликнули Сергей с Женьком хором. — Вот, Жанчик в Москву поедет. На поклон. Чтоб не оставили нас без надзора… Упырята переглянулись. — …и вас с собой хочет взять. Представить, так сказать… — прокряхтел дед Слава, поворачиваясь к буфету и со вздохами оглядывая следы своего же собственного буйства.