Сердце труса - самое верное

Оставив Луни куковать в библиотеке, — всё равно у Люпина был выходной среди недели из-за приближающегося полнолуния, так что пускай работает на благо Герты, — Питер со всех лапок побежал в гриффиндорскую башню. Однако, как бы крыс ни торопился, Петтигрю всё равно понимал, что к моменту пробуждения Поттер он не успеет. А значит, Герта снова будет ворчать, что он не спит по ночам и вообще, где это вы были, Миста Санни? Слишком задержался с формулярами. Луни, будто издеваясь, просил крыса передать то одну читательскую книжку, то другую; будь воля Питера, он бы от души послал Ремуса куда подальше с такими просьбами, ведь они больше походили на издевательство. У крыса были маленькие лапки, ему, в конце концов, просто неудобно бегать то с одним формуляром, то с другим, а человеком не станешь, потому что вот-вот в библиотеку вернётся Пинс и вообще!.. Питер молчал и даже не пищал от возмущения. Хотя очень хотелось. И причиной такого тихого поведения… был сам Луни. Собственно говоря, Люпин вёл себя как обычно — и в этом Питер видел огромную проблему. Ремус говорил, действовал и общался с Петтигрю так, словно не было никаких разделяющих их десяти с лишним лет. Будто они только-только виделись, буквально вчера разошлись и вообще дружат семьями. Естественно, это было не так. Ремус не задавал уточняющих вопросов и не просил Питера повторить его придуманную историю ещё раз; более того, Петтигрю казалось, будто оборотень вообще не желал поднимать эту тему. Словно услышав один раз «откровения» школьного друга, Люпин принял их на веру и даже не собирался сомневаться в правдивости чужих слов. Это было максимально не похоже на нудного, дотошного Луни, который даже рефераты писал, используя как минимум десяток источников. Люпин ещё в школьные годы любил повторять: правда, полученная только из одного источника, не может считаться полноценной и достоверной. И тут вдруг — стопроцентное доверие к Питеру, буквально восставшему из мёртвых? Не бывает такого, это Петтигрю точно мог сказать. А значит, Луни ему не поверил — и в этом Питеру чудились проблемы такого масштаба, что василиск рядом с ними казался маленьким, невпечатляющим червячком. Питер мог сравнивать! В конце концов, он был рядом с василиском. Он был практически внутри василиска! И, вспоминая свой священный ужас, когда Петтигрю находился внутри слюнявой клыкастой пасти, Питер мог точно сказать: страх разоблачения перед Луни был намного более… пробирающим. Буквально до костей и самой души. Потому что василиск — он что сделает? Только если сожрёт. Ну или отравит. Ещё придавить может, потому что туша у змея — ого-го. А Луни, в свою очередь, перед смертью ещё и поиздевается над тобой по-всякому. Мародёр же, один из великолепной четвёрки — ему по статусу положено быть гадом. Ремус ничего не спрашивал, и в этом была проблема. Даже когда Питер попытался инициировать разговор насчёт своего прошлого, — это было в тот же вечер, когда они с Люпином наконец увиделись с глазу на глаз, — Ремус просто остановил его. Так и сказал: — Я услышал достаточно. Больше оборотня интересовало, что там происходит с Гертой, и про Поттер Питеру пришлось говорить чуть ли не до хрипоты. Но это было даже хорошо, потому что нести все свои горести и треволнения в одиночку, — Ньют не считался; Ньют был птицей другого полёта, и Питер не держал себя с ним на равных, — оказалось сложнее, чем Петтигрю поначалу думал. Ремус внимательно выслушал всё, что Питер мог ему рассказать про Поттер: и про её одержимость, и про Тёмного Лорда, который в прошлом году пытался захватить её тело, и про Шамана, который всячески подталкивал Питера к связям с высшими сущностями для блага Герты… И, опять же, Ремус не спрашивал ничего про самого Питера. Только про Герту. — Почему ты отказался от предложения этого знакомца Ньюта? — спросил оборотень в одну из ночей, что они снова проводили в библиотеке. Формуляры просматривались слишком медленно: у Ремуса была работа, у Питера — девочки, Рольф, письма старым знакомцам и невозможность нормально появляться в виде человека в свободное время. А крысиными лапками, как он уже упоминал, много не навертишь. Пальчики маленькие! — Драккл его знает, Луни, что этот Шаман затребует за свою работу, — Питер пролистал одну из читательских книжек и уныло взглянул на оставшуюся бесконечность формуляров-близнецов. — Да даже Мерлин с ним, с Шаманом. Но он ведь хочет привлечь каких-то «Покровителей» Герты, высшие сущности! Вот ты знаешь хоть одну положительную историю, где эти «высшие сущности» нормальные? Хотя бы сказку. Лунатик нахмурился. — Мне на ум только сказки Барда Бидля идут, — признался он спустя какое-то время. — Или Библия. — Нормально так. Сразу видно, как много ты читаешь, Луни. Очки ещё не нужны от такого напряжения? Ремус ухмыльнулся — выражение, которое он редко позволял себе из-за того, что при ухмылке лицо Люпина начинало казаться слишком хищным. — В любом случае, твои опасения я понимаю, — мягко сказал он; Питер сравнивал вкрадчивое звучание его голоса с шелестом волчьих лап во время тихой охоты, — но, если мы за год не успеем… — Я готов многое заплатить, лишь бы у неё всё было хорошо, — буркнул Питер. — Но давай-ка мы лучше будем без этих вот «если». Ремус кивнул, задумчиво смотря на друга детства. И вот такие вот взгляды Питеру тоже не нравились: что-то происходило у Лунатика в голове. Какие-то процессы, которых Петтигрю не понимал, но которые при этом могли быть решающими в его, Питера, судьбе. Люпин реально напоминал ему волка, что из кустов смотрит на жирную крысу у водопоя и думает: кусать или не кусать? Даже заверения от Ньюта, мол «Питер шикарный и ответственный парень!», ничуть не убирали это ощущение жертвы под гнётом хищного внимания. Ремус сам смотрел, сам думал, сам анализировал — как он всегда делал, собственно говоря. И, кажется, во многом Питера подозревал. Но не спрашивал, драккл задери этого оборотня! Питер был готов вывалить на школьного товарища отлично продуманную историю про то, как Петтигрю, превозмогая, пошёл на поклон к Тёмному Лорду. Как Питер стал шпионом для Дела Света, не жалея себя. Как ему было страшно это делать; но с другой стороны, если не он — то кто? Как он бежал к дому Поттеров, чтобы предупредить их о приходе Тёмного Лорда… и не успел. Предательство Поттеров всё ещё ощущалось кислотой и горечью на языке. Казалось бы, столько лет прошло! Столько всего произошло! Но Питер всё никак не мог договориться с собственной совестью и вымолить прощение хотя бы у неё. Да и, видя Герту каждый день, слыша её голос, зная, что девочка тоскует по родительскому теплу и вниманию своего взрослого… хотя с последним, конечно, помогал Ньют. Когда был рядом. — Ты знаешь, куда всё время утекает Скамандер? — спросил Питер, хмурясь. — Мне казалось, что это ты с ним хорошо общаешься. — Я хорошо ем его сырные крекеры, до общения у нас доходит редко. Так что? Люпин потёр глаза. Они у него слезились от полутьмы и Волчелычного зелья; Снейп продолжал эксперименты, от которых Луни становилось то лучше, то хуже. — Мистер Скамандер пытается решить проблему пребывания дементоров в Хогвартсе по своим связям, — сказал в итоге Люпин, отодвигая от себя формуляры. — Я всё, Хвост. Больше не могу. Меня от этого дерьма уже тошнит. — С каких пор ты используешь слово «дерьмо» в своём лексиконе? — Лет шесть уже. Если бы ты не жил в это время в крысиной шкуре, то знал бы. Питер поджал губы. Лунатик сел на стул и запрокинул голову, массируя веки. — Не очень это приятно слышать, Луни. — Ага. Мне тоже не очень приятно осознавать, что ты мне в чём-то врёшь. Даже не так, Хвост… я не понимаю, в чём ты мне НЕ врёшь, и это просто отвратительно. Ощутив, как сердце ухнуло в пятки, Питер замер. Затем он посмотрел на Ремуса; оборотень ответил спокойным, чуть уставшим взглядом человека, который успел за свои годы полностью разочароваться в жизни. — Но ты абсолютно искренен, когда дело доходит до Герты, — сказал Люпин. — Так что мы с тобой будем работать дальше. Эта девочка заслуживает хорошей жизни, как никто другой.