Третьего раза не будет

Kim Hyun Joong – Save Today

      Дождь разошёлся не на шутку, превратив Сеул в одну огромную лужу. Затяжной, унылый, он лил так, что не было видно ни домов, ни людей, ни дороги. Ничего не было видно. Сплошная тьма.       Или причиной этой слепоты были слёзы?       Джи Ху понятия не имел, куда брёл, пошатываясь и едва переставляя ноги. Глаза застилала пелена, тяжёлый осенний ливень пробирался под насквозь промокшую одежду, леденил до самого сердца, которое обливалось кровью, да так осязаемо и больно, что хотелось просто сесть на асфальт, сжаться в комок, застыть и умереть. Прямо под этим дождём. В этой сеульской ночи, где никому до него нет дела. Не было и не будет.       Зачем он согласился заглянуть в клинику? Почему поддался на уговоры Чан Ди выпить чая там, куда в здравом уме и шагу бы не сделал? А теперь что? Встретился с тем, кто пятнадцать лет ненавидел и игнорировал его, считая убийцей своего сына. И правильно: он и есть убийца. И нет ему ни прощения, ни покоя…       Он очнулся только во дворе своего дома. Как он сюда добрался – загадка. Как здесь оказалась Чан Ди, раскрывшая ему утешающие объятия, – ещё одна. Ощутив тепло и сочувствие, Джи Ху просто отключился, переполнившись вновь всколыхнувшимися в душе горем и жалостью к себе.       Кажется, потом он, опустошённый рыданиями, переживаниями и холодом, заснул в постели, держа руку Чан Ди. Но, видимо, не удержал, так как проснулся совершенно один. Как всегда. Правда, на столе его ждал завтрак. А самой Чан Ди не было. И от того, что он ел без неё, почему-то было невыносимо тошно.       Впервые одиночество так тяготило его. И хотелось, чтобы рядом кто-то был. Смотрел на него. Сидел с ним за одним столом. Говорил с ним. Ел еду, приготовленную вместе.       «Не кто-то, – с печальной усмешкой поправил себя Джи Ху. – Не кто-нибудь, а Чан Ди».       А она позаботилась о нём, утешила, согрела, оставила для него завтрак – и ушла. Покинула его. Как и все, кого он когда-либо любил…       Джи Ху думал об этом и абсолютно механически ел. Отправлял в рот ложку за ложкой, не замечая, как по щекам его катятся слёзы и капают в тарелку с кашей, щедро, с лихвой приправляя её горечью и тоской. И вкусная тёплая еда вставала поперёк горла.       Спокойствие и безмятежность одиночества – это просто самообман. В одиночестве ничего хорошего нет. По крайней мере, он так и не нашёл. Хотя искал. Упрямо искал много лет.       Но он бы справился. Он бы и дальше по привычке продолжал себя обманывать, если бы не встретил Кым Чан Ди. Если бы не узнал, каково это – ощущать искреннюю заботу. Говорить по душам. Согреваться в объятиях. Вместе есть и пить. Просто – быть вместе.       Чан Ди мелькнула во мраке его жизни яркой звёздочкой – и исчезла. Лучше бы он никогда не видел её света, не знал её участия и доброты! Потому что, единожды прикоснувшись к ней, теперь без неё просто не мог.       И всё это было настолько невыносимо, что Джи Ху не выдержал. Отшвырнул поднос с едой, уронил лицо в ладони и закричал. Он бы и рад был выплакаться, до забытья, до опустошения, да слёз больше не осталось. Внутри у него – выжженная пустыня, кромешный собственный ад.       Он один. И его некому защитить от боли и кошмаров. Та, что была ему нужнее всего на свете, оставила его. Ушла. Её больше нет.       Джи Ху не понимал, не чувствовал, что кричит и стонет, не просыпаясь. Он метался по постели, шарил в поисках по скомканному одеялу. И звал, звал в пустоту…       Его влажную трясущуюся ладонь накрыла маленькая рука, и он инстинктивно схватился за неё, как утопающий за соломинку. Сжал, впиваясь ногтями, и дёргался, и стонал. Его измученное одиночеством и потерями сознание не выпускало его из кошмара. Он куда-то рвался и что-то кричал. Но ему было всё равно. Пока в его руке эта тёплая ладошка, а вокруг мрак то ли беспамятства, то ли ночи, можно сказать всё. Можно наконец-то вытолкнуть из себя то, что терзало его столько лет... Но пока удавалось исторгать только крики и стоны, так как внутри давным-давно ничего не осталось. Пустыня.       – Джи Ху, очнись. Пожалуйста, открой глаза!       Он замер и прислушался. Голос, наполненный слезами, звал его, звал откуда-то извне, с той стороны пустоты и мрака, в котором он, захлёбываясь, тонул.       – Прошу тебя, Джи Ху, очнись!       Он с трудом разлепил ресницы и, когда взгляд его наконец прояснился, увидел над собой, близко-близко, взволнованное лицо Чан Ди. Она плакала и теребила его за плечо.       Джи Ху помотал головой, прогоняя морок сна, и только теперь заметил, с какой силой стискивает её покрасневшую руку, прижимая её к своей груди.       – От тебя всегда столько шума… – выдохнул он и ослабил хватку, но запястье Чан Ди не отпустил. – Что случилось?       – Ты кричал, – шмыгая носом, ответила Чан Ди и тыльной стороной свободной руки вытерла слёзы. – И ещё вопрос, от кого шума больше в последнее время.       – Прости, напугал тебя.       – Ничего, всё нормально. Хорошо, что я успела вернуться. Тебе что, снова приснился плохой сон?       – Да, наверное, – Джи Ху поморгал, приходя в себя.       Дыхание понемногу выравнивалось.       Всего лишь кошмар. Один из многих.       Выходит, он опять заснул. Его губы скривились. Он всегда спасался бегством в сон от тягот реальности. И этот раз исключением не стал: острая вспышка душевных терзаний после ухода Чан Ди в аптеку загнала его в обычную ловушку. Он и раньше всё время спал днём, компенсируя ночную нехватку сна. Почему-то при свете дня кошмары отступали, и он досыпал везде, где только мог: в гостиной F4 между занятиями, на запасной лестнице в школе, в спортзале, да просто в парке на скамейке. Организм требовал своё. Не выспался ночью – будешь спать при свете дня. Всё логично и просто. Другое дело – причины…       Джи Ху вспомнил, что ему приснилось, и его окатило холодом.       – Ты… здесь? – он всматривался в лицо Чан Ди с таким испугом и надеждой, словно верил и не верил тому, что она рядом с ним и это не продолжение обманчивого сна. Он уже боялся верить в подобное.       Но её ладонь у него на мокрой щеке была самой крепкой связью с реальностью.       – Конечно, – казалось, удивилась Чан Ди. – Я принесла тебе лекарства. Сейчас будем тебя лечить. Может быть, отпустишь?       Он перевёл дыхание, нехотя разжал пальцы и огляделся.       – Не это ищешь? – Чан Ди наклонилась, подняла с пола одеяло и заботливо укрыла им Джи Ху до самого подбородка. – Видимо, сбросил, пока метался. Вон, даже взмок весь, – она потрогала его лоб и ужаснулась: – Да ты же просто ледяной! Ну всё, за тебя нужно браться всерьёз.       Как будто он возражал!       Кутаясь в непривычное уютное тепло, Джи Ху молча наблюдал за тем, как Чан Ди достаёт из бумажного пакета лекарства, раскладывает их на столе, забавно морщится, вчитываясь в инструкции, и загибает пальцы, словно что-то подсчитывает.       Смешная… Ладно, он выпьет все эти пилюли и порошки, сам же себе и назначил. Вот только об одном Чан Ди не догадывается: его панацеей была она. А больше ему ничего не нужно. Только бы… Только бы подольше не уходила в этот раз. Чтобы он мог помнить её подольше…       Джи Ху тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и заставил себя переключиться на приём лекарств, которые Чан Ди отмеряла ему со скрупулёзностью средневекового аптекаря. Ну ведь и правда – такая смешная. И милая. Как прежде.       Дожидаясь, пока он проглотит и запьёт оставшуюся капсулу с женьшенем, Чан Ди присела к нему на кровать:       – Двигайся ближе ко мне.       – Зачем? – озадаченно булькнул в стакан Джи Ху, едва не поперхнувшись последним глотком.       – Раны твои обработаю, – невозмутимо пояснила она, отыскивая и вынимая из принесённого пакета пластырь и ватные палочки. – Я ночью только кровь смыла, и то наскоро, кое-как.       Она на миг замерла и вздохнула.       – Кровь? – переспросил Джи Ху, а рука сама потянулась к левой щеке.       – Ну да. Зеркало дать?       – Не надо.       – Ладно. Повернись вон туда, к свету. М-да... Ещё бы чуть-чуть – и без глаза бы остался, – Чан Ди аккуратно коснулась ссадин на виске, которым Джи Ху приложился ночью о стол. – Болит?       Висок тут же отозвался зачастившим пульсом.       – Нет, – и как-то совсем не совестно за враньё.       – Потерпи. И скажи, если будет больно.       – Не будет.       Больнее, чем было, точно не будет.       Мысленно чертыхнувшись, Джи Ху сжал зубы. Ведь пообещал же себе!       – Как же так получилось? – быстро обработав свезённую кожу на виске, Чан Ди перешла к порезу на щеке. – Надо же, какой глубокий! Наверное, это осколком чашки. Кстати, я потом там всё уберу, в кабинете.       Джи Ху не удержался и зашипел, когда рану нещадно защипало, даже одеяло в кулаке скомкал. Левый глаз тут же заслезился: порез пришёлся как раз под нижним веком.       Чан Ди убрала ватную палочку и принялась дуть ему на щёку, как маленькому. Джи Ху тут же позабыл о боли и зажмурился, млея от её дыхания и прикосновений и заставляя себя не думать о плохом. Впрочем, получалось неважно. Но получалось.       – Скорее всего, шрам останется, – с сожалением заключила Чан Ди, кончиками пальцев прижимая пластырь к его щеке. – Совсем рядом со старым. Это… – она запнулась, но всё-таки договорила: – Этот, прежний, откуда?       Джи Ху медленно повернулся к ней:       – Авария.       Единственное его повреждение в автокатастрофе, которую он устроил своими руками. По сути, тогда он отделался царапиной на лице. Если не считать насмерть развороченной, разодранной в клочья души. Мёртвой души.       Он отвёл взгляд и сглотнул горечь. Не думать о плохом!       – Почему ты его не свёл? Сейчас же есть всякие лазеры, шлифовка там...       – Оставил. Как память.       Всё равно больше шрамов, чем на сердце, не будет, так что какая разница.       Чан Ди уловила его изменившееся настроение и погладила по руке:       – Прости, я не хотела тебя расстраивать.       – Ты не расстроила.       – Неправда.       Бесконечно долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, и Джи Ху, у которого от этого внутри всё перевернулось, уже открыл было рот, чтобы задать мучающий его вопрос, как Чан Ди встрепенулась и, засуетившись, принялась убирать с постели ватные палочки, ножницы и обрезки пластыря.       – Тебе повезло, что очки не разбились. Когда ты упал, – заметила она как будто между делом.       Он только кивнул, соглашаясь. Прикусил губу, чтобы вернуться в реальность из временного умопомрачения, и чуть не ахнул, попав зубами на саднящую трещину.       – Никак не могу привыкнуть видеть тебя в очках, – продолжала щебетать Чан Ди, прибираясь на столе с лекарствами. – Ты их, кажется, в университете постоянно носить начал.       – Нагрузка сказалась, – пожал плечами Джи Ху.       Он не стал говорить Чан Ди о том, что после её помолвки с Джун Пё сменил диоптрии на более сильные. Пришлось. Хотя в последнее время не спасало и это. Он вставал из-за рабочего стола, видя всё в тумане, а пару дней назад вообще налетел в клинике на торец двери. Хорошо, никого рядом не оказалось. Меньше позора. И ненужных вопросов.       – Значит так, – повернулась к нему Чан Ди и, уперев руки в бока, придала лицу строгое выражение. Вышло смешно. – Никакой работы. Это раз. Никакого напряжения. Это два. Отдых. Хорошее питание. И покой.       – Слушаюсь, доктор Кым, – улыбнулся Джи Ху, думая, что с последним будут самые серьёзные проблемы, особенно после её внезапного появления у него дома посреди ночи.       – Больше у тебя никаких повреждений нет? – она, прищурившись, окинула его изучающим взглядом с головы до ног, словно сканировала тело под одеялом.       – Нет. Всё в порядке, спасибо.       Синяки на рёбрах не считаются. И показывать их ей он не собирался. Лишнее.       – В порядке! – фыркнула Чан Ди и улыбнулась, покачав головой.       При виде её задорной и такой солнечной улыбки, по которой он жутко соскучился, Джи Ху готов был тысячу раз повторить, что всё замечательно, даже если это было не так.       Чан Ди была его панацеей. Его воздухом. Его светом. Его теплом. Его – всем. И сейчас, в эту минуту, пока она сидела рядом с ним на кровати, ему было так хорошо, что он не думал о том, что будет завтра, когда он разом лишится воздуха, света и тепла.       Всего.