Верста

«Расступитесь и склоните головы! Идёт наследник ханского трона, ваш будущий правитель!» Все знатные советники и министры, военачальники, закалённые в жестоких боях, отходили в сторону, опуская взгляд вниз, и освобождали ему дорогу. Семилетнему ребёнку, который поужинал после вечерней прогулки и направлялся в свои покои, где служанка уже должна была приготовить постель. Просто более короткий путь в эти покои лежал через зал, в котором по случайному совпадению проходило какое-то чрезвычайно важное собрание. Можно было, конечно, обойти по извилистым коридорам, но там был риск встретиться с противными жёнами хана и их отпрысками, которые словно ядовитые змеи глядели на Ратмира и его мать из-за каждого угла. Оно и понятно, ведь именно матери Ратмира посчастливилось первой родить сына, который станет наследником. Именно мать Ратмира была любимой женой хана и с ней он проводил больше всего времени. Теперь все жёны хана ненавидели Ратмира и внушали эту ненависть своим мелким крысятам, они всегда шептались за его спиной и бросали ядовитые взгляды. Но наследнику на это было глубоко плевать, ведь рядом с ним всегда гордо держалась мать — властная темноволосая женщина, от одного взгляда которой все здешние гадюки разбегались по своим углам. Ратмир хорош в науках и подаёт надежды, все это знают. Остальные сыновья хана ему и в подмётки не годятся. Раз в неделю он обедает за одним столом с ханом. Тот всё время испытующе смотрит на него с высока, ожидая о каких успехах юного наследника ему доложат приглашённые учителя и слыша желаемое кивает головой. Ратмир лучший. Все это знают. Знают и ждут когда он оступится. И он оступился… — Вы слышали весть? Великий Хан хотел взять наследника в поход, а тот свалился с лошади едва они перешли с рыси на галоп. — Лошадь ему что ли буйную дали? — В ханские конюшни не поступает буйных лошадей, только объезженые и обузданные. Говорят, слишком наследника избаловали и он обленился. — Что же будет теперь? — Поживём увидим. Ратмир был лучшим, пока остальные сыновья были детьми малыми, теперь же все они подросли. Ратмиру уж тринадцать годов скоро стукнет, а его младший братец Закария тоже подрастает, ему семь, и говорят, что в свои годы он и в седле держаться умеет получше некоторых взрослых и стреляет без промаха. А главное, Закария народ больше уважает, как он со слугами вежливо разговаривает! А Ратмир вчера влепил повару пощёчину за то, что тот положил слишком мало соли в его мясо. Будет жестоким правителем. «Я бы и вам влепил по пощёчине, — нынешний наследник замер в извилистых коридорах ханского дворца и слушал разговор двух министров, — в темницу бы вас за такие речи» Но сказать вслух он это не решился, просто вышел из-за угла и медленно и уверенно прошёл мимо двух остолбеневших от удивления и ужаса мужчин. — Юный господин, — пробормотали те и склонили поседевшие головы. Каждый из них молил всех богов, чтобы оказалось, что Ратмир не слышал их разговора, что он просто шёл мимо… Но Ратмир слышал. Слышал всё. Каждое чёртово слово. «Закария…маленький паршивец… Легко быть добреньким, когда тебя никто не ненавидит и не желает твоей смерти. Когда тебе все сочувствуют и желают хорошего будущего. Всё потому что ты второй, Закария. И всегда будешь вторым. Вторым быть легко, а первым всегда тяжелее». Время шло. С каждым годом становилось всё сложнее. Надежды, которые возлагали на Ратмира не оправдывались. Он ошибался и ошибался. Ненависть и злорадство к нему царили во всём дворце и от этого всё ещё могла оградить только мать. Она больше не казалась всемогущей, но властность и страх, который она внушала всем вокруг, годы отнять не могли. — Мама, — она подняла на сына уставшие, впалые глаза и отодвинула тонкой рукой пряди жёстких чёрных волос, — что с нами будет, мама? Я не могу. Я не справлюсь. Я не знаю, что делать. Меня всё вокруг ненавидят. — Ратмир…сынок… — она вздохнула и сдвинула тонкие брови, — ты должен стать сильным. Должен стать таким сильным правителем, чтобы никто не смел даже слова плохого сказать за твоей спиной. Должен держать в кулаке всю эту дворцовую челядь и получить их уважение. Это единственный способ. — Я думаю Закария станет лучшим ханом, чем я, мама… Или Кадияр. Почему Кадияр не может? Править ведь должен тот, кто старше и мудрее, это правильно. Лицо обожгло резкой пощёчиной. — Даже не смей так думать, — прошипела мать, — эти паршивцы никогда не получат трон. Только дурак будет отказываться от власти, когда она у него в руках. Ратмир понимал почему мать так себя ведёт. Единственное, из-за чего она до сих пор живёт в роскоши в богатых покоях, имеет слуг и наряжается в богатые наряды. Единственное из-за чего её до сих пор держат во дворце — это Ратмир, наследник трона. А если он станет ханом, то положение его матери улучшится ещё больше… Нет, мать, конечно, любила Ратмира, он это знал. Однако какому человеку не хочется лучшей жизни, особенно, если путь к ней так близок. — Закария, — Ратмир увидел младшего брата в саду. Тот видимо только закончил упражняться в стрельбе из лука и выдёргивал стрелы из соломенного мешка. Общаться раньше им приходилось очень мало, В детстве матери держали их как можно дальше друг от друга. Поэтому сейчас Закария удивлённо повернул тонкую шею и смотрел на брата, не понимая что от него хотят и как реагировать на происходящее. — Ты хочешь стать ханом, Закария? — спросил Ратмир. Мальчик выпрямился, сощурил тёмные глаза и продолжил изучать собеседника, после чего нерешительно ответил: — Тебе-то зачем это знать? — голос был ещё совсем детский. — Хочешь или нет? — снова спросил Ратмир. Закария всё ещё сомневался как ему отвечать на этот вопрос и стоит ли вообще. — Да. Хочу, — наконец сказал он. Ратмир усмехнулся и кивнул. После чего собрался уходить, когда Закария вдруг его окликнул. — А зачем ты спрашиваешь? Поиздеваться решил? Почему это ты вообще вдруг решил заговорить со мной? Ратмир лишь обернулся в ответ. Вздохнул. Отвечать ему не хотелось, потому что ответа на этот вопрос он сам не знал. Поэтому он просто смотрел Закарии в глаза, потом махнул рукой и снова попытался уйти восвояси. Но неугомонный подросток его нагнал. — Нет уж, отвечай, братец! — запротестовал он, — Зачем ты это спрашиваешь? Хочешь отречься от трона? Ратмир резко остановился и снова посмотрел на Закарию. После чего ядовито усмехнулся и сощурил глаза. — Уже строишь планы на моё место? Так запомни, трон тебе никогда не занять. Ты так и будешь всю жизнь торчать в моей тени, — после чего развернулся и ушёл, оставив брата одного в саду. Ратмиру лишь показалось, что он помрачнел и опустил голову. Неужели так сильно хочет стать правителем? Повзрослеет — поймёт и разочаруется. Что за наивные полные надежды глаза? Думает что он так просто заполучит то, что хочет? Мелкий крысёныш. Всё таки Закария станет правителем. И как же просто, чёрт побери! Сейчас разбойничий меч размозжит голову предавшего всё ханство наследника и сбудется мечта этого кучерявого мальчишки. Лезвие блестящее в лучах дневного солнца приближалось к лицу Ратмира неимоверно долго. Он, который до этого дрожал, плакал и кричал теперь замер. Замерли все. Отчего последний миг перед смертью такой долгий? Жгучая резкая боль огрела нижнюю часть левой щеки и подбородок. Ратмир вскрикнул и отшатнулся. Меч испачканный алой кровью вонзился в землю прямо у его ног. *** — Не скули, скотина, — кожаный сапог Вельки жёстко пнул Ратмира в бок под ребро, — тебе чертовски повезло, что с твоими останками сейчас не играется леший. Ратмир скорчился от боли и отодвинулся дальше. Он уже полдня лежал на земле и зажимал рукой рану на подбородке. Липкая, застывающая кровь покрывала всю шею и её густые струи темнели на расшитой золотом одежде. — Может лъучше бы есльи леший, — процедил он сквозь зубы. Велька хмыкнула. — Для такой сволочи как ты, может и да, — пожав плечами ответила она. Ратмир перевернулся на спину. Тонкая фигура девушки угрожающе возвышалась над ним, однако лицо всё так же было направлено вверх. — Ну что я для тьебе делал плохое, что ты так меня ненъавидишь, а, Веля? Снова тычок сапогом под ребро. Она знала куда бить, чтобы было больнее и это весьма пугало. — Кто давал тебе право обращаться ко мне по имени, гачирское отродье? Ратмир усмехнулся и ответ слетел с его губ сам собой. — Лес. — Что? — лица Вельки не было видно, но Ратмир был уверен, что сейчас её глаза под этой мерзкой тряпкой расширились, а брови удивлённо поднялись. — Лес дал мнье такой право, — с ухмылкой повторил ханский сын, поднимаясь, — ведь он меня приньял. Вы всье говорит про это — Думаешь, что всё уже понял, да? Тогда я тебе получше растолкую, — Велька наклонилась прямо к Ратмиру, — Я — лес, — сказала она, — я его часть. А это значит, что ты не станешь одним из нас, пока я тебя не приму. А этого, умник, никогда не случится, понял? То, что Лес завёл тебя к нам, а не в болота и не скормил диким зверям — его ошибка, — она вдруг подняла голову наверх и повысила голос, — слышишь куча трухлявых коряг, да? Про тебя говорю. Зачем ты привёл нам этого червяка? Не вижу вообще ни одного разумного объяснения. — Тряпку с глаз сньими, мошет видеть, — процедил Ратмир сквозь зубы. Веля как-то криво усмехнулась и резко села на землю, теперь её лицо было совем близко и юноша мог его разглядеть. Сероватая кожа, покрытая тонким слоем земли и пыли, веснушки на носу и щеках, покусанные шершавые губы, искривлённые тонкой ухмылкой и рука, подбирающаяся к куску ткани на глазах. Тряпку она сорвала резко. То, что Ратмир увидел, заставило его вздрогнуть. — Много, думаешь, шутник ты эдакий, этим видно? Глаз не было. А там, где они должны были быть зияли две чёрные, будто выжженные дыры. Ни век ни ресниц. Юноша попятился назад и больше ничего не сказал. Веля удовлетворённо усмехнулась, перевязала лицо тряпкой, поднялась на ноги и скрылась где-то в лесной чаще. Вскоре Ратмир услышал приближающиеся к нему тяжёлые шаги. — Чего тут разлёгся? У костра получше будет, — Пересвет протянул ему крепкую покрытую мозолями от постоянной ручной работы руку. Ханский сын хмыкнул в ответ что-то неопределённое, но свою руку протянул, и, с помощью Пересвета, встал на ноги. Голова кружилась, и всё перед глазами плыло. Рана на подбородке всё ещё пульсировала обжигающей болью. Он только сейчас понял насколько продрог после нескольких часов лежания на влажной земле. Поэтому желание посидеть у костра давало силы стоять и двигаться вперёд, пусть и медленно. Каждый шаг давался с трудом, ноги дрожали. Пересвет шёл рядом что-то напевая под нос и с интересом наблюдая за еле передвигающимся Ратмиром. Упав наконец-то на сухую, покрытую толстым слоем мелких иголок землю возле костра Ратмир ощутил облегчение. Там сидело ещё несколько хмурых силуэтов, которые ханский сын оставил без внимания. Он уселся и и с наслаждением вытянул руки вперёд. Руки были совсем не такими, какими привык их видеть ханский сын. Вместо красивых тонких, украшенных множеством драгоценных перстней пальцев, он увидел две уродливые оглобли — дрожащие, сухие, исцарапанные и покрытые густой кровью. — Буешь? — голос Пересвета прозвучал неожиданно, заставив вздрогнуть. Ратмир обернулся и увидел кусок приготовленного на огне мяса. Сам Пересвет уже уплетал такой же и его и без того пухлые щёки теперь и вовсе были огромными. Ратмир брезгливо поморщился, однако кусок взял. Подумал об обеденном зале во дворце и слугах носящих еду на украшенных драгоценностями подносах, блюдах, приготовленных лучшими поварами всего света…и оторвал зубами кусок жёсткого прокопчёного мяса. Оказалось на удивление вкусно. — Оеячина — с набитым ртом сказал Пересвет. — Чего? — переспросил Ратмир. — Оенье мяфо — Пересвет наконец проглотил то, что находилось во рту и пояснил, — Олень. Зверь такой с рогами, — он поднял руки с растопыренными пальцами над головой, изображая, — Оленя убили и едим. Допёрло? Только сейчас Ратмир заметил с каким интересом за ним наблюдали сидящие у костра разбойники. Их было четверо. Глаза горели недобрым огнём, и сквозь усы проглядывали ухмылки. «Всем им место на каторге, я бы их сам продал куда-нибудь в рудники» — подумал Ратмир, зажёвывая свой кусок мяса. — Слушай хлопец, — вдруг начал один из дикарей. Голос был низкий, бархатистый. Прямо над лицом разбойника покоилась медвежья морда, а с могучих плеч свисали когтистые лапы. Ратмир было подумал, что перед ним настоящий медведь, но быстро сообразил, что это всего лишь шкура. Дикарь величественно сидел прямо напротив ханского сына и его желтоватые глаза смотрели из-под густых бровей. Он продолжил, — у нас все выбирают себе имя. Все, кто бежит от людской жизни могут выбрать имя лесное. Но если данное отцом и матерью имя не тяготит твою душу, можешь остаться с ним. Это только тебе одному решать, — он немного помолчал, — как тебя величать? Ратмир не успел ответить, как голос подал Жёлудь — четырёхпалый разбойник, с которым ему пришлось говорить утром. — У него волосы как у бабы длинные, хоть косы плети, да в цацках весь был. Только Ягодой и наречь можно, — эта фраза повлекла за собой раскатистый смех. — Да у этих узкоглазых все так выряжаются, — ответил пухлый коренастый мужик, — а ты что же, Жёлудь, завидуешь? — Ага, завидует он, — смеясь, сказал ещё кто-то, — не зря ведь у парня сразу все цацки посрывал, теперь сам небось носить будет. Снова смех. — Тихо! — прекратил болтовню человек в медвежьей шкуре и вопросительно взглянул на ханского сына. Тот поспешил ответить: — Ратмир, — голос прозвучал очень сдавленно, будто бы говорила осипшая баба, — мьеня зват Ратмир. Брови человека в медвежьей шкуре поднялись и Ратмиром на мгновенье овладел испуг. Неужели он знает? — Доброе у тебя имечко, хлопец, — ответил разбойник и усмехнулся в усы. Ратмир лишь опустил глаза, — ты из знатного рода видать будешь? — спросил человек в медвежьей шкуре и заметив испуганный взгляд добавил, — не кипишуйся так, тут никому дела нет каким человеком ты был до того как сюда попал. Мы имён какими матери при рождении называли не у каждого знаем. Не хочешь — не говори. Лес тебя принял, а меч рассудил, остальное неважно. Будь ты даже сыном самого Хана, до этого никому дела бы не было, — он раскатисто рассмеялся и этот смех подхватили другие разбойники. Ратмир еле сохранил спокойствие, только почувствовал, что дрожит сильнее. — Я вас скоро покину, — собрав всю волю в кулак сказал он, — мне к князьу надо бъыстрей. Раз уж льес и меч меня принимали, могу я тьеперь уйти свободно? — Вот это ты молвил хлопец…– собеседник Ратмира махнул широкой ладонью, — забудь про своего князя и всю эту людскую чушь. Ты теперь с лесом до конца своих дней. Он пустил тебя в глубь своей чащи, а ты кровью своей полил его землю. Отныне ты навеки наш брат. Ратмиру вдруг захотелось заплакать. Может он действительно никогда не выберется отсюда? Постепенно одичает, будет питаться вяленым на костре мясом и спать на влажной земле. На все вопросы будет с серьёзным лицом отвечать: «Как лес видит» и глубокомысленно замолкать. Все планы по достижению княжеского двора с треском провалились. Но какое-то необъяснимое спокойствие вдруг овладело Ратмиром. Можно больше ничего не делать, никуда не стремиться… Зачем нужна эта людская суета, всякие князи, ханы и вельможи если есть кусок копчёного мяса и костёр в чаще. Всё за тебя решит лес. Твоя жизнь теперь в его лапах. — Уснул что ли? — Похоже что так. — Успокоился таки хлопец.