Папина наследство

— Сейчас не то время, — упрямо проговорила Мари. — Женщины в наши дни уже не зависят от мужей. И мне не нужна эта вилла, сеньор Фолгейра. Я не могу ее принять. Как ни странно, но даже теперь, когда Мари узнала истинную причину, почему ее с ходу отвергли во второй семье отца, ей все равно было до боли обидно. Пусть даже, как сказал сеньор Фолгейра, не по злобе, а исключительно по незнанию. И потом, ее возмущало то, что ее папа заменил Итачи родного отца, в то время как у нее… — Вы, наверное, знаете, что графиня , — продолжал адвокат. — Ее отец родом из Северной Кореи, ему удалось сбежать оттуда, а мать Японка. Итачи, я бы сказал, больше мамин сын. Не в смысле маменькин сынок, просто он всегда был ближе к матери. Они с Фугаку никогда не ладили. Мне кажется, Фугаку возмущало, что его отпрыск настолько независим. Детство у Итачи было не самое счастливое. А знаете, мисс, у вас с ним много общего, пусть даже вы оба об этом не подозреваете… Тут их разговор прервался. В кабинет вошла горничная, неся на подносе кофе. Чашек было три. Буквально следом за горничной появился Итачи. Мари тут же поднялась и, извинившись, направилась к выходу. Она заметила, что Итачи нахмурился, однако не сделал попытки остановить ее. Теперь уже ничто не держало ее в поместье. Чемоданы собраны, осталось только донести их до машины. Накануне Мари оставила «остин» у входа, но сегодня его там не оказалось. Пришлось спросить у садовника, куда отогнали машину. Как выяснилось, гараж располагался в одном здании с конюшней. В любое другое время она наверняка захотела бы посмотреть на лошадей. Но сейчас ей не терпелось покинуть поместье. Если бы еще два дня назад Мари сказали, что она способна уехать из гостей, не попрощавшись с хозяевами, она бы искренне возмутилась. Но как она справедливо рассудила, Итачи и его семья вряд ли будут жалеть о ее поспешном отъезде. Мари вдруг почувствовала себя невыносимо одинокой и никому не нужной. А ведь она думала, что давно вышла из того возраста, когда враждебное к тебе отношение других людей воспринимается столь болезненно… Когда Мари выехала из поместья, она с трудом подавила в себе непонятное желание оглянуться назад. Но через тридцать километров, миновав развилку, вдруг поймала себя на том, что безотчетно свернула на дорогу, ведущую к морю. Адвокат упомянул в разговоре название деревни, близ которой располагалась отцовская вилла. И Мари каким-то чудом его запомнила. Еще в гараже, перед тем как уехать, она взглянула на карту и машинально отметила про себя расположение этой деревни. Даже если не гнать машину, она приедет туда где-то после обеда. В крайнем случае, часам к пяти вечера. Судя по путеводителю, на побережье достаточно отелей, где можно остановиться и провести ночь. Это был безумный порыв. И все же она не могла уехать из Андалусии, даже не взглянув на виллу, которую папа оставил ей по завещанию. Может быть, там ей удастся прочувствовать связь с отцом. Может, там ей откроется что-то, что навсегда будет связано в ее памяти с человеком, по которому она тосковала всю жизнь, которого обрела и потеряла, так и не успев узнать. Деревня начиналась сразу за оливковой рощей, что покрывала нижний склон холма. Дорога резко пошла вниз, и впереди показались невообразимо синие воды океана, в которых, как в зеркале, отражалось небо, столь же невообразимо синее. Мари сощурилась. После прохладного стен домов, больно ударил по глазам. Деревенька как будто вымерла. Только за столиками открытого кафе на маленькой площади сидели какие-то люди. Мари остановила машину, вышла и села за свободный столик, благо их было достаточно. Подошел официант. Она заказала лимонад и спросила, не знает ли он, как добраться до виллы Учиха. Именно так называется папин дом на берегу. Официант вполне сносно говорил по-английски и подробно объяснил, как надо ехать. При этом его глаза зажглись откровенным любопытством. Ничего удивительного, рассудила она. Семью Учиха должны здесь неплохо знать. А вилла носила их родовое имя и еще не так давно принадлежала им. Хотя Мари и обвиняла Итачи в том, что тот не желает выпускать из рук семейную собственность, теперь она понимала, что была к нему несправедлива. Он был слишком гордым человеком, чтобы опуститься до вульгарной алчности. Впрочем, это уже неважно. Мари попросила адвоката подготовить все необходимые документы с тем, чтобы она смогла вернуть Итачи и его семье виллу и годовое содержание, которое оставил ей папа. Также она просила переслать все бумаги ее адвокату в Дублин. Когда Мари вернулась к машине, было уже шесть часов вечера. Как и дом в поместье, вилла на берегу была выстроена в псевдомавританском стиле. Дорогу во двор преграждали массивные деревянные ворота. Ну, конечно. Можно было с самого начала догадаться, что дом будет закрыт. Мари смотрела на чистые белые стены и наглухо закрытые ставни с чувством горького разочарования. Находясь снаружи, у закрытых ворот пустого дома, она не ощутит с отцом никакого родства душ. И вдруг Мари осознала, что стоит на земле, которая принадлежит ей по праву наследования. Однако она не чувствовала себя здесь хозяйкой. Наоборот. Она непрошеная гостья. Если бы можно было войти в дом… Вполне вероятно, что там остались какие-то работы отца. Как бы ей хотелось увидеть его картины! Но гордость не позволяла вернуться в поместье и попросить открыть ей виллу. Солнце садилось, медленно погружаясь в море. Скоро стемнеет. Мари понимала, что надо поторопиться, иначе она никогда не найдет отель, где можно будет переночевать. Но она не могла уехать просто так. В этом доме жил ее папа… Она попыталась представить его себе, но не смогла. Ведь она даже не знала, как он выглядел. После смерти мамы бабушка порвала и выбросила все свадебные фотографии. Похоже, приезд сюда — глупый порыв, напрасная трата времени. Мари резко развернулась… и замерла в потрясении, когда увидела, что она здесь не одна... — Итачи! — невольно вырвалось у нее. Сейчас Мари меньше всего хотелось видеться с этим человеком. Потому что их встреча могла бы закончиться только одним — очередной конфронтацией. — Я очень надеялся, что найду тебя здесь. Что-то в нем изменилось. Теперь его голос звучал мягче, и вид у него был не такой надменный, как раньше. А когда взгляды их встретились, Мари с изумлением увидела в серо-стальных глазах сожаление и раскаяние. Итачи стоял совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Однако он не сделал попытки прикоснуться к ней. — Что я могу сказать? — Итачи беспомощно развел руками. — Почему же ты нам ничего не сказала? Если бы мы знали… — Ты все равно бы меня не принял, — резко оборвала его Мари. — Тебе хотелось думать обо мне плохо. С самого начала ты был настроен против меня. А теперь, когда узнал правду и понял, что был не прав, ты приехал за мной сюда, чтобы извиниться. Но мои чувства тебя не волнуют. Моя боль и обида для тебя ничто. Тебе важно только одно: твоя драгоценная гордость. — Ты не права. Мне вовсе не наплевать на тебя. И потом, не один я ношусь со своей «драгоценной гордостью». Как я понимаю, именно гордость взыграла в тебе, когда ты решила нас наказать и уехала, не дав нам возможности извиниться. Мол, пусть помучаются от сознания своей вины… Твой отец был замечательным человеком. И я благодарен судьбе за то, что она подарила мне такого наставника вместо отца, с которым я никогда не ладил. А раз уж мы оба с тобой такие гордые, значит, у нас есть нечто общее. И ты должна понимать, что я чувствую, когда думаю о том, что мое счастье, мое самое лучшее в жизни приобретение было твоим несчастьем, твоей потерей. Как ни странно, но его слова тронули Мари. Ее ярость сразу сошла на нет, на глаза навернулись слезы. Она поспешно отвернулась, довольная тем, что сумерки сгустились, и в полумраке не видно, как подозрительно заблестели ее глаза. — Я всю жизнь думала, что он погиб в той автокатастрофе. Я только жалею… — Она на мгновение умолкла, глядя на смутные очертания виллы. — Я хотела войти, посмотреть. Подумала, что найду что-нибудь, что мне расскажет о папе… Я ведь даже не знаю, как он выглядел… Мари опять замолчала. Она понимала, что ей нельзя здесь оставаться. Еще немного — и она начнет делиться с Итачи своими самыми сокровенными мыслями. — Мне надо ехать… Я уже договорилась с адвокатом. Он подготовит все документы для отказа от наследства. Мне ничего не надо. Я не хочу… Мари стояла спиной к Итачи. Она очень надеялась, что успеет дойти до машины, прежде чем он заметит ее слезы. Итачи подошел сзади и легонько прикоснулся к ее руке. Мари вся напряглась и отшатнулась. Она сама не поняла, как так получилось, но Итачи уже стоял перед ней, преграждая дорогу. Он взял ее лицо в ладони и слегка приподнял, так что Мари волей-неволей пришлось заглянуть ему в глаза. — Не прячься от меня, дорогая. Тебе не надо стесняться своих слез. Думаешь, я его не оплакивал? Он обнял ее и прижал к себе. Мари вдруг поняла, что ей хорошо и спокойно в его объятиях. Он нежно гладил ее по волосам, что-то тихонько шептал на ухо. Мари уткнулась липом ему в плечо и дала волю слезам, в которых прорвались вся ее мука и боль, все, что она столько времени сдерживала в себе. Вот чего ей не хватало. Вот чего ей хотелось всю жизнь. Вот чего ей не хватало. Вот чего ей хотелось всю жизнь. Такого вот ощущения безопасности. Таких сильных рук, которые поддержат в любом горе. — Ладно, сестренка, поедем домой. Давай забудем все плохое, что между нами было, и начнем сначала. Мама очень за тебя переживает. Молодой женщине не стоит ходить в здешних местах одной, да еще ночью. Мари хотела было возразить, но вдруг поняла, что у нее просто нет сил, словно она приняла лошадиную дозу снотворного, и ее уносит в беспамятство. — Моя машина, — проговорила она, когда Итачи повел ее прочь от виллы. — Ее пригонят, не волнуйся. А завтра мы вернемся сюда с ключами, и я покажу тебе виллу. Если ты и правда не хочешь оставить ее себе, я куплю ее у тебя. Но об этом мы поговорим позже, когда оба придем в себя. Обняв Мари за талию, Итачи повел ее к своей машине, которую оставил на подъездной дороге. Теперь он был с ней мил и предупредителен, как и положено старшему брату. Как будто не было вчерашнего вечера. Как будто он не говорил, что хочет ее как женщину. Мари была права в своих рассуждениях. Вчера он просто хотел напугать ее и унизить. Теперь, когда первое потрясение прошло, Мари уже пожалела о том, что поддалась минутной слабости и расплакалась у него на глазах. Она попыталась отстраниться, но Итачи держал ее крепко. Он изо всех сил старался окружить ее теплом и братской заботой. Лучшего Мари тне могла бы и желать, если бы не одно «но»: еще вчера этот внимательный нежный брат относился к ней с презрением и неприязнью. С какой стати он приехал за ней? Зачем везет обратно в поместье? И почему она позволяет ему увезти себя? Ответ на первый вопрос она получила, когда они сели в машину. Во всяком случае, Мари решила, что причина была именно в этом. — Мама никогда меня не простила бы, если бы я вернулся без тебя, — сказал ей Итачи. — Очень надеюсь, что ты дашь нам возможность искупить нашу вину за то, что мы так плохо приняли тебя, дорогая. Мама мучается больше всех, ведь она очень любила твоего отца. Итак, Итачи везет ее домой ради спокойствия собственной матери. Но почему она сама едет назад? Разумеется, потому что хочет больше узнать о папе. О том незнакомом ей человеке, который был ее отцом. Какие еще могут быть причины? Когда они приехали в поместье, Мари спросила у Итачи , можно ли ей не выходить к ужину. День для нее оказался очень тяжелый, и ей не под силу нормально общаться с кем бы то ни было. — Я скажу Химене, чтобы она принесла ужин к тебе в комнату, — сказал он и добавил как бы между прочим: — А завтра, если у тебя будет настроение, мы можем вместе позавтракать. Обычно я встаю рано. Прежде чем засесть в кабинете, я объезжаю виноградники. Такая вот у меня привычка. А мама с Саске любят поспать подольше. Если Химена и удивилась, увидев, что Мари вернулась, то не показала этого. А когда принесла ужин, лишь приветливо улыбнулась, поставила поднос на столик на балконе и тихонечко вышла. Густой и пряный креветочный суп был просто восхитителен. Мари так наелась, что едва притронулась к овощному салату. На десерт тоже не осталось сил, зато она с удовольствием выпила кофе. Мари сидела на балконе, глядя на темнеющее небо и слушая стрекот цикад. Воздух был напоен восхитительными ароматами, тонкими и неуловимыми. Уставшая, переполненная впечатлениями она засыпала, хотя было еще довольно рано. Только начало одиннадцатого. Снизу, из внутреннего двора, доносился тихий плеск фонтана. Потом к нему присоединились приглушенные голоса. Мари стало любопытно. Стряхнув дремоту, она подошла к перилам балкона. Через двор проходили Итачи и его мать. — Я так рада, что ты уговорил ее вернуться, — разобрала Мари слова своей мачехи. — Я чувствую себя такой виноватой… Подумать только, что ей пришлось пережить! Если бы Каяме знал… Судя по голосу, она готова была расплакаться. У Мари тоже защипало глаза, а в горле встал комок. — Это моя вина, — отозвался Итачи. — Я составил о ней совершенно превратное мнение. Но ты не волнуйся, мама. Мы сделаем все, чтобы она нас простила. — А вилла? Сеньор Фолгейра сказал, что она твердо решила отказаться от наследства. Они вошли в дом, и больше Мари их не слышала. Она со вздохом вернулась в комнату. Почему она позволила Итачи уговорить себя вернуться в поместье? Только ли потому, что ей хочется узнать о папе… или дело отчасти и в самом Итачи? Мари вдруг стало страшно. Когда-то, давным-давно, она поклялась себе, что любовь в том смысле, в каком ее понимают большинство девушек, не для нее. Ей совсем не хотелось замуж. И потом, Мари просто не была уверена, что когда-нибудь сможет довериться человеку настолько, чтобы строить с ним семью. Она предпочитала свободу и независимость. И в эмоциональном и в финансовом смысле. Однако от одних только воспоминаний о кратких объятиях Итачи ее бросало в дрожь. Она вся трепетала, как девочка-школьница, влюбившаяся в первый раз. Итачи — ее сводный брат, напомнила себе Мари . И этим все сказано. Странная связь, которую она ощутила сегодня, когда Итачи утешал ее у виллы, существует лишь в ее воспаленном воображении. Нельзя позволять себе расслабляться. Пусть Итачи говорил о ее отце с таким чувством. Пусть в его глазах читалось искреннее сострадание, когда он увидел, что Мари плачет. Она невольно поморщилась, вспомнив о своей слабости. Никто никогда не видел, как она плачет: ни бабушка, ни опекуны, ни друзья… И теперь Мари чувствовала себя пугающе уязвимой перед Итачи, потому что он видел ее слезы. Досадуя на себя, она достала из чемодана ночную рубашку и отправилась в ванную. Сама ванна была огромной, больше похожей на маленький бассейн. Мари с удовольствием опустилась в горячую воду. Позже, стоя перед зеркалом и вытирая волосы полотенцем, она подумала о том, что без макияжа ее лицо выглядит очень бледным, почти бесцветным. Неожиданно перед ее мысленным взором предстала картина: их обнаженные тела — белое и золотистое — сплелись в любовных объятиях. Мари тряхнула головой, прогоняя наваждение. Что с ней творится? Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного ни к одному мужчине. Ее никогда не влекло мужское тело. Секс ничего для нее не значил. И не потому, что Мари была ханжой, просто сказались строгое бабушкино воспитание и ее собственная разборчивость. В результате чего в двадцать четыре года она была еще девственницей. Такой вот ходячий анахронизм! Мари не сомневалась, что в отличие от нее Итачи имеет богатый, если не сказать богатейший, сексуальный опыт. Ну, вот опять! Ей-то какое дело до любовных похождений Итачи! Мари вдруг нахмурилась и присела на край ванны. Судя по всему Итачи чуть за тридцать. Интересно, женат он или нет? По идее, должен быть женат. В южных странах юноши и девушки рано вступают в брак. Причем большинство мужчин до сих пор предпочитают, чтобы их невесты были чисты и невинны… Фен остался в чемодане. Мари завернулась на манер сари в полотенце и вышла из ванной. Полотенце было не очень широким. Увидев в зеркале свое отражение — мокрые волосы, рассыпавшиеся по плечам, едва прикрытые пушистой тканью бедра, голые ноги — Мари невольно поморщилась. Она любила выглядеть аккуратно и строго. Всегда. Даже дома. И вот теперь не узнавала себя. Дома после ванной она обычно надевала длинный махровый халат. К тому же не любила возиться с волосами, поэтому через день ходила в парикмахерскую, где ей мыли голову и делали укладку. Так что Мари же давно не видела себя такой растрепой. Когда Линн заметила, что дверь открывается, она решила, что это Химена пришла за подносом, и спокойно продолжила сушить волосы. Когда же сообразила, что никакая это не горничная, а Хуан, тот был уже на середине комнаты. Теперь уже было поздно просить его выйти. — Мама беспокоится, и я решил справиться, все ли у тебя нормально... — черт возьми... Мари почувствовала себя неуютно. Она стояла на коленях перед большим зеркалом, а Итачи возвышался над ней, глядя сверху вниз. Отложив фен, она поднялась, на мгновение забыв о том, что фактически не одета. От фена щеки ее слегка раскраснелись. А волосы, уже почти сухие, вились непослушными кудрями. Мельком взглянув на себя в зеркало, Мари с ужасом увидела, что полотенце сползло и теперь едва прикрывало грудь. Причем поправить его не было никакой возможности. Разве что только снять вообще и завернуться в него заново. — Знаешь, у нас молодым незамужним женщинам непозволительно щеголять перед мужчинами в столь соблазнительном виде. Это может быть расценено как откровенная провокация. Итачи сурово сжал губы, глядя на Мари так, будто она была маленькой девочкой, которую поймали на каком-то вопиющем проступке. В ответ она вызывающе распрямила плечи. Что ей еще оставалось делать? — Я, кажется, ни перед кем не щеголяла и никого не провоцировала. Ты забыл, что сам вломился без приглашения. — Я стучал. — Не слышала. А если бы слышала, будь уверен, не пригласила бы войти. — Увидев его недоверчивый взгляд, Мари разъярилась еще больше. — Ты, может быть, удивишься, но я не имею привычки расхаживать перед малознакомыми мужчинами в подобном виде. — Но когда одна, как я понимаю, предпочитаешь не стеснять себя избытком одежды. — Мари собралась уже высказать ему все, что она думает, но Итачи не дал ей такой возможности. — А почему нет? Признаюсь, я тоже, когда один в комнате, хожу полуголым. Однако такое отношение к собственной наготе говорит об определенной искушенности, которая в наших краях считается недопустимой для молодой незамужней женщины. Мари резко обернулась к нему. Те мгновения душевной близости и симпатии, которые она разделила с ним там, у виллы, вмиг забылись. — Я не имею привычки расхаживать голой по комнате. Просто, когда собиралась, забыла взять халат. И уж никак не ожидала, что кто-то явится ко мне без приглашения. Так что, если ты оставишь меня одну, я буду безмерно тебе благодарна. Ее яростная вспышка, похоже, не задела Итачи, а, наоборот, позабавила. И вместо того чтобы уйти, он прислонился спиной к стене и с наглым видом засунул руки в карманы светлых летних брюк, которые сидели на нем как влитые.