Часы летят, а грозный счёт
Меж тем невидимо растёт.
А.С. Пушкин «Евгений Онегин»
Тпру, Зорька! Что за маразм? Мне сейчас пытаются втереть, что я – никакой не хомо сапиенс, а… кто? Или что? Искусственный интеллект? Детище никакого, получается, мне не дяди, а… отца? Бога? Творца через букву «а»? Что-то я запуталась в наших даже неблизкородственных связях… И как-то мне… нехорошо. Ноги у меня, как обычно в моменты стресса, заработали быстрее, чем мозг. Я вскочила, всплеснула руками, тут же ими обхватив голову – чтоб не взорвалась, наверное. И, не глядя на Демиюрга, припустила в том направлении, где находился выход. Но двери – сюрприз-сюрприз! – на положенном ей месте не оказалось. Вскрикнув и пнув от досады стену, я юлой закружилась по белой комнате. Дурдом, чисто дурдом по антуражу! Ребятки, вы мне что-то вкололи, да? Так давай уже, организм мой любимый, борись с парами наркотическими! Женя, да приди ты в себя! И тут мне отнюдь не бережно, а очень даже ощутимо скрутили за спиной руки и, подталкивая в спину, возвратили назад, в кресло напротив и бровью не поведшего, а с живым интересом следящего за моими экзерсизами Демида Юрьевича. Зашипев от боли, я оглянулась через плечо – чур меня! Всё тот же Александр Сергеевич Пушкин, в форме санитара, замер надо мной в угрожающей позе – а ведь каким, блин, интеллигентом и дамским угодником всегда казался. Осенило «гениальной» мыслью: а, может, я всё же сошла с ума (пожалуйста-пожалуйста, хоть бы – хоть бы!)? По той надежде, которая рождается из этой вовсе не радостной мысли, я поняла, насколько глубоко вляпалась, раз даже перспектива сумасшествия кажется более отрадной, чем перспектива… Чего? Того, что Демиюрг прав, и… И не было у меня никогда никаких мамы и папы. Не было автокатастрофы, в которых они погибли. Не было жизни в доме «дяди Демида». Не было школы с ненавистной математикой. Института с до зубовного скрежета скучными парами. Не было первой самостоятельно купленной квартиры. Работы. Кота… ЛенЬский, точно! Стараясь не смотреть на Пушкина, я победно вскинула руки вверх. Как у искусственного интеллекта может быть живой кот? Почему-то именно это – факт наличия кота у ИИ «Евгения» – показался самой абсурдной и нелепой нестыковкой в хитровыдолбленной сказочке Демиюрга. А тут ещё и ЛенЬский своей умной мордочкой сунулся мне в дрожащую ладонь. — Дядя, ты меня за полную дуру держишь? Мои воспоминания за н-цать лет? Школа, институт. Петербург – скажешь, всё ненастоящее? И кот – да-да, вот этот самый – он что, тоже неживой? Я, по-твоему, не смогу отличить живое существо от… «цифры»? Демид ухмыльнулся, наклонившись вперёд в своём кресле. — А ты точно можешь? С этими словами дядя с апломбом заправского фокусника щёлкнул пальцами прямо перед моим носом, и… И ЛенЬский, жалобно мяукнув, распался на пиксели, которые волной кубиков «Лего» скатились вниз с моих колен. От неожиданности я привстала, но мне на плечи тут же лёг гнёт ладоней Пушкина. Вот, тоже, пристал! Не даёт спокойно с ума сойти! Вновь сев, я постаралась восстановить дыхание. Демид же, как прежде спокойный и невозмутимый, продолжил. — «Цифрослов» – это всего-лишь бизнес-проект. Просто приработок, позволяющий мне получать достаточно средств, чтобы развивать мой самый главный проект – тебя, Евгения. Только представь: я создал для тебя десятки литмиров, в каждом из которых ты можешь пробовать себя в различных ролях. Всё для того, чтобы ты, мой проект, моё дитя, не останавливалась в своём развитии, которому и предела-то нет! Конечно, по жанру, тут бы должен был раздаться раскат грома и безумный смех Доктора Франкенштейна, и что-то типа «Оно живое!». Но нет. Всё было тихо. Настолько тихо, что хотелось орать до боли в голосовых связках. Ведь, раз есть она, эта самая боль, есть и я! Я живая, и я сейчас испытываю такое, что и не передать словами. Я вскинула полный ненависти взгляд на Демида Юрьевича. — Я поняла, что ты делаешь: пытаешься свести меня с ума. Конечно, ты жаждешь избавиться от конкурента. Да-да, именно так, дядя! Конкурента! Конкурентку! Годы идут, ты не можешь не признать, что не вечен. Вон, уже и британцы голову подняли, казачка засланного прислали. Пробный шар, так сказать! Демид вновь откинулся назад, переплетя пальцы обеих рук на рукояти трости. — Это ты про своего «Онегина»? Константин, зайди-ка! Дверь за спиною Демиюрга беззвучно отворилась (ага, так она, всё-таки, никуда не делась!), пропуская в помещение Костика – такого, каким он всегда и был в реале. Никакой цыганской рубахи, никаких начищенных до лакового блеска сапог. Засаленные джинсы, футболка с Йодой, кроссовки. Здравствуй, Костик, и помоги уже мне выбраться отсюда! Но Костик старательно избегал встречаться со мной взглядом. Эх, ты! Продал меня за новые кроссы? Демиюрг же, не глядя, протянул руку – Костик, всё так же старательно разглядывая носки своих кроссов, вложил в неё планшет. Демид, выдерживая паузу в лучших традициях Станиславского, поискал что-то в планшете. Потом, словно вспомнив что-то, небрежно махнул в сторону моего бывшего друга. — Кстати, Женечка, познакомься: Константин – как тебя по батюшке? Игорьевич, да. Итак, Константин Игорьевич, технический руководитель проекта «Евгеника», обеспечивающий социально-коммуникативные связи реципиента, с недавних пор куратор ИИ «Евгения», версия 2.0. Можно сказать, по-совместительству, твой ангел-хранитель. И друг – ты же его другом считаешь, не так ли? Долгим взглядом окинув переминающегося с ноги на ногу Костика, так и не поднявшего на меня взгляда, я поправила Демида: — Считала. А Демиюрг, получающий истовое удовольствие от происходящего, только взмахнул рукой, словно отметая, отбрасывая, как несущественный пустяк, всю ту боль, что я вложила в это своё слово: — Ну, полноте, сколько обиды, сколько разочарования! Евгения, мы с Константином… Игорьевичем… не так тебя воспитывали – да, Костик? Некстати перед глазами всплыли воспоминания о нашей обычной с Костиком манере общения: подколы, псевдо-флирт, однажды, пять лет назад, на Новогоднем корпоративе, зашедший несколько дальше обычных шуточек. Чёрт, да это ж, вообще, нездорово! По порозовевшим щекам Костика я поняла, что и он думает о том же – поняла и разозлилась, пуще прежнего. Но от Демида ничего не могло укрыться. — И да, не думай, что я не в курсе. Знаешь, Женя, к тебе нужен был особый подход: история с родителями – конечно, не настоящими, это всего лишь цифровой бэкграунд, прописанный тем же Константином, – тебя для всех закрыла. Так, положив первый слой краски, нужно было тебя дальше прописывать – то есть, как говорят психологи, доставать из кокона детской травмы. Чужих ты с самого начала близко не подпускала. А тут – лучший друг, хрестоматийный случай, чисто по классической литературе. Но не сложилось у тебя с этим «прынцем» – всё-таки, вкус у тебя более тонкий, в меня... Ой, ну опять это самомнение – так и прёт из него! Интересно, а сам Демиюрг осознаёт, что сейчас разыгрывает передо мной типичного злодея из так ненавидимой им голливудской «поп-шваль-культуры»? — Спасибо за комплимент, «дядя», – выдавила я, из последних сил стараясь сохранять хотя бы каплю спокойствия. ЛенЬский, Костик. Кто следующий? А следующим, конечно, оказался… Иэн Дарси. Демид, не торопясь, развернул ко мне планшет. — Ты, дитя моё, моё творение, прекрасна и так непостоянна. Разве какому-то айтишнику по силам завладеть твоим вниманием? Нет: тебе нужен герой. Для принцев на белых конях ты, опять же, благодаря моему бесценному влиянию, слишком умна и рассудительна. А вот драконы, дьяволы-антагонисты – о, это как раз по тебе. Оценила нашего с Костиком «шотландца», да? Стало так тихо. Тихо и обыденно – как и бывает, когда тебя оглушает. А я была именно что оглушена. Раздавлена. Потому что с экрана на меня смотрел – нет, не портрет. Виртуозно прописанный код. Буквы и цифры, белые на чёрном, бежали вниз, и моё сознание, словно оторвавшись от моего припечатанного к креслу тела, скользило вслед за ними, складываясь в до боли, до щемящей сердца боли складываясь в такой привычный – нет, в любимый образ. В живой и дышащий образ Иэна Дарси, шотландца, рейдера, «Евгения Онегина», невыносимого зазнайку, грубияна, наглеца, дракона на чёрном Кельпи… Иэна Дарси, героя моего цифрового романа.