Для Элиз

Она была выше всех. Держалась на устойчивом каблуке, забыв о взращенном глупыми издёвками сокурсников комплексе. Но он все равно был выше. Элиз развернулась, отслаиваясь от стены, и взглянула поверх голов первокурсников и тех, кто толпился в коридоре. Подруга где-то потерялась, унесло течением студентов, крючками ослепительных улыбок старшекурсников. Марины рядом не было. Тогда Элиз заметила его. Оминис стоял у стены, как она, в руке неизменно палочка, волосы в плавном порядке, без мантии, в сером жилете и белой рубашке с воротником-стойкой. Он, определенно, изменился; стал шире в разворотах плеч, вытянулся на дюйма три; детская молочность лица опала, стала подчеркнуто острой линия челюсти. Теперь Оминис был больше похож на молодого мужчину из знатной семьи. Он держал в руке дорожную сумку из тёмной кожи, водил слепым взглядом по утекающей в один поток толпе, и его волшебная палочка подмигивала красным всем любопытно глазеющим детям. Элиз нетерпеливо переступала с каблука на каблук, пока все не разбрелись по своим факультетам, подпрыгивая от такого же зудящего нетерпения, как и она. Оминис расправил плечи, подхватил удобнее сумку, и пошёл в её сторону, ведомый волшебной помощницей. — Привет, Оминис, — заговорила Элиз, бессознательно поправляя длинные, спутанные пряди, сползший в сторону кулон на шее, и добавила: — Это я… — Элиз, представляться при каждой встрече не обязательно. Я знаю твой голос, — он перебил её, и Элиз застыла. Ей показалось, что кожа запылала от жара, вспыхнувшего в сердце. Оно гудело, будто натопленная печь. Он назвал её по имени. Стоял, чуть склонив голову, словно в поклоне, и она могла видеть проступающую, почти незаметную щетину на его щеках. Элиз растерянно бегала глазами от его лица к длинным пальцам, от шеи до обтянутой рубашкой груди. Она не видела его всего два с лишним месяца; за это время Оминиса кем-то подменили либо он выглядел так всегда, а она не замечала? Оминис вскинул голову, углы его челюсти заострились, адамово яблоко скользнуло под кожей. — Я не поблагодарил тебя за цветы в прошлый раз. Ничего подобного мне еще не дарили, — он улыбнулся уголком губ, опуская невидящий взгляд к её сцепленным рукам. Элиз сглотнула. — Увы, они не дожили даже до августа. Атмосфера в моём доме не располагает к… живым цветам. Ей показалось, что он хотел сказать о чем-то другом. — В следующий раз буду дарить что-то понадежнее, — она вдруг заметила, как её голос изменился; она кокетничает?; смутилась этому открытию и добавила следом: — Я рада нашей встрече, Оминис. Хочешь… — Элиз! — Марина захлопала в ладоши, привлекая внимание с дальнего конца коридора, и Элиз прокляла подругу недобрым словом. Хотела от досады топнуть ногой, но только кинула в Марину злой взгляд. — Извини, Оминис, мне пора, — проговорила, чувствуя, как руки свело напряжением — ей захотелось его коснуться, словно невзначай, в знак поддержки. — До встречи, Элиз, — кивнул он, уголок губ дрогнул в улыбке. Элиз подбежала к Марине, придерживая края распахнутой мантии. — Ничего. Не. Говори. Марина широко улыбнулась, прикусывая губу. — А я все-таки скажу… — …зачем ты с ним заигрываешь? — шепот донесся с задних парт, и Элиз повернула голову. Обращались не к ней. Она с облегчением выдохнула, корябая пером пергаментный лист. Расспросы Марины за последние два учебных дня изрядно поднадоели. Элиз разыгрывала в голове целые спектакли, возможные разговоры с Оминисом. Ей хотелось, чтобы в следующий раз всё прошло идеально, без вмешательств Марины и любого другого, без её долгих, неловких пауз. Она просто не понимала, как вести себя рядом с ним. — Почему Мракс? Что ты в нем такого разглядела? — спрашивала Марина полушепотом перед сном. Элиз глубоко вздохнула. Как она ответит Марине почему именно Оминис, если даже сама не знает. Жалость перетасовалась с чувством необходимости получить его внимание. Для Элиз это стало особенной целью — подружиться со слепым мальчиком со Слизерина; мысль углубилась в её сознании настолько, что всё лето она провела в раздумьях об Оминисе и Себастьяне. Почему они дружили? Как Оминис переживает потерю друга? Смогла бы Элиз жить без Марины, учиться, проводить с кем-то посторонним время? Элиз думала над этим весь остаток лета, обкатывая боками лужайки возле дома или отправляясь на речку. О Мраксах всегда ходило много слухов, которые на самом деле Элиз не волновали. До этого момента. Сейчас ей хотелось знать всё и найти свой способ подружиться с Оминисом. Узнать его лучше. — Здесь не занято? — раздался знакомый голос. Она подняла глаза. Из горла чуть не вырвался радостный вскрик, а руки тут же сгребли свитки с книгами. Какая удача, ты-то мне и нужен, подумала про себя, а вслух сказала: — Присаживайся, тут свободно. Джейк улыбнулся. Она запомнила его по светло-зеленым глазам и невероятно обворожительной улыбке. Он был красивым парнем. Высокий, гибкий, с темными волосами, вдобавок ко всему у него были хорошие манеры и природная способность привлекать к себе внимание. Стоило ему войти в зал и все, как по команде, обращали взгляды на него. Элиз понимала, почему многие девушки так желали его внимания, его компании, почему Марина каждый день крутила волосы и торчала у зеркала по часу. Для Элиз Джейк был кладезем сведений об Оминисе и Себастьяне, такой возможности она упустить не могла. — Элиз, да? — он вскинул глаза, улыбчивые, в них искрился интерес. Она макнула кончик пера в чернильницу, кивая ему. — Джейк. Оминис упоминал о тебе. Рука дрогнула. Перо чуть было не выпало из пальцев. — Обо мне?.. — голос просел. Элиз чувствовала, как сгорают её щеки, и с каким трудом гнутся пальцы. На пергаменте появлялись нечитаемые иероглифы. — После случившегося с Себастьяном он без особого удовольствия общался со мной. Но в этом году всё поменялось. Я думаю, ты как-то повлияла на него, — это откровение заставило её возликовать, но насторожиться. Она чувствовала дрожь в коленях и руках, и не могла понять, шутит Джейк или всерьёз. — Я так не думаю. Уверена, в его окружении есть люди куда более значимые, — ей с трудом верилось, что Оминис говорил о ней с кем-то. Она не сделала еще ничего, чтобы заслужить его дружбу. Джейк глухо хмыкнул, задумался, вглядываясь куда-то вперед. — У Оминиса остались мы с Анной. Его семью можно не считать. — Почему? — Отношения с близкими у него весьма натянутые. Ты ведь слышала о Мраксах? Она кивнула. — Оминис обсуждал с тобой что-то? Элиз поводила взглядом вокруг. В аудитории было достаточно шумно от того, что многие выполняли задания в парах. Похоже, никто к ним не прислушивался. — Например? — ей хотелось знать больше, но она понимала, что Джейк не станет делиться с ней чем-то по-настоящему ценным об Оминисе. — Рассказывал о Себастьяне или Анне? — Джейк казался ей заинтересованным. Оминис умолчал о чем-то, и теперь он думает, что Элиз его лучшая подружка? Ей вдруг стало не по себе, кончики пальцев похолодели и начали нервно заправлять волосы за уши. — Джейк, мне кажется, ты переоцениваешь мою важность в жизни Оминиса. По правде сказать, мы перекинулись лишь парой слов, когда я встретила его у Большого Зала. Он ведь не присутствовал на распределении, верно? — она не могла лгать Джейку, даже если ей очень хотелось разузнать немного больше о Мраксе. Но, произнося эти слова, Элиз почувствовала досаду, что в действительности не принадлежала их тесному кругу. И будет ли когда-нибудь?.. — Он вернулся от Анны. Так он мне сказал, — голос Джейка стал на тон тише, руки беспорядочно сворачивали краешек страницы учебника. Элиз тоже почувствовала, как нервно выводит непонятные буквы у себя в конспекте. Её не должно это волновать, ей просто хотелось подружиться с Мраксом, узнать его поближе. Как он справляется, когда в жизни не видел, какого цвета небо, как расцветают сады и какими разными бывают деревья во всех четырех временах года? Что он чувствует, когда не видит лиц тех, с кем разговаривает, и что окружает его все эти шестнадцать лет? — А Анна… как она? Джейк повел плечом, отрывая взгляд от своих записей, и сосредоточенно взглянул вперед. — Она писала мне, что с ней все в порядке. Но я знаю, что это не совсем та правда, что я хочу от неё слышать. — Вы… близки? — Хм, не так, как они близки с Оминисом, хотя я искренне стараюсь поддерживать её и не терять связь… Я… — он замолк. Кадык проехался над воротом рубашки вверх-вниз, в глазах отразился короткий отблеск воспоминаний. Элиз пригляделась к нему. Какая-то неуловимая эмоция скользнула по лицу, прежде чем Джейк отвернулся от неё. Давление на её плечо спало. Она и не догадывалась до этого момента, что они очень тесно прижимались друг другу, переговариваясь. Как это выглядело со стороны? Элиз прикрыла глаза, поправляя пышную копну волос за спиной. По щекам снова разливался жидкий жар. Чертов Портер. Если кто-то расскажет Марине, она её измучает сильнее прежнего или надуется. Хотя это и не было в её характере, но Элиз забеспокоилась. А если Оминис… Она себя отдернула, тут же чувствуя, о какой глупости сейчас подумала. Хватит витать в облаках. Впереди подготовка к ЖАБА, Элиз!, голос в голове, подозрительно схожий с маминым, отрезвил её. Под сердцем стыдливо кольнуло. Пальцы судорожно сжали сумку на бедре, она быстро покинула аудиторию, только урок закончился. Всё. Пора прекращать эти непонятные, бесполезные действия. С сегодняшнего дня ни слова о... просто ни слова о всяких странностях, раздраженно подумала она, слушая четкий перестук своих каблуков.

***

— Так забавно, что ты зовешь его «странностями», — сквозь густой пар проявилось улыбающееся лицо Марины. Элиз не обратила внимания на её слова, плотно закручивая на шее шарф. В свету еще летнего солнца сентябрь сменился плакучим холодом октября. Мокрая, туманная низина квиддичного поля проступала сквозь клочки белесой мглы. Очень медленно подтягивались команды Когтеврана и Гриффиндора. Марина, с вязнущей в серебре её глаз решимостью, переплетала свою светлую косу уже (Элиз считала) в четвертый раз. — Прекрати нервировать меня и себя. Возьми, займи свои руки, — сварливо проговорила Элиз, всучивая Марине её метлу. Она не планировала тащиться в сырое, раннее утро сюда, но поддержка для Марины была очень важна — сегодня отборочные, Блэк, наконец-то, прогнулся под тисками Когавы и капитанов команд, квиддич был возвращен! — Я слышала, что Джейк тоже будет пробоваться. Думаешь, он придёт? — спросила Марина, перебирая прутья у метлы. Её глаза тускло мерцали серебром, коса пушилась от сырости, а форма для квиддича отлично сидела на фигуре. Марина была красивой, умной, общительной. Элиз совсем не удивляло, что у неё было столько поклонников, а в их комнате постоянно сменялись букет за букетом. Она согласно кивнула подруге, обнимая себя руками. Элиз страшно мерзла. Даже внутри неё было жутко холодно, словно все эти недели, после разговора с Джейком, сердце перестало качать кровь и медленно отказывало. — Мне кажется, мы продвинулись с ним в нашем общении. Он очень милый, такой учтивый, осторожный, — эти слова Элиз уже слышала, но не стала ничего говорить; подруга просто болтала, чтобы снять напряжение. Зазвучал свисток. Марина резко выдохнула и коротко обняла Элиз. — Нервничает? — услышала она за своей спиной смутно знакомый голос и обернулась. Палмер — старший брат Марины, те же серые глаза, как блеск наследного серебра, светлые переливы пшеничных прядей, веснушки (ярче на его лице, чем у Марины). Они были очень похожи. — Косу переплетала раза четыре, — кивнула она ему. Палмер скованно улыбнулся, и Элиз поняла, что он тоже волнуется за сестру. — Пойду к трибунам, ты идешь? — Нет, меня мои ждут, — неопределенно махнул рукой в сторону красно-желтых студентов, не отвлекаясь от фигур на поле. Палмер был первым гриффиндорцем в семействе Крофтонов. Элиз пошла вдоль трибун, туда, где было меньше всего людей. Пальто не особо грело, а шарф — только открытую шею. Она поежилась от налета свежей влаги у себя на коже, на одежде и волосах. Взгляд соскользнул по одиноким силуэтам на ступенях трибун. Ей показалось, что где-то в углу, у самого верха, сидел Оминис, потупив слепой взгляд в свою книгу; в слабом разливе тумана мерцал красный кончик его палочки; на шее болтался единственным ярким пятном слизеринский шарф. Что он тут делает? Элиз полезла по трибуне вверх. Чем ближе она подходила, тем отчетливее видела его силуэт. — Привет, Оминис, — её голос звучал озадаченно. Она неловко опустилась рядом, наблюдая за тем, как ресницы, прозрачные на концах, подрагивают, а узкие ладони откладывают книгу в сторону. Палочка потухла. — Удивлена, что слепые тоже смотрят квиддич? — он усмехнулся, разминая шею. Элиз смутилась, почувствовала, как к щекам приливает цвет, и сердце разгорается быстрее с каждым вдохом. Теперь холод кусал только пальцы на руках. — Джейк попросил меня прийти. Наверное, мое присутствие хоть немного его расслабит. Я не смог отказать ему. — Я не хотела… — она замолкла, слова не шли, в голове было удивительно пусто. Оминис вскинул брови. — Брось. Я рад, что ты присоединилась ко мне. Честно сказать, читать при таком холоде не очень удобно. Она не знала, что можно сказать, а что лучше не стоит. Её волнение было настолько сильным, что она не заметила, как нервно подергивала ногой и перекладывала косы из-за спины на плечи. — Уверен, игра очень увлекательна, побудешь моими глазами? — заговорил Оминис спустя долгую минуту её нервных дум. Она была уверена, что он чувствовал её нервозность, её напряженное молчание, и была благодарна ему, что он не сказал об этом вслух. — Надеюсь, тебе понравится мой пересказ, — Элиз немного расслабилась, заправила шарф за ворот пальто. Так теплее. На фоне тусклого неба летали игроки. Туман рассеялся, уплывая за пределы поля, к жухлым долинам и осенним кронам леса. Раздавался свист и выкрики мадам Когавы. — У меня яркое воображение, — послышался короткий смешок. Элиз взглянула на острый профиль Мракса и не смогла сдержать судорожного вдоха. При виде него она всё чаще думала о том, какая тонкая грань между холодной и теплой сущностью его привлекательности. Оминис почти всегда казался ей прохладным, апатичным слизеринцем, в его лице было много высокомерия и мрачности; отрешенный, замкнутый, раньше она не видела в нём того, что смогла разглядеть теперь. — Гриффиндор пока выигрывают со счетом два-один… — начала она, складывая замерзшие ладони на колени. — Джейк умело лавирует с мячом… квоффлом… когтевранцы его не пускают, держат оборону… он подлетает к кольцу гриффиндорцев… кидает мяч и… его отбивает вратарь… — …а потом удар, бам! Этих придурков только Шарпу удалось разнять, — послышался взрыв хохота сбоку. Элиз не слушала, листая книгу, не читала, скользя глазами по сбитым в кучу строчкам. По лестницам выстукивал марш шагов. В коридорах звучно разливались детские голоса второгодок и переливистый смех. Тусклый, снежный день оплетал витражи окон на всех этажах. Декабрь заметал дорогу в Хогсмид, размашисто вёл рукавом метели по окрестностям замка. Солнце, бледное, незаметное за стеной туч, больше не грело. Элиз ощущала холод постоянно. Её не согревали кашемировые свитера и колючие пледы. Бардак в голове свалил все мысли в кучу, как перепутанные клубки пряжи. Будто сглазили. Галдёж растворился в опустевших трубках коридора. Захлопали двери аудиторий. Начались занятия. Элиз, с болезненно сжатым горлом, скинула книгу с коленей. Внутри расползалась горечь усталости, пустоты, словно в ней ничего не было, одна глухота, ни сердца, ни ребер — зияющая дыра. Одинокая. Ровесницы убегали посреди ночи на свидания, встречались в карманах коридоров, тёмных, прохладных; возвращались с яркими, распухшими губами и рассказами, которые нанизывали как бусины на леску; носили с гордостью, с затаившимся торжеством; и не стеснялись в подробностях. Марина подсовывала ей какие-то нелепости, сама выдумывала или ей правда кто-то интересовался. — Про тебя Дэвид спрашивал. Подошел ко мне сегодня, думала, что будет снова звать в Три метлы, а он мне «подруга твоя свободна? можешь познакомить?», — шептала ей Марина. — Кто? — Элиз хмурилась, ковыряя яичницу. — Друг Палмера. Высокий такой, смуглый, красивый. Вон, рядом с братом сидит, — она тыкнула куда-то в столы Гриффиндора, но Элиз даже не посмотрела. Ей был нужен не Дэвид… Элиз не думала, что станет жертвой своих же страхов и упреков по отношению к тем ветреным девушкам; в их головах сплошным текстом имена мальчишек, которых они меняют еженедельно, в их арсенале подшитые на пару дюймов юбки и кокетливый взгляд сверху вниз; они мечтают о свадьбе, своём доме, маленьком садике с бегониями, маргаритками, лавандой; они жаждут внимания, любви, тепла, как садовые цветы. Противно защипало в носу, комок застрял поперек горла. Она устала, расплакалась, как маленькая, судорожно втягивая в себя воздух; горло дрожало, сердце разрывалось от боли; размазывала слезы рукавами, вздрагивая от каждого выдоха, вся розовая, несчастная. Целая радуга боли, накопилось, обиды, неудачи. За всё хотелось поплакать. Я не влюбилась, мне грустно и плохо не из-за него, оправдывалась она, мысленно сердясь на саму себя. В конце концов, почему ей приходилось проливать слезы из-за этого чувства и ощущать себя такой никчемной? Она не знала, и от этого только сильнее крепло отвращение к самой себе за слабость. Элиз затерла до красноты глаза, выпрямила плечи и подумала, больше никогда… — …не буду из-за этого плакать. Подумаешь, — шмыгнула носом Марина, провожая взглядом всех проходящих мимо их стола. Элиз украдкой посмотрела на подругу. Ей нечего было ответить, она была не в той форме, чтобы организовывать поддержку. У неё самой сердце раскололось от равнодушия, от того, что она узнала — Оминис со всеми общался в рамках приличия вежливо, особенно с девушками, особенно со своего факультета. Они, конечно, ему ближе. Да и у слизеринок был свой неповторимый шарм. Это она могла трезво признать. — Я думала, я была УВЕРЕНА, что он позовёт меня к ним на вечеринку. Он сам сказал, что не поедет домой праздновать, останется в Хогвартсе, — продолжала подруга. Элиз сочувственно кивала, поглядывая на Гриффиндор, а за ним и Слизерин. Студентов было мало, все уже разъехались. Сегодня был Сочельник. Его за столами не было. — Как думаешь, он снова сошелся с Поппи? — Марина, Джейк никогда не встречался с Поппи. Это был слух, — Элиз хотелось закатить глаза, кинуть в подругу ложкой. Держать бы фокус на учебе, она ведь хотела стать колдомедиком, чем убиваться по чертовому Портеру. — Ешь свою кашу, остыла уже. Марина расстроено завозилась с едой. Гул голосов взмывал под рассеянный свет потолка. Зачарованная ель сверкала алмазной пылью, жемчугом, сверху сыпался холодным блеском снег. Весь Большой Зал, арлекиновый, роскошный, был украшен к Рождеству; для младших курсов это был праздник, для старших — еще один пережиток года. Сверху взмахнуло широкое, разноперое крыло, и Элиз радостно подскочила с места. — Привет, Ио! С Рождеством, малыш, — она погладила папиного бенгальского филина по косматой голове, забрала свёртки и поставила ему свою миску каши. Ио довольно заухал. — Это подарки? — взбодрилась рядом Марина. Элиз заторможенно закивала, поглаживая прохладный шёлк пальцами. Распаковала еще пару свертков, отдала подарок для Марины, оглохнув от визга на одно ухо. Улыбка сама собой растягивала щеки. — Ах, Марина, ты погляди, это… — …помада изумительная! Мне идет? — кудри взметнулись за спиной Марины. Элиз повернулась. Марина надела новую блузку, подаренную мамой Элиз; настоящий китайский шелк, нежный, лилейный; и выпросила у Элиз помаду, настоящую китайскую, «рубиновый полдень», в позолоченном футляре с кисточкой. — Ты прекрасно выглядишь! — восхищенно улыбнулась Элиз. Она перечитала письмо от родителей ещё раз, что остались в Китае на Рождество, много работы, покорми Ио, перед тем как отправить, нежно любим, подарок для Марины отдельно, твои, надеемся, понравятся. Внутри неё разливалось тепло, сладкий трепет. Ей подарки очень понравились, в особенности шелковый, малахитовый костюм — блуза и юбка-миди, расшитые зачарованным стеклярусом и черным жемчугом. Пока Элиз возилась со своими вещами, Марина уже убежала к Портеру на свидание. Элиз не успела спросить, когда он пригласил Марину, ведь со столовой они бежали, как маленькие дети, перелетали через лестницы, сломя голову сшибали двери, а потом крутились по комнате в обновках. Вечер смыкался на линии горизонта в муаровую синь. Тени безлистых стволов ложились по спинам сугробов и в ямки протоптанных дорожек. Снега не было, весь высыпал еще в ноябре, вдаривая следом трескучим морозом. Сочельник был теплым. Элиз писала письмо родителям, когда к ней вбежала девочка на два курса младше; конопатая, хорошенькая, с большими, карими глазами и с пушишкой на руках. Младшая сестра кого-то с факультета. — Тук-тук, — уже войдя хихикнула она. Элиз нехотя оторвалась, глядя на неё через плечо. — Элиз, тебя Оминис Мракс ищет. Все углы обтёр в нашем крыле. Девчонка улыбнулась напоследок и убежала. Элиз застыла с пером в руках. Чернила капали на пергамент. Гулко застучало в висках недавно прожитая, выплаканная ею истерика. Она себе пообещала не навязываться больше, не стараться сблизиться, ведь… — Нет! — шлепнула ладонью по столу, чернильница подпрыгнула. В комнате было пусто, но она все равно заозиралась. Протестовать вслух — это уже признак неизлечимого безумства, подметила, заворачиваясь в тёплый свитер и юбку. Руки вспотели, со скрипом скользя по перилам. Она вышла из гостиной в прохладу башни. Неторопливо застучала низкими каблуками, разглядывая окружение с таким чувством, будто видела в первый раз. Этот момент ощущался таким осязаемым, настоящим, живым, что захватило дух. Элиз увидела его одиноко сидящего на одной из скамеек, с мигающей, как маяк, палочкой в коридорном полумраке. — Привет, Элиз, — он заговорил первым, слегка улыбнулся. Элиз взволнованно сцепила пальцы, присев рядом. — Привет, — тихо поздоровалась, изучая его профиль. Русые волны волос заметно отросли, падали на лоб; на бледных губах играла улыбка; щека отсвечивала матовым розовым. Она могла описать его одним словом — высокородный; он был в обыкновенной школьной форме, без мантии; рукава рубашки были закатаны по локоть, Элиз рассмотрела его запястья, узкие ладони, длинные, светлые пальцы. Единственное, что выбивалось из его опрятного, порядочного вида были грязные ногти. Элиз нахмурилась, приглаживая растрепанные волосы, бессознательно, чтобы занять руки. Он смотрел перед собой, лицо его было непроницаемым, таким гладким, красивым в мягком свете. — Плачу тебе той же монетой, — неожиданно сказал он, задевая её колено своим. Элиз растерянно заморгала. — Ты о чем? — Ты была одной из тех, кто не отвернулся от меня в этом году… из-за случившегося с Себастьяном, — произнес он вкрадчиво. Он был так спокоен, даже холоден, когда говорил о бывшем друге. Оминис был очень близко. От него исходил тонкий аромат сырой земли, будто он совсем недавно ухаживал за садом, и зимней прохлады улицы, а еще его собственный запах, тёплый, острый, словно нагретая солнцем одежда, чашка зеленого чая. Элиз почувствовала себя по-особенному хорошо. Она была в этом моменте, она могла запомнить его на всю жизнь. Он повернулся к ней, не замечая или нарочно, касаясь её бедра твёрдым коленом. Элиз он показался чуть смущенным, даже интонация изменилась, когда Оминис снова заговорил. Она не перебивала, вслушиваясь в него, вглядываясь в каждое созвездие родинок на обнаженных руках и вместе с этим замечая, что видит маленькие шрамы. — В первую нашу встречу мне показалось, что ты хочешь выведать что-то о Себастьяне, но потом… — он остановился, пальцы расправили сморщенные складки на брюках. Оминис качнул головой, усмехнулся. — Почему ты подошла тогда ко мне в коридоре? Зачем пыталась подружиться? Элиз прерывисто выдохнула, ощущая, как потели ладони, а по спине сквозил озноб. — Это кажется тебе странным? — очень тихо спросила. В ней не было столько смелости, как в гриффиндорских, бойких девчонках. Она могла похвастаться хорошими знаниями, чистотой крови (если это кого-то еще волновало) и искренностью. — Ты ведь просто пожалела меня, правда? Можешь не отвечать, — он отрывисто вздохнул, сомкнув пальцы в замок. — Обычно, когда со мной пытаются завести дружбу, все заканчивается тем, что я иду на поводу и позволяю пользоваться собой. Я бываю безотказным и очень удобным для друзей. Она закачала головой, смахивая с себя горечь чужих слов. — Я лишь хотела, чтобы ты не чувствовал себя одиноким, — призналась, глядя себе под ноги. Оминис коротко рассмеялся, прикрыв глаза, и покачал головой. — И ты решила меня спасти? Благородно, Арно. Элиз вскинула голову, сжав губы от внезапного разочарования, темного, липкого гнева, разливающегося внутри неё. Чего он добивается? — Я делала это не для набивания себе дополнительных очков. — А зачем? Мне правда интересно, — его губы скривились в злорадной усмешке, глаза остановились на уровне её ключиц. Он наклонил голову, будто рассматривал её, будто видел её насквозь. Элиз долго всматривалась в его бледное, выточенное тенями лицо, теперь он не казался ей хрупким и уязвимым. Это был не тот слепой мальчик со Слизерина, которого она помнила. Она что-то уловила в нём, в его напряженной позе, в поджатых, сухих губах, в том, как он сжимал свои пальцы и настороженно ждал, что Элиз ответит. — Оминис, если тебя это успокоит, у меня в мыслях не было воспользоваться твоим влиянием, — под этим она подразумевала его семью. — Я не делала ничего со скрытым умыслом или чтобы причинить вред тебе. Я понимаю, твоё доверие подорвано… — Не стоит. — Выслушай до конца, — резко сказала она. — Я поняла, что ты пытаешься сделать. Не отталкивай меня, я просто хочу тебе помочь. Слова повисли в воздухе. В коридоре словно стало на несколько секунд темнее. Элиз моргнула. Он продолжал сидеть почти неподвижно, сжимая губы и пальцы в замок. — Я хочу стать твоим другом. На безвозмездной основе. — Другом? — глухо переспросил он. Ей показалось, что он растерялся или испугался чего-то, но тут же его лицо приняло привычное выражение. — Оминис, если ты пришел нарочно портить мне настроение перед Рождеством, то считай у тебя получилось, — Элиз нервно заёрзала на скамейке, всё думая о том, какой у них выходил странный разговор. — Ты очень избирательна в выборе друзей, — заговорил спустя долгие, молчаливые секунды. — По-твоему, это плохо? — спросила Элиз. — Думаю, как раз наоборот. Они замолчали, спутанные в собственных мыслях и словах. Замок не спал. Послышались голоса, звонкий, женский смех. Свет в лампах подрагивал, наплывами касаясь каменных, уходящих высоко под потолок, стен. Тянуло прохладой и сладкой рождественской сдобой. — Скоро отбой… — Элиз чувствовала глубокое разочарование, ей хотелось уйти и как можно скорее. — Я… мне жаль, что я тебя расстроил, извини, — Оминис словно расслышал в её голосе огорчение. Она заметила, как опустились его плечи, как он прикусил губу. — Я не имел права так с тобой разговаривать. — Я не держу зла, — соврала. Оминис коротко хмыкнул, не поверил ей. По дальней стене послышались шаркающие шаги, но никто не появился. Элиз выдохнула. Ей меньше всего хотелось встревать в еще одну перепалку, со старостами, например, или завхозом замка. — Меня снабдили ценной информацией о том, насколько ты искушенный человек, — заговорил Оминис, когда Элиз отвлеклась, и протянул ей в раскрытых ладонях небольшую, подарочную коробку со светло-голубым бантом, в цветочных аппликациях. — С Рождеством, Элиз. По телу разлилась слабость, вместо восхищенного вздоха у Элиз вышел только свистящий звук. Она не ожидала. Совсем. Пальцы задрожали, поглаживая картонные бока. Лента легко поддалась, крышка соскочила. — Это… — она не могла выдавить ни слова. Изумление растворяло всякую простую мысль. — Засахаренные фиалки. Мой осведомитель заверил, что тебе понравится. Я угадал с подарком? Элиз почувствовала, как к голове прилила кровь, и возмущенная, далекая мысль «ЭТО МАРИНА!». Сладко пахло сахарными фиалками, глянцево поблескивающими в подарочной обертке; желтоватый, сонный свет коридора размывал улыбку Оминиса и его прорисованные до четкости черты (или Элиз смотрела на него сквозь пелену подступающих слёз). — Да, — она кивнула, откладывая коробку в сторону, и с выдохом потянулась к Оминису. Вязаные рукава обвились вокруг его шеи. Она прикоснулась к его щеке своей, и их обоих внезапно ужалило током. Оминис вздрогнул. Элиз не поняла от укола статического электричества или от её неожиданной смелости. — Спасибо, — горячо зашептала куда-то в ворот рубашки. Его руки осторожно легли на изгиб поясницы, приглаживая задранный край свитера. Еще пару мгновений, и мышцы его плеч ослабли, оковы спали. Она прижалась теснее, не думая о том, как глупо и некрасиво выглядело её неловкое объятие. Сердце гулко билось и набухало, разгоняя жар по всему телу. Ещё секунда, и Элиз отпустила его, возвращаясь в сонную тень коридора. Оминис, чуть сведя брови, облизнул пересохшие губы, поводил перед собой слепым взглядом; матово розовели щеки, растеряв всю бледность; губа распухла до красноты, Оминис всё время закусывал её. Элиз открыто разглядывала его, улыбаясь и намечая взглядом в какие созвездия можно соединить родинки на его щеках. — А… у меня нет подарка, — вспомнила она, растерянно поглаживая запястья. — Не беспокойся об этом, — он смахнул палочкой выпавшие из прически пряди, улыбнулся. — В конце концов, это моя тебе благодарность за проявленную доброту. Элиз кивнула, зачарованно окидывая глазами уже такое знакомое, почти родное лицо. Ей казалось, что она знала каждую родинку, каждую его эмоцию; как шелковисто лежит волосок к волоску, как он улыбается, искренне, и когда это демонстративно. — Уже поздно, — получилось так тихо, несмело. Элиз подхватила подарок. — Да. Я провожу тебя до гостиной, — Оминис согласно кивнул, поднялся. Следом Элиз. — Спасибо, Оминис, но я не потеряюсь, — она весело фыркнула, накручивая на палец ленту от подарка. — С Рождеством, Оминис! — С Рождеством, — глухо отдалось в позвонки. Элиз повернулась, бегло оглядывая удаляющуюся спину Оминиса и яркую гроздь алых бликов. Элиз пронеслась по ступенькам, как заблудший сквозняк. Руки баюкали коробку с засахаренными фиалками, голубой бант, который она скрутила, вздрагивал от каждого шумного выдоха. Она забродила от радости, как вино; бежала, шла, снова бежала, будто сумасшедшая, опьяненная избытком чувств, ей хотелось плакать и смеяться. Остановилась, переводя дыхание, когда заметила спускающегося навстречу парня. — Джейк? Элиз пригляделась, тени странно падали на его лицо, ей даже показалось, что это были кровоподтеки, пока он не подошел ближе. — Удачный день? — спросил, обезоруживающе улыбаясь и стреляя глазами в подарочную коробку. Элиз неопределенно качнула головой, не переставая рассматривать его улыбающееся лицо. Дурак, в таком виде ходит, улыбнулась. Она подплыла ко входу в гостиную Когтеврана. Орёл сверкнул клювом в маслянистом свете ламп. Элиз вздохнула и всё-таки крикнула вниз, в проём винтовой лестницы: — Ты весь в помаде, Портер! С Рождеством!