Таинственная рукопись

Из Чэнду путешественники направились на северо-запад к дамбе Дунцзяньяня и, затем, далее — к горам Цинчэн. И хотя эти горы, прославленные даосскими отшельниками, считались пятым входом на Небеса, Шэнь Цяо и Лань Сичэня не интересовали ни высочайшая вершина Дамяньшань, ни грот Небесного учителя — Тяньши. Им была нужна лишь одна из семидесяти шести пещер хребта Цинчэншань, и пока они определенно не знали, какая именно. Остановившись в Дунцзяньяне, они собирались погрузиться в созерцание и ждать каких-либо подсказок. Они снова пили чай, на этот раз местный — «Снежные почки с гор Цинчэн», и любовались открывающимся с балкона видом на Цинчэншань, встающие на горизонте, подобно зелено-голубой крепости, оправдывая свое героическое название. — А все-таки, — медленно выговорил Шэнь Цяо, — самый лучший чай — тот, с которым связано больше всего воспоминаний. Мой любимый — «Зеленые ростки бамбука». Мы на Сюаньду сами выращивали и собирали этот чай вместе с Учителем, сами пропаривали, растирали, набивали в формы. Этот процесс сродни медитации. Первый урожай, снятый до Цинмина, первый чай нового года… С тех пор этот вкус всегда переносил меня в детство, в то блаженное время, когда веришь, что Учитель может все, что, пока он рядом, ты в полной безопасности. Я хотел подарить это ощущение и моим ученикам. Подарить им те незабываемые утра, когда при первых лучах солнца все чайные деревья в округе уже увешаны учениками школы Сюаньду — старые деревья, многим из которых тогда было больше двух сотен лет. Это действо казалось мне соприкосновением с существами, постигшими Дао, вышедшими за границы бренного бытия, оставшимися на земле дисянь — земными бессмертными, готовыми делиться с нами своей мудростью. Столько всего я придумал в детстве про деревья, про сбор первых почек… Мой бедный шиди Юй, став главой, прервал эту традицию. Ему было не до того. Однако мне удалось восстановить ее, и сейчас на Сюаньду, как в давние времена, ученики и учителя собирают и заготавливают чай. И я надеюсь, вкус свежего чая «Зеленые ростки бамбука» всегда будет для них вкусом безмятежности. Прости, Лань-эр, я, наверное, утомил тебя своей бессмысленной болтовней. И правда, у стариков все мысли о прошлом. — Шэнь-даоцзунь, что ты говоришь! — горячо отозвался Лань Сичэнь. — Мне так радостно слушать тебя. И я даже думаю, не стоит ли и нам ввести такой обычай в Облачных глубинах. У нас ведь тоже есть свой сорт чая — «Снежная роса со склонов Гусу». Они окликнули слугу, чтобы тот принес им еще чая. И вдруг услышали, как кто-то, бредя по улице, громко возглашает: — Слава Чжу Йесу Цзиду! Слава Чжу Йесу Цзиду! Они переглянулись и поспешили вниз. Кричал пожилой крестьянин совершенно обычный с виду. Двое заклинателей в белых одеждах опустились перед ним, точно небожители, сошедшие с облаков. Однако он ничуть, казалось, не удивился. Только поклонился им и продолжал восхвалять Йесу Цзиду. — Скажи, почтенный, — обратился к крестьянину Шэнь Цяо. — Почему ты прославляешь Йесу Цзиду? Откуда ты знаешь Его имя? — О, дажэнь, я расскажу вам. Недавно со мной приключилась удивительная история… Я обо всем поведаю вам, если пожелаете. — Мы очень хотим услышать твой рассказ, почтенный. Идем, побеседуем в трактире, — предложил Лань Сичэнь. Накормив крестьянина, Шэнь Цяо и Лань Сичэнь приготовились слушать. — Несколько дней назад я отправился в горы за хворостом. Так-то обычно мой сын ходит в горы, да на этот раз он уехал по делам. Тесть его заболел, вызвал дочку, хотел повидать перед смертью, а сын решил проводить: времена неспокойные, места у нас горные, дикие… Сын-то уехал, а дрова закончились. Жена и отправила меня: без огня ведь еду не приготовишь. И пошел я за хворостом, но, вот беда, нигде не попадалось мне ни одной сухой ветки — ни в кустах, ни на деревьях, ни в траве. Я проскитался весь день, так ничего и не собрав. Я уже решил вернуться, чтобы не заплутать в горах в темноте, как понял, что не знаю дороги, а тут еще и дождь полил. Хотел было спрятаться в небольшой пещерке, неожиданно оказавшейся поблизости, но едва заглянул туда, как на меня налетела туча маленьких крылатых существ со множеством когтистых лапок, с хвостами, имеющими на конце жала, с полными пастями острых, точно иглы, зубов. Они кинулись ко мне, желая растерзать на мелкие кусочки! Я бросился к выходу, взывая о помощи к Небесному владыке и благой Цихан. И почувствовал, как кто-то словно накрыл меня незримым куполом, и ни дождь, ни хищные твари не могли проникнуть внутрь. Так я провел ночь. Когда же взошло солнце, злобные звери скрылись в глубине пещеры, и некий голос произнес: — Чэнь Лю (прямо по имени ко мне обратился!), ступай в город Дуцзяньянь и прославляй имя Чжу Йесу Цзиду. Кто я такой, чтобы ослушаться Небесного голоса? Вот я и пришел, и стал ходить по улицам, восхваляя неизвестного мне, но, вероятно, великого Йесу Цзиду. И встретил вас, господа. — Действительно, занятная история, — задумчиво проговорил Лань Сичэнь. — И рассказал ты все так складно… — Это потому, дажэнь, что у меня дар, — охотно ответил крестьянин. — У нас во всей округе я лучший рассказчик. В юности даже хотел из дома сбежать и стать странствующим сказочником. Да родители не пустили. И правильно сделали. Да… — Скажи, лао Чэнь, — обратился к крестьянину Шэнь Цяо. — Ты мог бы нас отвести к той пещере? — Конечно, дажэнь… только вот… — Мы тебе заплатим, — заверил его Шэнь Цяо. И крестьянин тотчас же согласился. *** Уже начинался месяц Байлу, Белые росы: днем, особенно в горах, не было жарко. Небо сияло чистой синевой, путников встречали темные сосны и бамбуковые рощи свежего цвета цинь, стремительные ледяные реки, порывистые водопады. Вышли они утром, так что к вечеру были уже у цели. Лао Чэнь, получив плату, поспешно распрощался с господами даосами: заглядывать в пещеру, кишащую нечистью, ему не хотелось. А они, не раздумывая, устремились внутрь. Растревоженные их шагами, проснулись диковинные существа, которых так подробно описал старый крестьянин, закружились, стремясь вцепиться зубами в нарушителей покоя. Они были такими быстрыми, что Шэнь Цяо и Лань Сичэнь еле успевали отбиваться. Ход в пещере был один, довольно низкий и узкий: это сковывало движения и мешало отгонять проворных хищников, сыпавшихся на путников со всех сторон. Шэнь Цяо увидел, как Лань Сичэнь, поднял руку, пытаясь закрыть лицо, а в согнутый локоть впились сразу несколько тварей, и тут же почувствовал, как на его плече сомкнулись острые зубы. Накатила слабость, едва передвигая ноги, заклинатели двигались вперед, уже не замечая, сколько атак они не успели отбить. Наконец тесный коридор вывел их в просторный грот, залитый лунным светом, проникавшим через отверстия в скале: здесь шумела вода, а воздух был напоен запахами трав и цветов. Сюда хищные твари не смели проникнуть. У Шэнь Цяо подкосились ноги, Лань Сичэнь, сам державшийся из последних сил, усадил его на мягкий мох и присел рядом. — Кажется, эти существа ядовиты, — заметил он. — Надо передохнуть и помедитировать, — отозвался Шэнь Цяо. — Яд не кажется мне опасным. — Пожалуй, — согласился Лань Сичэнь. И они погрузились в глубины сознания. Но на этот раз там царил хаос. Это была бездна отчаяния. Как ни пытался Шэнь Цяо выбраться на свет, мелкие хищные твари, залепившие небо, не пускали его. Он оступился и полетел в пропасть, ощутив всем телом мучительный толчок удара. Он вновь и вновь уничтожал себя, взрывая меридианы, чтобы в этом последнем огне сгорел и его враг. Но вдруг что-то забрезжило на самом дне сознания — тоненькая сияющая нить. «Чжу Йесу Цзиду…» — прошептал он и нащупал опору. Лань Сичэнь бесконечно оказывался в храме Гуаньинь и бесконечно проходил тесным путем от шаткой надежды до безысходности и опустошения, и каждый раз, услышав окрик: «Цзэу-цзюнь! Сзади!» — он, резко обернувшись, вонзал меч в свое сердце. Он был обессилен, вся его одежда была залита чужой кровью. Казалось, конца этому пути не видно. И все же тьма впереди разорвалась, и в этом светлом разрыве мелькнул человек в белых даосских одеждах… Шэнь-даоцзунь! Он написал в воздухе несколько знаков и те, горя благодатным огнем, полетели в руки Лань Сичэня. — Чжу Йесу Цзиду! — он ловил их по одному, называя по имени, наслаждаясь их чистотой и ясностью. Они сидели на мху, рассеянные лучи солнца ласкали их, стараясь напитать радостным теплом жизни после ужаса и темноты. — Эти звери… — проговорил Шэнь Цяо, рассматривая свои руки и одежду. — Это была лишь иллюзия? Действительно, ни на коже, ни на ткани не осталось и следа острых зубов. — Или это было чудо? — вопросом ответил Лань Сичэнь. Он поспешно встал: ему вдруг показалось, будто какой-то острый предмет впился ему в бедро. Лань Сичэнь поворошил мох ногой и из-под разорванного покрова показался угол деревянной шкатулки. — Неужели это то, что мы ищем? — удивился Шэнь Цяо, беря шкатулку в руки. Внутри лежал шелковый свиток размером с ладонь. Друзья с трепетом развернули его и прочли: «Как невозможно нагому выйти на войну, или переплыть большое море в одеждах, или жить, не дыша, так невозможно без смирения ко Цзиду научиться мысленной и сокровенной брани, и искусно преследовать ее и пресекать». *** Здесь из-под земли било сразу несколько источников, каждый из которых проложил себе в скале собственное русло. Вода в них была удивительно сладкая. А среди растущих в пещере растений нашлись молодые деревца чая. Конечно, странники не носили с собой всю необходимую по канону чая утварь, да и необработанный чай все же не соответствовал полностью требованиям вкуса. Однако, имея небольшой котел, черпак, чашки, они могли заварить свежесобранные листья и все же получить изысканное удовольствие. Отдохнув еще немного, они решили продолжить поиски. — Возможно, нам следует вернуться? — предположил Лань Сичэнь. — Вряд ли мы сможем это сделать, — отозвался Шнь Цяо, указывая назад: проход, по которому они пришли сюда, был завален камнями. — Здесь остается, таким образом, лишь один выход, — заметил Лань Сичэнь, обойдя грот по периметру. — Что ж, туда мы и направимся, — согласился Шэнь Цяо. Коридор был не широким, не узким. Даже не слишком темным — откуда-то кое-как сочился свет и в полумраке можно было различить гладкие стены, без трещин и выступов, словно кто-то вырубил его в стене специально. И этот коридор не заканчивался. Странники шли и шли, они уже потеряли счет времени, их давила духота, тяжелая и вязкая, им приходилось помнить о необходимости дышать, а липкий воздух с трудом проникал в легкие. Только имя Чжу Йесу Цзиду еще давало им отблеск надежды, лишь держась за него они могли верить, что придет конец этому мучительному пути. Проход оборвался так неожиданно, что Шэнь Цяо и Лань Сичэнь, оступившись, стремительно полетели вниз. Их подхватила черная подземная река, и в этой ледяной темноте нечто гигантское, разинув беззубую пасть, поглотило их. Двигаясь все дальше в склизком мраке, они только и могли повторять светлое имя Йесу Цзиду, почти лишившись пяти чувств. Пока наконец их не покинули силы. Шэнь Цяо, споткнувшись, упал в липкую гущу и, вздрогнув, нащупал там что-то твердое. Он пошарил рукой в темноте и сжал в пальцах металлический футляр. Лань Сичэнь помог ему подняться. Они прошли еще немного, опора под ними стала прогибаться, как плохо натянутая ткань — вот-вот прорвется. Лань Сичэнь вдруг провалился по колено в разрыв. — Шэнь-даоцзунь! — позвал он и, вынув Шоюэ, распорол брюхо гигантской твари. Они снова оказались в воде, но вдалеке брезжил свет, и река несла их туда, к выходу.