Семь оттенков серого

                        Я зароюсь в твои волосы с ароматом полыни                         И к груди тебя крепко прижму.                         Две дороги, что шли всегда рядом, отныне                         Пусть сольются в дорогу одну! Сколько он себя помнил, они всегда были вместе. Они сидели в одной песочнице во дворе, за одной партой в школе, на соседних местах в театре и в одной байдарке в речном походе. Он уже сам не помнил, но мама рассказывала, что, когда ему было три годика, он играл в куличики и его испугала пробегавшая мимо большая собака. Собака нагавкала на него и умчалась, а он разразился страшным рёвом, так что даже мама никак не могла его успокоить. И тут к нему подошла девочка с синим бантиком в волосах. Девочка улыбнулась и сказала: «Мальчик, не плачь. Я хочу с тобой дружить». Это и была Катя. И он внезапно прекратил плакать. Потому что как же можно плакать, когда с тобой хочет дружить девочка с синим бантом в волосах? Так рассказывала мама, а сам Артём этого уже не помнил. Он помнил только ту жизнь, в которой Катя уже была. Он не помнил мира, в котором не было Кати. Шли годы, они росли, и их отношения выбирались из песочницы и росли вместе с ними. Игры становились интеллектуальнее, развлечения разнообразнее, на первое место постепенно выходили, вытесняя игры, совместная учёба, полезная деятельность, а вместе с ними взаимная поддержка, помощь, понимание, защита. Катя была Артёму настоящим другом, и он старался, как мог, быть настоящим другом ей. Катя хотела с ним дружить. И это было прекрасно. Пока однажды он вдруг не понял, что влюбился. Эта мысль была совершенно мучительна. Катя была ему как сестра и любила его, как брата. Она бы наверняка пришла в ужас, узнав, какие мысли посещают иногда Артёма. А он между тем представлял себе, как обнимает Катю, прижимается щекой к её пушистым волосам, гладит по спине рукой. А всё остальное он запрещал себе даже представлять. Это чувство, постоянно занимавшее его разум, было неправильно, противоестественно, постыдно, как инцест. Катя была ему практически сестрой, незнакомые люди постоянно принимали их за брата и сестру, и вот теперь он влюбился в неё. Это было ещё хуже и безнадёжнее, чем влюбиться в замужнюю женщину или мужчину. Не любить Катю было невозможно. Артём пробовал — не получилось. Любить Катю было стыдно, страшно и больно. Сказать ей о своей любви — просто немыслимо. Катя хотела с ним дружить. Однажды Артём услышал где-то фразу: «Она была так обаятельна, что быть красивой ей уже было необязательно», — и мгновенно вспомнил Катю. Она служила просто идеальной иллюстрацией этого афоризма. Катя не была ни пышной розой, сражающей наповал своим ярким цветом, ни жеманной лилией, пленяющей изысканными изгибами. Артём не сравнил бы её даже с ромашками, которые всегда казались ему какими-то слишком правильными и чопорными. Катя была тонкой изящной травинкой с пушистой метёлочкой на конце, через которую просвечивает солнце. Да, именно так, потому солнце жило внутри Кати, было её самой сущностью. А ещё её сущностью была невероятная лёгкость. Катя не просто двигалась, а порхала, как будто была почти невесомой, и этими летящими движениями напоминала Артёму маленькую птичку. У его бабушки была когда-то давно такая серенькая птичка, он уже забыл, как она называлась, потому что был тогда совсем ребёнком, но помнил до сих пор это ощущение от трепетности её крохотных серых пёрышек. Он разглядывал птичку, каждое пёрышко, каждую шерстинку на пёрышке, и умилялся этому волшебству, а мама никак не могла уговорить его пойти домой. Было и в Кате что-то такое пушистое, как в тех пёрышках. Не зря же ему хотелось сравнить её с метёлочкой, а не с цветком. Может, это из-за пушистых волос, которые были такого же цвета, как у той птички. Артём и сам не мог сказать. Просто он так воспринимал Катю. Однажды, по странной иронии судьбы, им даже довелось спать на одной кровати. Было это на даче у друзей, когда ребятам к двум-трём часам ночи надоело пить и развлекаться и захотелось всё же поспать. Кроватей, конечно, на всех желающих не могло хватить, и они стали договариваться, кто где будет спать. Тут-то хозяйка дома и предложила: «Катя и Артём, а вы идите в маленькую комнатку, там диван можно раздвинуть, вы как раз поместитесь». Артём остолбенел. Он и Катя — на одной кровати, в одной комнате, одни? Ему до этого во сне не могло привидеться, что такое когда-нибудь может произойти. Никого из друзей это предложение, похоже, не удивило, как будто речь шла о двух подружках или о женатой паре. Артём стоял в шоке и не знал, как ему реагировать. Не мог же он сказать, что это будет для него величайшей наградой и в то же время ужаснейшей пыткой. Да лучше сразу умереть на месте. И тут Катя спокойно сказала: «Хорошо», — и кивнула Артёму: «Пошли». Артём пошёл за ней следом. Ну конечно, Катя — покладистый человек и понимает, что если народу много, а кроватей мало, то кому-то придётся потесниться. А Артём, по сути, чем отличается от подруги? Да ничем. Потому и согласилась. Ложиться на одну кровать и вдобавок укрываться одним покрывалом было всё же довольно непривычно, и потому они поначалу просто отпускали дурацкие шуточки и хихикали, пока не привыкли друг к другу. Тогда Катя перевернулась к Артёму спиной, и он с замиранием сердца потянулся к ней и вдохнул запах её волос. Так близко к нему она ещё никогда не была. Артём прислушивался к новым для себя ощущениям и блаженствовал. Когда Катя наверняка уже уснула, он позволил себе едва, чуть заметно, прикоснуться к её волосам губами. Потом ещё один раз, но потом ему показалось, что Катя сделала чуть более глубокий вдох, и он в испуге отстранился и больше не решался её целовать. Он лежал и вдыхал запах её волос, вымытых явно каким-то травяным шампунем, и пытался распознать, что это за трава, хотя наверняка этих трав в шампуне был целый букет. В конце концов он пришёл к выводу, что так пахнет полынь, и начал сочинять стихи, где «аромат полыни» рифмовался с «моей гордыни», но гордыня вроде была ни при чём, стихи не складывались, и со всей этой полынью в голове Артём наконец уснул. После этой ночи их отношения никак не изменились — с чего бы? Они всё так же сидели за одной партой (уже десятый год), бегали вместе в парке и вели задушевные разговоры о чём угодно, кроме своих отношений. Тут всё было ясно, как день, и говорить не о чём. Катя хотела с ним дружить. В один прекрасный весенний день Катя праздновала своё шестнадцатилетие. Артём решил, что подарит ей красные розы — уж на это-то он имел право. В крайнем случае всегда можно сделать вид, что ему просто понравились именно эти розы, а весь этот язык цветов — не более чем предрассудки. Катя в новом платье была прекрасна. Платье было атласное, кремово-белое. «Как будто свадебное», — мелькнула у Артёма мысль, от которой тут же заныло под ложечкой. А дальше случилось невероятное. Катя подошла к Артёму вплотную, так близко, как никогда не подходила (если не считать той ночи на дачи), обвила руками его шею и поцеловала в губы. Он порывисто обнял её в ответ, крепко-крепко прижал к себе и бросился целовать макушку, виски, щёки, а потом просто замер, оцепенев от избытка чувств, как будто боясь, что ещё одно движение — и от переполняющего его счастья он разорвётся на куски. Они сидели вместе в песочнице, они сидели вместе за партой в школе. И не так далёк тот день, когда они будут сидеть рядом за свадебным столом, а потом у детской кроватки. Но жизнь — это не сплошные букеты красных роз, подумал Артём. Быть может, когда-то им придётся стоять вместе у гроба близкого человека или у разрушенного дома. Но именно в такие моменты человеку важнее всего, чтобы было рядом плечо, к которому можно прижаться, и волосы, в которые можно зарыться лицом. А стихотворение для Кати он всё же допишет. Только «аромат полыни» в нём будет рифмоваться с «отныне».