Антонин Долохов - начало.

В большом городе Харбине беглый богомазишко не пропал — он и поболе города видывал, везде люди живут. А люди одинаковы — про будущность свою желают послушать, про пылких щедрых кавалеров, внезапную добрую весть из далёких краёв да богатых бездетных дядюшек, слабых здоровьичком. В кости ещё желают перекинуться, в картишки, в напёрсточки — удачу свою испытать, а те, у кого с удачей не задалось — унестись в мир сладких грёз верхом на облаке сладковатого дыма. Так что не-Долохов ничего шибко нового для себя не открыл, кроме того, что в четырнадцать годков за десятилетку уже не проканаешь, как ни сутулься и носом не шмыгай. Зато среди невысоких и щуплых китайцев чернявый тощий подросток мог при желании сойти за шестнадцатилетнего, а желание таковое у него имелось — в весёлых домах не только шлюх по задам хлопали, но и в кости поигрывали, а где кости, там какие-никакие деньжата. Не-Долохов пялился на шлюх, алел ушами: изображал первачка из приказчиков или лавочников, прикупил по такому случаю подходящее платье и подолгу ни в одном заведении не околачивался. Не борзел — сорвал невеликий куш или часики золотые у раззявистого завсегдатая увёл, да и будет. Постепенно обзавёлся знакомствами среди шлюх — глаз у них цепкий, может и за тебя, и против тебя сработать, а за хабар она тебе и лоха посостоятельнее укажет, и от вышибалы прикроет. К весне не-Долохов отладил своё дойное хозяйство — бизнес, ежели на современный лад, что твои швейцарские часы. Весёлых домов в Харбине было множество, пока все обойдёшь — месяц закончится. А там — по новой, знай, успевай вертеться. Ну и довертелся. Сунулся по молодости, по дури в опиумный бизнес. Чего б не вложиться в хорошую маковую партийку? Дело прибыльное: разок-другой-пятый товар обернётся, и можно будет потихоньку отойти от фартовых дел, осесть молодым рантье где-нибудь в респектабельных переулках Модягоу или, вон, на Владивостокской. Учиться пойти. Льстивые речи толстопузого попа запали в сердце-то, потому как порою не-Долохов мнил себя великим художником, непременно при чёрной машине с шофёром и откидным верхом, какие у дорогущих магазинов на Варшавской стоят, ждут холёных господ и разодетых в меха и бриллианты дам. Домечтался — после первой маковой партии, отстегнув серьёзным людям всё, что им причиталось, вышел в ноль. Но не поостерёгся, дурак, а впутался во вторую, после которой уже навар должен был потечь. А вторую партию возьми да и накрой легавые. От легавых откупись, неустойку партнёрам компенсируй, с охраной, дикими манчжурами, рассчитайся. Да задержать не смей — с потрохами схарчат, и не в переносном смысле, а самом что ни на есть буквальном: был уже один такой умник. И в том, что его семье на порог подбросили, только по печатке горе-бизнесмена и опознали. Не-Долохов после этих всех расчётов, почитай, без порток остался. Хотел было завязать, но ему живо разъяснили, что завязать его могут, разве что в мешок с крысами. Ну или в мешок с камнями да в воду, это как он пожелает. И деньги за третью партию вложить надо бы вчера, но уж так и быть — послезавтра, а ежели нет — так не обессудь, мил человек. Деньжищ таких взять и в лучшие времена неоткуда было, и не-Долохов кружил по городу, как загнанный волк, натыкаясь на флажки. То из этой подворотни, то из другой ухмыльнутся понимающе, осклабятся со значением, и никуда от них, проклятых, не деться. Палицу бы — положил бы эту маггляцкую шушеру, даже без умений, чистой силой положил бы. Зря что ли она к горлу подкатывала, клокотала в венах бессильной яростью? В том и беда с магической силою — палица ей укорот даёт, направляет, как хороший наездник норовистого кьярда. А без палицы она сама себе хозяйка, по нужде мага может и не откликнуться. Ближе к закатному солнцу не-Долохов решился — на вокзал: сумеет проскочить на поезд, так хвала всем богам, а ежели не проскочит... Не проскочил — такую погоню за ним снарядили, с криками и улюлюканьем, что и вправду волком загнанным себя почуял. И рванул за флажки. Имелась в конце перрона ростовая икона Николая Чудотворца. Вернее, за икону её маггляки почитали, а не-Долохов, как приехал, сразу в ней дверь в магический мир признал. А чего там не признать, если старик с картины улыбается ласково и кивает, вроде как, приглашая? Вот в эту-то картину не-Долохов и влетел со всего маху, не притормаживая — хоть и ожидал, что расступится кирпичная кладка, да всё равно зажмурился. А когда раскрыл глаза, вокруг был другой мир. Маггляцкий Харбин был русским городом. Широкие проспекты, классические строгие фасады каменного центра. Вывески на русском, французском, английском, редко — на китайском, и то ближе к окраинам, где и по улицам всё больше рикши бегают. Китайцы с косами и в долгополых халатах (редко кто объевропеивался до костюмов и котелков) торговали с лотков вразнос сладостями и свистульками, держали лавки либо сколачивали рабочие артели. Чистая публика говорила на русском и французском — няни в кружевных наколочках с пухлощёкими малышами, чинные гимназисты в форменных фуражках да шинельках с надраенными пуговицами в два ряда. Господа при тросточках, дамы при крохотных собачках, больше напоминающих муфты. В магическом Харбине Европой и не пахло — у не-Долохова в глазах зарябило от алого, золотого, лилового, изумрудного. Ветер трепал флаги с драконами, раскачивал сотни приплюснутых фонариков с толстыми красными кистями, звенел колокольцами в высоких дамских причёсках, хлопал полами узорчатых мантий. Но озираться с открытым ртом довелось недолго — не-Долохов глазам своим не поверил, когда часть его преследователей вывалилась буквально из стены. Вид у них был не менее изумлённый, но ловко взять след им это не помешало. А стало быть, самое время уносить ноги. Он и уносил — петлял переулками, расталкивая крикливых торговцев, обрушивал за собой полки с невиданными товарами, перескакивал на ходу через бочонки, поднырывал под телеги. Преследователи мало-помалу отставали, но и не-Долохов почти выдохся — едва не из последних сил перемахнул через какой-то забор, рухнул в колючий куст, кубарем скатился вниз по склону... а там на него уже летели два здоровенных лохматых кобеля. "Ну вот и всё", — успел подумать он не без облегчения и на последнем дыхании рванул на себя очередную дверь. За ней было темно, пахло шерстью, кровью и почему-то сеном. Кабыздохи остановились на пороге, скуля от разочарования. В темноте что-то зашуршало, блеснул красный глаз с вертикальным зрачком, и откуда-то сверху не-Долохова обдало смрадным дыханием. Затрепетали ноздри на огромной ромбовидной морде, раздался глухой рокот. "Надо же, кьярд! Здоровенный какой, таких и не бывает!" — не-Долохов опустился на колени со всем возможным почтением и склонил голову. Всё равно подняться уже не было сил. — "Схарчит и не заметит. Ну и ладно. Надоело." — Тихо, Вулкан! Лежать, Фенрир! Лежать, кому сказано! Бандит, вы там? Вы живы? Голос был юный, звонкий. Девичий. Тонкая фигура с пышной копной волос, чёрная против солнца, а в руках палица. Волшебница. — Выходите осторожно, бандит, Люцифер не любит резких движений. Не-Долохов поднял ладонь. В неё ткнулся холодный мокрый нос величиной с изрядный валун, фыркнул, поднимая ощутимый вихрь. Не-Долохов аккуратно почесал над носом, потом скользнул рукой к чувствительному местечку на шее, почесал и там. — Бандит, немедленно выходите! Люцифер глухо рыкнул, волшебница отшатнулась от двери и оказалась кудрявой рыжей девчонкой, навроде тех ангелов, которых не-Долохов сам придумал и нарисовал. Глаза у неё сияли такой яркой зеленью, что отчего-то захотелось плакать, чему не-Долохов с коротких штанишек, вроде как, напрочь разучился. — Меня зовут Антонин Долохов, — этикет вспомнился не головой, а позвоночником: вытянул в струнку, развернул плечи, резко опустил и вздёрнул подбородок. — Я тоже волшебник. https://postimg.cc/p9gQw3ht https://postimg.cc/K1CJb1wV/23c85187 https://postimg.cc/7Gw1P0VB/8117c388 https://postimg.cc/PLkYKYBt