Дом тысячи солнц

Впервые за долгое время он спал очень крепко: если и были какие-то сновидения, то Драко их не запомнил. Белый утренний свет настойчиво продирался сквозь веки. Малфой полежал ещё несколько секунд, прогоняя остатки сна, а затем одним рывком собрал себя по частям с продавленного матраса, сел на кровати и поёжился: комнатный воздух за ночь остыл и теперь неприятно холодил спину. Быстро натянув брюки, Драко встал и босыми ногами прошлёпал в ванную комнату. Вернувшись, он достал из недр шкафа чистую рубашку, накинул её, не застёгивая, и подошёл к окну. Там, над Запретным лесом, висела серая хмарь — мутная и безрадостная, как и его настроение. Ночная дремота отступила, и теперь в голову постепенно возвращалось осознание: сейчас ему придётся надеть костюм Себастьяна Мортлака, спуститься вниз и играть роль прилежного гриффиндорского прихвостня. Отвечать на бессмысленные вопросы, такие же банальные, как и их гномьи мозги, сидеть за одним столом с Мальчиком-Который-Не-Сдох, его волосатым другом и грязной… грязнокровкой. Драко передёрнул плечами и глубоко вздохнул. Первой мыслью было остаться в комнате и не покидать её до конца учебного года. Но его желудок пустовал со вчерашнего утра и теперь жалобно поскуливал; к тому же, запереться здесь означало пойти на попятную, а следовательно — позволить заносчивым гриффиндорцам думать, будто он испугался. Нет. Ни за что. Хера с два он опустит свой взгляд перед красно-золотым галстуком. Драко вспомнил, что обещал написать Нарциссе, и уже собирался достать из ящика чистый пергамент, но взгляд его упал на часы: они показывали пять минут девятого, так что письмо снова пришлось отложить. Этот вариант Малфою не понравился, но опаздывать на занятия в первый же день, будучи под пристальным надзором старухи МакГонагалл, он не хотел, поэтому ещё раз мысленно извинился перед матерью и стал собираться. Он стоял перед зеркалом и затягивал галстук, когда в дверь неуверенно постучали. Сердце подпрыгнуло, а затем рухнуло куда-то вниз: с ужасом он уставился на своё бледное лицо, вспоминая, где оставил чёртов флакончик с зельем. Стук повторился — на этот раз более решительно — а вслед за ним за дверью раздался тихий голос: — Себастьян? Это Гермиона… Гермиона Грейнджер. Можно войти? Проклятая грязнокровка. От его нервов и так остались одни ошмётки, незачем было лишний раз их так терзать. Малфой постарался сделать голос, как у Мортлака: его субтильный хрипловатый тенорок, но все слова получились бесцветными и пересушенными. — Нет! Нет, не входи, я… не одет. Не успел нацепить свою маску дружелюбного иностранца. — Я лишь хотела сказать, что тебе стоит поторопиться: занятия начинаются в девять... И я принесла тебе график учёбы. Драко хотел послать её к чёрту и сказать, чтобы херова грязнокровка засунула свой грёбанный график себе в зад, но передумал: едва ли это поможет спровадить её побыстрее. Он склеил напряжённые пальцы перед собой и ответил беззлобно, насколько это было возможно: — Оставь под дверью. Я скоро спущусь. — Тебе нужна какая-нибудь помощь? Найти класс или… — Нет. Ничего не нужно, — и натужно добавил: — Спасибо. Похоже, гриффиндорка клюнула: где-то снизу зашелестело, под дверью показался листок пергамента, а через секунду её шаги уже затихли на лестнице. Малфой расслабил занемевшие плечи и мрачно разглядел себя в зеркале. Отражение выглядело до смерти напуганным, но на деле Драко почти не боялся: уж с кем, а с Грейнджер он бы справился в два счёта. Простое заклятие забвения отняло бы меньше энергии, чем этот диалог: легко плясать под дудку перед тем, кого уважаешь или хотя бы терпишь. Но обхаживать того, кого ненавидишь — это высасывает силы похуже всякой магии. Малфой надел мантию, вынул пузырёк с оборотным зельем и, стерпев очередное скулодробильное превращение, пошёл прочь из комнаты, не представляя, как ему пережить этот день.

***

— Звучит не слишком правдоподобно, — пробормотал Рон, набивая рот овсяной кашей. — Знаю. Но так сказала МакГонагалл, а у нас нет причин не доверять ей. Гермиона теребила в руках кусочек тоста: есть совершенно не хотелось. Едва она спустилась в Большой зал, Гарри и Рон тут же расспросили её о вчерашнем разговоре с директрисой, и теперь увлечённо строили догадки относительно нового студента факультета Гриффиндор. Это было странно — обсуждать что-то кроме войны, уничтожения Волан-де-Морта или возвращения школы к жизни. Так… неестественно. Будто после всего не могло произойти такого события, которое стоило бы обсуждения, даже если это событие — непонятно откуда взявшийся незнакомец, которого сама директриса лично распределила на свой факультет. Любопытство друзей было вполне объяснимо, но Гермиона испытывала непонятное, давящее чувство внутри: как им удалось так быстро всё забыть? Гарри кивнул виском в сторону учительского стола, где восседала МакГонагалл и другие преподаватели. — Я думаю, Гермиона права, Рон. После проникновения Пожирателей было бы глупо с её стороны пускать в школу кого попало. Гермиона вздохнула и пальцами скатала из хлеба небольшой шарик. Есть вещи, которые невозможно забыть. Как бы они ни старались, события прошлой весны таскались за ними, как верные псы, тыкались влажной мордой в сцепленные ладони, всплывали в каждом неосторожном слове и жесте, и отпустить их не получалось. Рон пожал плечами и потянулся к общему блюду с фруктами. — Да уж, глупой старуху точно не назовёшь, — с громким хрустом он откусил от большого жёлтого яблока — мелкие капли разлетелись во все стороны. Гермиона поморщилась и вытерла лицо рукавом мантии. Парень скорчил виноватую гримасу и продолжил, с аппетитом причмокивая: — Но что-то здесь явно не сходится. Кто, по-вашему, в здравом уме станет переводить своих детей в Хогвартс после всего, что произошло? И неважно, насколько хорошо здесь кормят! — наконец разделавшись с яблоком, добавил он и широко ухмыльнулся. Гарри прыснул в кулак. Гермиона нахмурилась и строго посмотрела на парня. — Я слышала, его родители погибли. Наверняка ему непросто… — А я о чём? Не просто так его сюда занесло! — Рон хлопнул ладонями по столу, и, наклоняясь вперёд, вполголоса произнёс: — Интересно, что ему нужно? — Можешь сам у него спросить, — Гермиона многозначительно покосилась в сторону входа. Себастьян Мортлак вошёл в Большой зал и остановился, мрачно оглядываясь по сторонам. Пока Гермиона раздумывала, стоит ли как-то привлечь его внимание или, может быть, даже пригласить его присоединиться к ним за столом, парень поймал её взгляд. Несколько секунд он просто смотрел на неё — холодными, безразличными глазами — затем отвернулся, в три резких шага преодолел расстояние до гриффиндорского стола и сел там, где было меньше всего людей. — Вид у него какой-то болезненный, — голос Рона прозвучал тихо, как в тумане. Гермиона моргнула и уставилась в тарелку. Ей вдруг стало невероятно стыдно, как будто само знакомство с этим человеком было чем-то недостойным. — Может быть, на нём сказывается смена часовых поясов, — Гарри задумчиво посмотрел в сторону новенького. Рон с опаской огляделся по сторонам, словно кто-то мог подслушать их разговор, снова подался вперёд и заговорщицки произнёс: — Я говорю вам, этот тип точно замышляет что-то. Прямо сейчас сидит и продумывает свой коварный план. Гарри пихнул друга локтем, но было слишком поздно. — Нет никакого плана, Рон! — Гермиона раздражённо сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Неужели тебе не хватило?! Жутких незнакомцев, проклятых артефактов, войны, в конце концов? С меня довольно — лично я собираюсь провести последний учебный год как нормальный человек: учиться, сдавать экзамены, ходить в Хогсмид по выходным, а не бегать по всему магическому миру в поисках сомнительных приключений, граничащих со смертельной опасностью! Гриффиндорка не заметила, как повысила голос. Она глубоко вздохнула, расслабила ладони и ущипнула пальцами переносицу, прикрывая глаза. Внезапный приступ ярости сбил её с толку. Несколько секунд над ними висела напряжённая тишина. Затем Гарри наклонился через стол, обхватил Гермиону за предплечье — девушка всё ещё хмурилась — и негромко сказал: — Рон просто пошутил. Он не имел в виду ничего плохого. Правда, Рон? — Гарри многозначительно посмотрел на рыжего: тот с растерянным видом поднял обе руки и утвердительно закивал. — Наверняка Себастьян отличный парень. Тебе не обязательно выполнять просьбу МакГонагалл в одиночку. Если хочешь, мы с Роном составим ему компанию на прорицаниях, — он ободряюще улыбнулся и незаметно пнул друга под столом, когда тот собрался было высказать всё, что думает об этой идее. Гермиона оттаяла. — Только если он не решит заняться чем-то более полезным. Изучением древних рун, например, — сказала она, вставая из-за стола и самодовольно ухмыляясь. Рон тут же вскочил, подбирая со скамьи её сумку и перекидывая ремешок через плечо. — Гермиона, не обижайся, но древние руны только для… — И для кого же они, Рональд? Гарри бросил на однокурсника сочувственный взгляд, перекинул ноги через скамью и, захватив под мышку свежий выпуск «Пророка», отправился к выходу. Рон проводил его с обречённым видом, оробело сглотнул под выжидательным взором подруги и попытался подобрать слова. — Я хотел сказать… Они… они для сильных духом! А этот Себастьян явно не выглядит как человек, которому легко даются точные науки… — пробормотал он, пожимая плечами. Волшебница неодобрительно покачала головой, но затем не удержалась и рассмеялась, легонько пихая парня в плечо. Рон попытался приобнять её за талию, но Гермиона будто ненароком перехватила его руку и крепко взяла под локоть, решительно не замечая, как напряглось его лицо. А потом потянула к выходу, догоняя Гарри и покидая Большой зал. В одном из каменных коридоров друзья разминулись: Гарри и Рон отправились на урок по прорицаниям, а девушка свернула к восточному крылу. Когда гриффиндорка влетела в класс, до занятия оставалось ещё несколько минут. Профессор Бабблинг не терпела опозданий не меньше, чем сама Гермиона. Девушка рухнула за первую парту, лихорадочно выудила из сумки перо и кусок пергамента, с глухим стуком уронила на стол «Магические иероглифы и логограммы» и только после этого откинулась назад и облегчённо выдохнула. В аудитории стояла тишина, изредка перебиваемая шорохом страниц: те немногие, что рискнули посвятить утро изучению рун, сидели молча, ожидая начала лекции, и старательно вникали в ветхие манускрипты. Себастьян Мортлак так и не появился. «Наверное, всё-таки выбрал прорицания», — подумала Гермиона, почувствовав лёгкий укол разочарования. Она понадеялась, что парень смог найти дорогу к Северной башне и не заплутал среди волшебных лестниц и коридоров. Потом вспомнила слова Гарри о том, что они с Роном составят ему компанию — от этой мысли её слегка передёрнуло: Гермиона понятия не имела, чего ожидать от Рона, учитывая его реакцию. Последнее время он слишком сильно оберегал её — и она позволяла, конечно, потому что прекрасно знала, что ему пришлось пережить. Она чувствовала, как жива и ненасытна в нём скорбь, как не даёт она ему покоя и всё болит, болит — и непонятная эта боль не прекращается: слово за слово, воспоминание за воспоминание, она разрасталась в нём мёртвым озером, безжизненной чёрной дырой. Гермиона была шатким мостиком, маленькой красной ниточкой, стягивающей края этой чудовищной раны, и пока он спасал её от невидимой опасности, она кляла себя за то, что не может дать ему больше, дать ему то, в чём он действительно нуждался. Девушка тяжко вздохнула, сдавливая тонкое запястье дрожащими пальцами, оставляя на гладкой коже бледные бесформенные отметины, которые тут же бесследно исчезали. Урок уже начался, профессор Бабблинг размеренно вещала что-то своим картонным голосом. Гриффиндорка расправила плечи, задвинула мрачные мысли подальше и приготовилась внимательно слушать, как вдруг за спиной громко ухнула входная дверь. Зашелестела мантия, подошвы лаковых туфель неспешно процокали и остановились в двух шагах позади. Преподавательница замолчала, сощурила подслеповатые глазки и строго нахмурилась. — Не стойте как топеройка, мистер… — Мортлак. Гермиона вздрогнула от неожиданности. Ей очень хотелось обернуться и обрушить на него неодобрительный взгляд, каким она обычно смотрела на всех опоздавших, может быть, даже шепнуть ему что-то вроде «Я же говорила!». Но отчего-то волшебница испытала непривычную робость, а потому только сжала губы и уставилась в учебник. — Ну разумеется, — проворчала Бабблинг, сверля студента глазными прорезями. — Я не терплю опозданий, мистер Мортлак — вам должны были сообщить. — Прошу меня извинить, профессор. Этого больше не повторится. — Очень на это надеюсь. Я не делаю вторых предупреждений, — нравоучительным тоном заявила она, возвращаясь к лекции. Гермиона услышала, как парень сел, и вновь подавила в себе желание повернуться. Между лопаток неприятно защекотало: гриффиндорке показалось, что он тоже смотрел на неё, и от этого взгляда ей вдруг стало не по себе, словно от него веяло какой-то непонятной угрозой. «Какая чушь! — подумала девушка. — Это всё Рон с его нелепыми фантазиями!» Она тряхнула головой, прогоняя внезапную вспышку тревоги, пригладила ладонью непослушные локоны и вновь жадно уткнулась в книгу в предвкушении плодотворной работы. Но время шло, а мысли никак не хотели собираться, глаза бегали по строчкам и символам, абсолютно не вникая в их смысл. Гермиона нахмурилась: что может случиться, если она всего лишь разок посмотрит в ту сторону? Мерлин, да об этом ведь даже никто не узнает! В конце концов, нет ничего необычного в том, чтобы интересоваться новым человеком — всё, что она испытывала, можно было объяснить банальным любопытством. Это был такой фальшивый блеф, что гриффиндорка скривилась, но всё же слегка наклонила голову и, прячась за плотной шторкой кудрявых волос, обернулась. Себастьян сидел, откинувшись на спинку скамьи, и безразлично записывал что-то в тетрадь, не обращая на неё никакого внимания. Гермиона моргнула. Откуда в ней вообще появилась мысль, что он источает угрозу? Он не был пяти метров ростом и не дышал Адским пламенем, из его головы не торчали острые рога. За партой сидел обычный мальчишка — может, слегка грубоватый и замкнутый — что ж, это тоже вполне в порядке вещей. И пусть в его глазах читалась горечь утраты родителей, а вместе с ней — какая-то безнадёжная, затхлая тоска, но даже этим он мало отличался от любого другого ученика здесь. Волшебница отвела взгляд и подставила под голову обе руки. Медленно выдохнула, задумавшись, посмотрела на чистое перо и закрытую чернильницу, лежащие на письменном столе: к конспекту она так и не притронулась.

***

— Ты пялилась на меня весь урок. Драко явно застал грязнокровку врасплох: та резко обернулась и от неожиданности чуть не врезалась плечом в ковыляющего мимо пятикурсника с бровастым лицом, окаймлённым тонкими проволоками квадратных очков. Её неловкость его позабавила, и он насмешливо фыркнул, не отрывая взгляда от алеющих щёк. — Что… ты… Это неправда! — она тряхнула огненной шевелюрой и уставилась на него так, будто сама искренне верила в свой бред. — Неужели? Грейнджер упрямо вздёрнула подбородок, заглядывая прямо ему в глаза. — Да. Если это всё, то я пойду. Не хочу опоздать на занятие к МакГонагалл и тебе не советую, — последние слова она произнесла уже уходя прочь. Он не собирался бежать за ней. По правде говоря, он вообще не планировал разговаривать с ней посреди этого коридора — будь он даже в облике самого Дамблдора. Но внутри у Малфоя кипело ещё с тех пор, как он встретился с ней глазами на завтраке. В том, что грязнокровка уже успела обсудить нового ученика со своими недалёкими дружками, он почти не сомневался: придурок Уизли глядел на него так, что Драко почувствовал себя не очень свежим покойником, а Поттер то и дело бросал жалостливые взгляды — и это страшно бесило его, словно на самом деле они обсуждали не Себастьяна, а его самого. Малфой надеялся, что злость немного поутихнет, когда он займёт голову изучением рун, и это действительно помогло — ровно до того момента, пока Грейнджер не начала снова пялиться на него, как тогда, в поезде, вызывая в нём новый приступ раздражения. К концу урока воздух вокруг него наэлектризовался, под кожей непрерывно зудело, и Драко понял, что если сейчас же не скажет ей что-то, то просто разорвётся от ярости. Он ожидал, что гриффиндорка начнёт извиняться, оправдываться или сделает ещё что-нибудь унизительное, но этот снисходительный тон, которым она позволяла себе говорить с ним сейчас и то, как легко она оборвала разговор, ему не понравилось. Разрешение. Разве не это нужно воспитанным заучкам вроде тебя, а, Грейнджер? В три шага он поравнялся с грязнокровкой: она шла по коридору — неожиданно быстро для некрупной девчонки вроде неё, прямая, как стальной клинок. Её щёки всё ещё горели, а глаза смотрели перед собой, как будто после его замечания она запретила им двигаться, чтобы случайным взглядом ненароком не выдать себя. Трусливая гриффиндорская мышь. Довольствуясь произведённым эффектом, Малфой, сам не понял, зачем, спросил: — Что ты говорила обо мне своим друзьям? Грейнджер растерянно моргнула, но тут же собралась и ответила, по-прежнему шагая вперёд и не отрывая глаз от сводчатого горизонта. — Ничего особенного. — Не ври, Грейнджер. Бам. Гриффиндорка вновь остановилась и развернулась к нему своим пылающим лицом, игнорируя только что выдуманное правило. Крылья её маленького носа подрагивали, а крупные локоны шевелились от частого тяжёлого дыхания. С силой сжимая кулаки, она воскликнула: — Да как ты… Да ты… Тебя это вообще не касается! Глядя, как она пытается испепелить его гневом из глаз, Малфой на секунду представил, что всё стало как прежде, почти что нормальным: он и Грейнджер, Слизерин и Гриффиндор, и их привычный теннис заурядными подколами. Это было так предсказуемо и знакомо, что Драко вдруг ощутил долгожданное спокойствие, словно где-то внутри его наконец отпустила невидимая рука. Ха! Вот уж чего он точно не ожидал — что будет получать удовольствие от перепалок с грязнокровкой. Но лёгкое болезненное чувство, разливающееся по всему телу, пьянило, и, желая подольше растянуть его, Малфой нарочито скривился и процедил: — Вы говорили обо мне — значит, касается. Он скрестил руки на груди и взглянул на грязнокровку, капля за каплей упиваясь её яростным видом. Та стояла, вся ярко-красная, сложив руки с ним в рифму, и раздражённо притопывала. Драко на мгновение задержался на маленькой ножке в аккуратном белом кроссовке, затем скользнул взглядом вверх — к острой коленке, по линии бедра, пока не наткнулся на край школьной юбки. Неожиданно для себя отметил, что теперь от нескладной, угловатой шестикурсницы-Грейнджер осталось лишь бестолковое вьющееся гнездо на её голове. Та Грейнджер, что стояла сейчас перед ним, повзрослела и изменилась, и её, наверное, можно было бы назвать привлекательной, если бы… Если бы что, блядь? Внезапный приступ отвращения к себе заставил отвести взгляд. К горлу подступило, внутри что-то схлопнулось, и от былого спокойствия не осталось ни следа: его тут же вытеснила злость в перемешку с недоумением. Назвать Грейнджер привлекательной — всё равно что назвать Уизли одарённым, хотя совершенно очевидно, что одарен он скорее альтернативно. Драко сглотнул и крепко сжал зубы. Какого чёрта он вообще уставился на неё? Какого чёрта они до сих пор стоят посреди этого коридора, не произнося ни единого слова? Он мельком огляделся по сторонам, невольно выискивая случайных свидетелей этой встречи — и снова посмотрел на грязнокровку. Её огромные тёмные глаза ещё держали оборону, но румянец уже сошёл с щёк, а плечи расслабились. Драко почуял в ней непонятный момент просветления — будто она отследила его минутную несобранность, которую теперь рассчитывала использовать против него — и ему это не понравилось. Грейнджер, прищурившись, склонила голову вбок и произнесла делано безразлично: — Я говорила им, что мне кажется весьма странным, что профессор МакГонагалл распределила тебя в Гриффиндор, — она помолчала, наблюдая за его реакцией. — Как по мне, ты гораздо лучше вписался бы на один из других факультетов. — Что ты имеешь в виду? Злость потихоньку вытекала, уступая место любопытству. — Сегодня после обеда урок зельеварения — там будут ученики Слизерина. Советую тебе к ним присмотреться, ведь у вас много общего, — сказала она с тем же невозмутимым прищуром, а затем добавила ровным голосом: — Они тоже редкостные сволочи. Эта совсем не присущая ей грубая простота заставила Драко окаменеть. Ещё несколько минут он стоял не в силах пошевелиться. Невероятно! Грязнокровка только что назвала его сволочью. Само слово его ничуть не задело — лишь то, что эта чёртова дура о себе возомнила. Малфой оскалился, разом перечёркивая в уме недавние мысли: нет, Грейнджер нисколько не изменилась. Он мог поклясться — она всё та же упрямая, горделивая сука, позабывшая о своём положении в давным-давно устоявшейся пищевой цепочке. Драко вдруг понял, что совершенно не способен упрекнуть её в этом, ведь своё собственное место он благополучно просрал. Салазар всемогущий, он даже не был уверен в том, что цепочка всё ещё существует: херова война всё перевернула с ног на голову. У ягнят отрасли клыки, волки позорно прячутся по углам. Коридор опустел. Грейнджер давно ушла — Малфой пропустил этот момент, иначе точно бросил бы напоследок какую-нибудь колкую фразочку, просто чтобы знать: последнее слово всегда за ним. Но даже то, что в этот раз он не успел, его не расстроило. Сейчас ему вообще не хотелось об этом думать. Он медленно выдохнул и прикрыл глаза — внутренний голос участливо посоветовал ему идти на урок старухи МакГонагалл. Драко послал его нахер, развернулся на каблуках и резким шагом отправился в башню Гриффиндора.