Семь оттенков серого

Выйдя на пенсию, Зоя Петровна решила, что будет всё тёплое время года жить на даче. Будучи школьной учительницей, она и раньше имела возможность проводить здесь почти всё лето, но всё же это было совсем не то: добрую половину июня занимали экзамены, а уже в конце августа требовалось начинать подготовку к новому школьному году. Теперь же Зоя Петровна могла вырваться на дачу уже в апреле или даже марте и наблюдать пробуждение природы за городом. Она вплотную занялась огородом и садом. Быть может, это в ней говорили педагогические наклонности: если раньше она из несмышлёнышей и оболтусов взращивала умных ребят, умеющих грамотно писать и тонко чувствующих литературу, то теперь с тем же рвением она принялась выращивать из маленьких семечек и ростков пузатые кабачки, помидоры и прочую дачную радость. Да и любимцу Зои Петровны — серому коту Барсику — здесь было раздолье: хочешь — мышей лови, хочешь — просто резвись на свежем воздухе. Эта идиллия прекратилась на второй год, когда у Зои Петровны появился новый сосед — Иван Петрович. Началось, как это частенько бывает, с сущего пустяка и вообще несчастливой случайности: в один погожий весенний денёк Зоя Петровна отправилась почитать на скамейке возле озера, а возвращаясь домой, выронила из книжки шоколадную обёртку, служившую закладкой. Обычно-то она использовала в качестве закладок открытки, ещё и подбирала их специально: для Флобера у неё была открытка с видом Парижа, для Томаса Харди — пасторальный пейзаж с овечками, в роман Стругацких хорошо вписывалась репродукция Сальвадора Дали, а в повесть Пришвина — репродукция «Золотой осени» Левитана. Но на этой, по сути, совершенно лишённой вкуса обёртке была изображена девочка, удивительно похожая на внучку Зои Петровны Катеньку, что и заставило её изменить своим строгим художественным принципам. Она и не заметила пропажи и вообще узнала о ней лишь тогда, когда сосед, перегнувшись через забор и размахивая злополучной обёрткой, бодрым голосом спросил: — Зоя Петровна, это ваша? Я видел, как вы утром по дорожке к озеру ходили. Мало того что шоколадкой не угощаете, так ещё бумажки разбрасываете. Вы же вроде культурная женщина, а мусорите на лоне природы, ай-ай-ай, — с укоризной вымолвил Иван Петрович. Снисходительный тон, которым это было произнесено, звучал совершенно оскорбительно. Зое Петровне и самой сделалось неловко, оттого что она нечаянно намусорила на лоне природы, но от предположения, что она могла сделать это намеренно, чувство вины мгновенно сменилось возмущением. И уж окончательно её взбесило словечко «вроде». Казалось, назови её Иван Петрович базарной бабой, дубиной стоеросовой или забулдыгой, и то это не прозвучало бы так обидно, как «вроде культурная женщина». Нет, ну как вам это понравится: этот мужлан ещё смеет оценивать степень её культуры! Да, не зря она рассказывала детям о том, как одна маленькая частица иной раз меняет в корне смысл целого предложения. Частица — она порой бывает посущественней существительного. — За собой посмотрите, — отрезала Зоя Петровна, хорошо умевшая ставить нахалов на место, — вон у вас пятно на рубашке. А вроде культурный человек, — добавила она как можно ехиднее и ушла. Иван Петрович что-то кричал вслед, но она не удостоила его внимания. А вечером сосед неожиданно заявился с букетиком (и, кстати, в другой рубашке): — Вы, Зоя Петровна, не сердитесь на меня, я же пошутил. А чтобы загладить свою вину — вот, держите подснежники. — Это не подснежники, а ветреница дубравная, — строго ответила на это Зоя Петровна, всё ещё дувшаяся на соседа. — И она, да будет вам известно, в Красной книге. Унесите ваши цветы, а то я милиционера вызову, — для пущей важности пригрозила она, на что Иван Петрович неожиданно громко расхохотался. — Я вообще-то майор милиции в отставке, — пояснил он причину своего смеха и добавил: — Надо будет — вызывайте. Отвечать на эту двусмысленность было ниже достоинства Зои Петровны. Несносный сосед убрался восвояси со своим букетом — и ладно. — Ваш Матроскин мне на участке кучу наложил, — сообщил Иван Петрович как-то поутру, когда Зоя Петровна собирала в своём саду первый урожай клубники. — Моего кота зовут Барсик, — холодно ответила она. — А вы бы повесили у себя на участке объявление: «Котам вход запрещён!» — с этими словами она решительно поднялась со скамеечки и ушла в дом, забыв возле грядки миску с клубникой. На следующее утро сосед обнаглел ещё больше и вместо приветствия выдал: — А вы меня обманули, любезная Зоя Петровна! — Что вы несёте? — возмутилась та. — Когда это я вас обманывала? — Матроскин-то ваш неграмотный, читать не умеет, — Зоя Петровна только сейчас заметила, что на соседском участке действительно красуется столбик с табличкой: «Котам гадить строго воспрещается». — Опять кучу наложил. Я ему говорю: не ложь мне тут свои каки, а он ложит и ложит. Иван Петрович не ведал, что только что подписал себе смертный приговор. Любой ученик школы номер восемьдесят шесть мог рассказать историю о том, как Зоя Петровна однажды влепила одному недоумку двойку за сочинение. Недоумок, получив обратно тетрадь с оценкой, не выдержал и воскликнул: «Зоя Петровна! За что двойка?! Я же всё сочинение со статьи Белинского передрал, только в начале пару вводных фраз от себя присобачил». На это честное признание ученика последовало не менее честное признание учительницы, что в этих двух «присобаченных» фразах затесалось слово «ложит», после которого Зоя Петровна просто не сочла нужным читать дальше. — Мой Барсик пограмотнее некоторых будет, — с трудом удерживаясь, чтобы не накричать, ответила Зоя Петровна, и на этом разговор был окончен. Из-за отвратительного соседа Зоя Петровна даже стала реже выходить в свой любимый сад, что, впрочем, не помешало ей собрать отличный урожай и клубники, и смородины, и даже посаженной на пробу заморской голубики. Когда была собрана уже и черноплодная рябина, а в дачном посёлке почти никого не осталось, у Зои Петровны пропал кот. Матроскин, тьфу, Барсик был по натуре домашен и послушен, если и уходил погулять за пределы участка, то возвращался через пару часов. А тут исчез с самого утра. Зоя Петровна, почуяв неладное, отправилась на поиски. Она ходила по округе и звала «Барсик, Барсик!», а потом — на всякий случай, неуверенно, как будто пробуя новое имя на зуб — «Матроскин, Матроскин!», но никто не отзывался. Наконец она услышала слабый скулёж, заглянула во двор давно опустевшего дома — и схватилась за сердце. У стены сарая стояли доски, одна из них была окровавлена, и такие же пятна крови были разбросаны по траве возле дома, где лежал раненый серый кот. По всей видимости, Барсик хотел забраться на крышу сарая, прыгнул, не заметив торчащего из доски гвоздя, и разодрал себе брюхо. Теперь он корчился в безуспешных попытках встать и молил о помощи свою хозяйку. Но чем могла ему помочь хозяйка? Дочь Зои Петровны, как назло, была в отъезде. Ну ладно, можно же вызвать такси, как она сразу не сообразила, до города обойдётся дорого, ну и пусть. Но ветеринар же принимает только до семи! А до утра Барсик может и не дотянуть. Да и как вообще вызволить его из-за забора? Дачники давно покинули дом, калитка на замке. Позвонить хозяевам? Она даже не знала, как их зовут, не то что номера телефона. Зоя Петровна рыдала от безысходности и лепетала: «Барсенька, солнышко моё, потерпи!» Кого вообще вызывают в таких случаях: службу спасателей, полицию? Майор милиции в отставке! Сможет ли она превозмочь гордость и попросить Ивана Петровича о помощи? Да, ради Барсика — однозначно да! — Зоя Петровна, — вдруг раздался голос почти над ухом, — не плачьте. Вызволим вашего Матроскина. Зоя Петровна даже не успела как следует удивиться, что Иван Петрович делает здесь, когда тот прошёл вдоль забора, выискивая место поудобнее, пощупал на прочность ветку дерева, а потом, использовав её в качестве ступеньки, перемахнул через забор. Через несколько секунд он уже просунул раненого Барсика под калитку. Зоя Петровна бросилась к своему любимцу, но Иван Петрович остановил её окриком: — Не трогайте, только перепачкаетесь. Я сам понесу. И Зоя Петровна почему-то послушалась. Когда они пришли к ней в дом, Иван Петрович скомандовал: — Принесите дезинфицирующее средство, марлю, полотенце, нет, лучше сразу штуки три, клеёнку, переноску, влажные салфетки. Я пока найду в интернете круглосуточного ветеринара. — Спасибо вам огромное, Иван Петрович! А вы не могли бы ещё вызвать мне такси? — Не надо. Я вас сам отвезу. Через четверть часа дислокация ветеринара была установлена, пациент подготовлен к транспортировке, и операция по спасению кота успешно стартовала. Врач оказался, несмотря на опасения Зои Петровны, вполне толковым, он осмотрел Барсика, промыл рану, наложил шов и повязку и заверил хозяйку, что с котом всё будет хорошо, просто теперь у него в запасе осталось только восемь жизней. — Сколько я вам должна? — поинтересовалась Зоя Петровна у врача. — Больше ничего, ваш муж уже заплатил. — Это не муж, — отчеканила Зоя Петровна назидательным тоном, каким, бывало, говаривала: «Это не наречие». — Извините, — смутился молодой врач, растерянно смотря, как Иван Петрович своим носовым платком аккуратно вытирает Зое Петровне перепачканную кровью щёку. Когда они уже покинули ветеринара и сели в машину, Зоя Петровна сказала: — Иван Петрович, я прямо не знаю, как вас благодарить! Вы спасли моего Барсика, он бы не выжил, если бы не вы! Вы уж извините, что он вам на участке пакостил. — А он перестал, представьте себе. Я ему показал объявление, он и перестал. Наверное, научился читать. Всё-таки у вас очень умный кот! — Я ж вам говорила, что мой Барсик умнее многих людей. Это я себя имею в виду, — помолчав пару секунд, пояснила Зоя Петровна. — Вы такой чуткий, такой отзывчивый человек, как я этого сразу не разглядела? И сразу знаете, что делать в экстренной ситуации. Настоящий мужчина. Даже по заборам лазать умеете! А сначала, признаюсь, вы мне не понравились — сама не знаю, почему. Простите меня, глупую. — А вот вы, напротив, мне сразу понравились. И котик ваш тоже. Я вообще люблю кошек. «Ах, как много на свете кошек! Нам с тобой их не счесть никогда…» — Вы цитируете наизусть Есенина? — изумилась Зоя Петровна. — Так я не только кошек, я и Есенина люблю, — охотно отозвался Иван Петрович, — хотя Бродский, как по мне, гораздо глубже. Но и он, представьте, про кошек писал: «В подвалах кошки спят, торчат их уши». Это из элегии Джону Донну. Зоя Петровна сидела ошеломлённая. Этот, как она считала, мужлан, цитировал наизусть Есенина и Бродского. Но что-то тут всё равно не сходилось. — Можно тогда задать один вопрос? Как же получилось, что вы, такой любитель и знаток поэзии, употребляете слово «ложит»? — Я? — искренне изумился Иван Петрович. — Я таких слов не употребляю! Вот даже водочку употребляю, а слово «ложит» — никогда. — Вы же сказали Барсику, мне прямо в память врезалось: «Не ложь мне тут свои каки, а он ложит и ложит». — Так это же была аллюзия на «Доживём до понедельника»! — Аллюзия?! — ахнула Зоя Петровна, и не предполагавшая, что хоть один человек, что в милиции, что в полиции может знать подобное слово. — Аллюзия. Ну это как цитата, только не точная, а примерная. «Отсылка» по-простому. Когда в одном произведении что-то похожее на другое произведение, — растолковал милиционер учительнице словесности, что такое аллюзия. И Зоя Петровна с удивлением отметила, что это её ничуть не рассердило, а только позабавило. Машину слегка тряхнуло на небольшой яме, и проснувшийся Барсик жалобно застонал. — Не ссы, Матроскин, ты ж моряк, — добродушно произнёс Иван Петрович. — До свадьбы заживёт. — Что?! — оторопело переспросила Зоя Петровна и через несколько секунд добавила: — Я могу считать это официальным предложением руки и сердца?