Логика чувств

Суровая русская зима в этот год словно игралась с жителями Затонска, да и вообще всей средней полосы: в один день снега могло выпасть столько, что в несколько часов заваливало все дороги, все проезды, дворы и переулки. Народ радовался этой чистой и необыкновенной красоте природы и расчищал потихоньку себе дорожки, не злобясь особенно на непогоду. Однако стоило расчистить все завалы, как вдруг снег начинал идти снова, да еще сильней прежнего. Дворники, ворча под нос, опять доставали лопаты. После Крещения зима взялась за Затонск всерьез - снег валил целыми днями без перерывов, да еще такой сильный, что в иных местах и про лопаты позабыли - нет смысла разгребать сугробы, если стихия не отступает. В Управлении полиции же позволить себе такой небрежности не могли, поэтому дворники, иногда, в особо сильный снегопад призывая на помощь околоточных, добросовестно чистили всю прилегающую к участку часть улиц. А сразу за январскими снегопадами ударили такие морозы, что каждый житель города подумал: "Вот они настоящие, крещенские!" Горожане попрятались по домам. Казалось, тяжелая мглистая изморозь сковала воздух. Так холодно, что сердце стыло. В эти дни даже лай собак было слышно очень приглушенно, словно лаяли они не на соседней улице, а далеко, за версту от случайного прохожего. По ночам, да и по утру возле разведённых костров стояли лишь околоточные и нищие - с багровыми носами и все покрытые инеем. Сердобольная полиция бродяг не прогоняла. Такие морозы! Штольман, глядя как околоточный делает растопыренными озябшим пальцами под козырек, закрывал иной раз глаза на неизменный запах водки от подчиненных. Что с ними сделать! Яков Платонович еще не забыл, как сам, будучи молодым полицейским чином, страдал от уличного мороза. С подозреваемыми по делу о пожаре на мучных складах не клеилось - родственники почивших жен купца Кондратьева разъехались по всей России. Угроз никто из них не выдвигал. Сам потерпевший, кажется, совсем оправился от посетившей его беды и, не смотря на праздники, заново отстраивался на Амбарной с еще большим размахом. - Наверное страховку получил, ирод! - судачили обыватели. На душе противно свербело - Яков не любил оставлять преступления нераскрытыми. Вполне возможно, что преступник на совершенном злодействе не остановится, и тогда жди беды! Запрос в картотеку доктора Милца также не дал особых результатов. Первые две супруги купца умерли от скоротечной чахотки, третья скончалась в родах. Предъявить потерпевшему было решительно нечего. Правда, дальняя родственница первой супруги, Марии, доложила, что обращался купец с молодой женой скверно. Наскучила она ему быстро, с тех пор он ее регулярно поколачивал и вообще держал в черном теле. Но это к делу не пришьешь. Мало ли мужей избивает своих жен? В мещанской и купеческой среде это дело обыденное и народ к тумакам привычен. Штольман всеми фибрами души ненавидел насилие над женщинами и детьми в любом его виде, коего за свою бытность полицейским навидался не мало. Зачем бить? Вот, зачем?! Чего там говорить, если даже самого цесаревича, по слухам, его воспитатель лупил за провинности нещадно. Воистину, варварские традиции. Впрочем, немцы муштровали подрастающее поколение не менее усердно. Едва завидев купца, Яков Платонович всякий раз едва заметно морщился от отвращения. Нечистый, нехороший человек. Потерпевший Кондратьев напоминал ему гоголевскую помещицу Коробочку. Полный, аккуратно одетый, с пухлыми, чуть поджатыми, почти женскими губами, жадный и хитрый. Кондратьев был страшно самолюбив. Всякий раз, когда он появлялся в участке, требуя активизации расследования, Штольман вспоминал о старых, безобразных обезьянах. Терпению его поверенного тоже подходил конец. Яков Платонович видел, что адвокат Миронов уже тяготится сотрудничеством с потерпевшим. Неожиданную характеристику купцу дала Анна. Накануне Крещения они гуляли вдоль замерзшей протоки. Здесь, в широкой части реки было намечено место для зимней ярмарки. Городской голова ловко выбрал площадку для народных гуляний. Простор! Протоку огородили канатами, флажками, поставили елку и организовали каток для катания на коньках. Сегодня барышня и полицейский не спеша прогуливались, обсуждая незавершенное еще расследование. - Ты знаешь, Яша, я хотела тебе насплетничать на твоего потерпевшего, господина Кондратьева. Ты в нашем городе недавно, а ведь про этого купца одно время среди гимназисток нехорошие слухи ходили, просто ужасные! - подумав, призналась Анна. Яков остановился и в изумлении посмотрел на невесту. Она молчала две недели?! - История довольно неприятная. - Говори же! - потребовал Штольман. - Ну, понимаешь, информация, как таковая, к делу не относится. Говорить о таком неловко... - голос Анны перешел на шепот. Яков остановился и взял Анну за плечи. Барышня отвела взгляд и продолжила тихо, бегло и доверчиво рассказывать. - Этот господин слывет за страшного развратника, любителя молодых и... - Анна замешкалась. - Нетронутых?! - сухо подсказал Штольман. - Ну да. За право нарушения... так сказать внешних признаков, купец платил родителям девушек крупные отступные. - Аня, откуда ты это знаешь?! - У нас в гимназии слухи ходили, особенно после того, как на последнем курсе страшно погибла одна девушка, Надежда Кутьева. Яков сощурился. Кутьевых не было в списке людей, готовых свести счеты с купцом. Он вообще впервые слышит об этой истории. Теперь, благодаря стараниям Анны, список людей, которых нужно проверить, пополнится еще одной фамилией. - Надя жаловалась на то, что ее опекуны решили поправить свое материальное положение. Они решили предоставить ее в качестве... ну, ты понял. Надежда ведь была приемной дочерью. Их с братом забрали из приюта не так давно, и в новом доме не очень то жаловали. Яков кивнул. История стара, как мир. В Петербурге такая торговля молодыми девицами также негласно существовала. - Надежда плакала, но на нее очень давили. - Задаток, наверное, взяли! - мрачно предположил Штольман. - Весьма развращенное семейство, даже по нынешним временам. - Наверное. Надя приходила в ужас от той роли, которую уготовила ей новая семья. Она ведь была уже влюблена в какого-то молодого человека. Но был назначен день, в который она должна была прийти к купцу и после ужина остаться с ним наедине. Я тогда не понимала, как же ее уломали на это, но, в конце концов, Надя согласилась. - Очень просто, Аня. Давление, шантаж, физическое и психическое принуждение со стороны семьи. Мало ли способов повлиять на решение несовершеннолетней девицы? Анна вздохнула и обняла себя руками. Ей стало страшно. Яков говорил об этом так буднично и спокойно! Яков опомнился. Давать информацию невесте, которая, возможно, находится в положении, следовало очень дозированно. - Что же случилось потом? - спросил он, увлекая Анну все дальше в сторону парка. - А потом, через несколько дней мы узнали, что дома Надежда застрелилась. Сама. Было ли у нее свидание с Кондратьевым или нет, я не знаю. Как-то я попробовала вызвать ее дух, дух явился, но Надя только плакала и качала головой. Позже, когда Антон Андреевич стал следователем, я спросила об этом деле. Очень уж страшная у барышни оказалась судьба. Антон Андреевич не хотел говорить, но позже уверил меня, что самоубийство произошло при свидетелях. Мол, родственники просили не ворошить семейную трагедию. Дело, кажется, вскоре было закрыто. - Очень ценная информация, Аня! Надо будет разобраться, так ли все просто с этим самоубийством! - мрачно сказал Штольман. - Я теперь, когда вижу этого господина, сразу покойную Надю вспоминаю, и такая злость у меня и отвращение... Ведь он, может косвенно, но все равно причастен к смерти молодой девушки. "Вполне возможно, что не косвенно" - подумал Штольман. Проводив Анну домой, Яков Платонович сразу поехал в Управление. В архиве он нашел дело четырехлетней давности. Оно потрясло даже видавшего виды сыщика. Анна знала далеко не все, и слава Богу. Девушка была не просто обесчещена. Надежду Кутьеву жестоко изнасиловали. Купец Кондратьев в деле вообще не фигурировал ни под каким видом. "Коробочка" вообще был не так прост. У Штольмана зачесались кулаки. Кажется, он напал на след. Теперь нужно было еще раз опросить опекунов девушки и поговорить с доктором Милцем. На протоколе осмотра тела стояла подпись последнего. Доктор, конечно, помнит подробности дела. Александр Францевича Штольман обнаружил в флигеле при больнице. Доктор спал. Позевывая, грузный мужчина открыл дверь. Он совсем недавно приехал со срочных родов и выглядел очень утомленным. Александр Францевич терпеливо выслушал вопрос полицеймейстера, устало сел, вытащил платок и утер вспотевший от сильного волнения лоб. - Ну как же, Яков Платонович, конечно, я помню это дело. Девушка застрелилась очень неумело. Пуля из револьвера прошла снизу вверх, сердца не задела, но вызвала жестокое повреждение позвоночника. Паралич верхней части тела, языка... Бедняжка, прежде чем умереть, промучилась несколько дней. А застрелилась она сама, это совершенно точно. Это произошло на глазах ее кузена, да и характер раны говорил в пользу версии самоубийства. Что характерно, семья не сразу дала знать полиции, я сообщил сам, после того как осмотрел тело. - Девушка была изнасилована? - сухо спросил Штольман. - С крайней жестокостью. Воспаления и даже омертвения говорили о том, что несчастная сделалась жертвой по меньшей мере нескольких человек. Скончалась потерпевшая даже не от своей огнестрельной раны, а от явлений острой уремии, вызванной насилием. - Как же такое дело могли закрыть? - Насколько я знаю, подозреваемых не нашли, хотя старались, я точно знаю. - Придется провести расследование заново! Слишком резонансное преступление. Подобные выродки должны отправиться на каторгу. Штольман пообещал себе, что во что бы то не стало посадит старую похотливую обезъяну в тюрьму. Он найдет, за что. Бед людям Кондратьев причинил не мало. На следующий день Штольман нашел старшего следователя Коробейникова катающимся на льду замерзшей протоки. Под звуки оркестра Антон Андреевич увлеченно набирал скорость, потом резко тормозил перед барышнями и вообще вел себя, словно первый парень на деревне. Не смотря на сильный мороз, берег реки гудел. Праздник гуляли широко, как и всегда. Казалось, недавний пожар уже забылся. Вокруг расчищенной протоки были оборудованы спуски для катания на санях. Огромные афиши обещали горожанам море удовольствий: глинтвейн, театральные представления, лотерею и выступление военного оркестра. На катке, вместе с беззаботным старшим следователем, Штольман обнаружил румяную, катающуюся на коньках Аннушку. - Яков Платонович! - помахала пушистой варежкой барышня. - Анна Викторовна, как вы здесь? - строго спросил Штольман. - Мы с дядей пришли. Вы что, против? - недоуменно спросила невеста. - Да нет, вовсе нет, просто настроение дурное, - вздохнул Яков Платонович. Штольман был зол. Не на чудесную барышню, разумеется. Просто он нутром чувствовал всю гнусность, что окружила дело потерпевшего Кондратьева. Всю ту гнусность, с которой ему придется разбираться. - Будьте осторожны. Здесь много людей, вы совсем не бережетесь! - он беспокойно оглядел невесту. - Здесь безопасно! Вон сколько полиции! - мягко улыбнулась его страху Анна. - Я не об этом. Коньки! Вас могут толк... Яков не успел договорить, быстро за локоток выдернув барышню с катка. Аня не успела возразить, только ойкнула - в нескольких сантиметрах от нее на коньках промчался огромный детина. - Поберегииись! - запоздало крикнул великан и таки врезался в кого-то. - Вот видите! - нахмурился Штольман. - Яков Платонович! - поспешил поздороваться Петр Иванович. - Анна, прошу вас, выберете более мирный вариант досуга! - сквозь зубы, попросил Штольман. Барышня кивнула. Она поняла, что Яков не в настроении, и лучше его не сердить. Яков кивнул, смягчившись. Он увидел, как Анна, явно недоумевая, все же послушалась, села и начала развязывать коньки. Штольман, откинув полы пальто, быстро присел и ловко расшнуровал ей ботинки. Настроение было таким скверным, но не хотелось заражать им еще и невесту. Разговаривать тоже не хотелось. Все потом. Извинившись, Штольман быстро отошел от дяди и племянницы. Он отправился выбивать дурь из праздно шатающегося Коробейникова. Яков даже не обернулся на Аннушку, и она его проводила опечаленным, но понимающим взглядом. - Что-то твой Штольман совсем сердитый! - недовольно сказал Петр Иванович. - У него служба такая, дядя! - сейчас же вступилась за жениха Анна. - Антон Андреевич, какие могут быть катания?! У вас дело не раскрыто. - Так выходной же, Яков Платонович! - виновато шмыгнул носом подчиненный. - Извольте снять коньки и проследовать со мной в Управление! - Слушаюсь! - смутился Антон Андреевич. После того как Штольман вытряс все сведения из памяти растерявшегося Коробейникова, он выяснил, что дело Надежды Кутьевой было прекращено судебной палатой и не зря. Вышли все сроки расследования, дело затянулось, а подозреваемых так и не нашли. Кондратьев в тот вечер, когда пропала Надежда, играл в карты в купеческом собрании, и его алиби подтвердили несколько человек. Потерпевшая же, Надежда Кутьева, накануне своего свидания с купцом наняла извозчика и поехала в ресторан. Там она хотела встретиться со своим возлюбленным. Однако сотрапезник барышне не явился, и она, прождав его почти полдня, в одиночку выпила бутылку шампанского. Домой Надежда явилась лишь на следующее утро. Извозчик обратил внимание на растрепанную, шатающуюся девушку, давшую ему в качестве оплаты за проезд целый империал. После этого, придя домой, Надежда зашла в комнату к кузену, взяла из ящика стола револьвер и почти сразу же выстрелила в себя. Изучая материалы дела, Штольман обратил внимание, что следствие было проведено довольно добротно, но все усилия сыскной полиции оказались тщетными. Раскрыть драму не удалось. Бывший следователь склонялся то к одной версии, то к другой, однако тщательно проверил их все. Были опрошены как возлюбленный барышни, так и его друзья, половой из ресторана. Отпиралась и опекуны Кутьевых. Все оборвалось на роковом молчании Надежды, и громкое дело, спустя некоторое время, было все же прекращено. Засидевшись за материалами старого дела за полночь и заставив Коробейникова заниматься тем же самым, Штольман вспомнил, что сегодня он против обыкновения не зашел к Мироновым. Анна, конечно, поймет, хоть он и нарычал на нее днем. Отправлять записку с извинениями было поздно. В список возможных подозреваемых Яков Платонович вписал еще одно имя - "Андрей Кутьев". Это был брат погибшей девушки. *** - Господин Штольман не является к тебе уже три дня! - скривив губы, заметила Мария Тимофеевна. - Мама, у Якова Платоновича много работы! - отпив немного чая, парировала Анна. Она была абсолютно уверена в своем женихе. - Он даже не знает, что тебе нездоровится! - Мама, это просто легкое недомогание. Очевидно, я вчера очень много каталась на коньках! Анна сидела за столом совсем зеленая. У нее была небольшая слабость, и время от времени ее тошнило. - А я боюсь, что господин Штольман уже просто наигрался в жениха! - всхлипнула Мария Тимофеевна. - Если он откажется от свадьбы, будет большой скандал! - Ваша вера, мама, в Якова Платоновича просто поразительна! - обиделась Анна. В комнату зашел Виктор Иванович. Он услышал остаток разговора. - Ну что ты говоришь, Маша! - всплеснул руками глава семейства. - К твоему сведению, я только что от Якова Платоновича. Он очень извиняется, велит всем кланяться и просит передать, что заедет к нам после обеда. Мой доверитель, Кондратьев, продлил срок контракта и не собирается пускать на самотек расследование пожара! Он утром такой скандал в полицейском управлении учинил! - Да? А почему? - подозрительно спросила Аня. - Да потому что Яков Платонович вызвал его и потребовал дать пояснение по старому, но очень громкому делу. Кондратьев отказывался, взбеленился и кричал, что будет жаловаться прокурору. Работая с такими доверителями, невольно думаешь, что денег уже никаких не нужно, только разойтись бы только по-хорошему! Неприятный человек. К обеду Анна привела себя в порядок. Слабость все еще была довольно сильной, ее воля, она бы и весь день пролежала в кровати. Так странно: дни, когда энергия била фонтаном сменялись днями полнейшей апатии. Признаваться Якову в своем недомогании ей вовсе не хотелось. С чего вдруг она стала такой слабой и болезненной? И сердце стучит, чуть что, готово выпрыгнуть из груди. Барышня просто, но аккуратно оделась, уложила косу и отправилась встречать жениха. Удивительно, но внизу, в уютной столовой, никого, кроме Прасковьи не оказалось. Сама старая служанка оставила ужин только для барышни, и теперь в полголоса разговаривала с новым дворником. - Какой ужас, прости Господи! - крестилась Прасковья. - О чем речь? - осторожно спросила Анна. - Да работный дом днем загорелся, уж 2 часа тушат. Вы спали, маменька ваша побежала в человеколюбивое общество, помощь хотела организовать. Очень беспокоилась. - Мастерские горят? - ахнула барышня. Новехонькое отделение работного дома благотворители открыли совсем недавно. Работая в нем, осужденные могли потихоньку овладевать новой профессией и расплачиваться со своими долгами. - Не знаю, говорят, что не только мастерские, там все горит! - сообщила служанка. Дворник согласно кивнул. - Я поеду, помогу маме! - решительно сказала Анна и бросилась собираться. Во все времена в Затонске работный дом влачил жалкое существование. Часть людей туда попадало добровольно, оставшись без средств к существованию, а часть отрабатывала назначенные судом принудительные работы. При работном доме был организован детский приют и богадельня для хроников. Существовало это учреждение призрения в основном за счет благотворителей. Денег не хватало, и многие служащие работали безо всякой оплаты. Так, осмотры проводил сам доктор Милц и еще пара сердобольных земских врачей. Не смотря на мрачную славу работного дома, в городе его существование было оправдано. В неурожайные годы в работный дом стекались сотни людей. Здесь же пенициарная система пыталась исправить преступников, профессиональных нищих и прочих неблагонадежных лиц, в основном из числа праздношатающихся людей. И вот, пожар! Несколько сотен беднейших и не самых благонадежных людей остались без крова в один миг. Когда Анна прибежала на Тюремную улицу, зарево большого пожара освещало и без того страшную картину. Полиция вместе с пожарными оттесняла явно волнующуюся толпу. Издалека она увидела напряженное лицо Штольмана, отдающего приказы подчиненным. В стороне прибывшее подкрепление солдат быстро выносило из оставшихся строений оставшиеся вещи, покуда огонь не перекинулся и туда. Было очевидно, что разрастание очага пожара - это только дело времени. Озадаченные люди, стоявшие в отдалении, толковали, чьих рук был поджог и строили версии. Несколько старух голосили, что видели поджигателя, "ирода окаянного". - Что же они не ловят преступника ентого, люди добрые! - громко возмущалась какая-то дородная женщина. Аня бессильно, с большим сочувствием смотрела, как пожарные, рискуя задохнуться или быть взорванными случайными запасами керосина, упрямо тушат пламя. От густых, черных клубов дыма даже в отдалении дышалось невыносимо трудно. Огонь прорезывался широкими языками красного пламени и с жадностью лизал сухое дерево верхних этажей здания. Треск стоял такой силы, что Анне на миг показалось, что кто-то точно зубами выдирает огромные бревна. - Разойтись! - крикнул Штольман старухам. - Немедленно разойтись! - повторяли городовые. Анна спряталась от Якова. Ему и так сейчас трудно, не стоит волновать его. Оглядевшись, барышня увидела маму. Мария Тимофеевна вместе с другими дамами бодро распоряжались солдатами. Под руководством благотворительниц военные выносили коробки с имуществом и складывали их в отдалении, на покрытом снегом пустыре. - Мама! - Аннушка, зачем ты здесь? Тебе же нездоровится? - всполошилась родительница. - Да все в порядке! Я пришла помогать! - Впрочем, твоя помощь очень кстати! - быстро взяла себя в руки Мария Тимофеевна. Она озадаченно смотрела на все увеличивающееся количество коробок. - Надо спасать скарб, госпожа Миронова! Растащат все! - покачала головой прачка. - Чем я могу помочь? - спросила Анна у мамы. - Так, Аннушка... Раздобудь карандаш, бумагу и начинай учет спасенного имущества. Все пересчитанное будем вывозить на склады, господин Кондратьев выделил нам часть своих помещений. Пока туда. - А людей куда? - беспокойно спросила Анна. - Это уже не наша забота, полиция разберется. Здесь большинство - отъявленные преступники. - Здесь большинство - должники, мама. - А хоть бы и так. Наша задача помочь несчастным сберечь нехитрое имущество работного дома. Меня в дрожь бросает от мысли, что придется открывать новый сбор средств! - всплеснула руками Мария Тимофеевна. За барышней Мироновой, тем временем, внимательно наблюдали. "Итак, она опять здесь. Если сердобольная барышня опознает меня, то беды не миновать. Схватят, даже разбираться не станут, и тогда кто окончит задуманное?! Нет, благородную девицу стоит убрать с пути. Но как это сделать?! Вокруг люди, много людей. Она может закричать, позвать на помощь..." Аня бегала в поисках бумаги и карандаша. Вдруг барышня натолкнулась на одиноко стоящего человека, безучастно смотрящего на пожар. Потянуло столь знакомым запахом керосина. - Что вам, барышня? - спросил незнакомец и беспокойно схватился за сумку. - У вас есть... карандаш и бумага? От накатившей тошноты барышня покачнулась. Керосин. Он ей везде теперь чудится. Молодой человек сначала отшатнулся от девушки, как от прокаженной, но потом взял себя в руки, в растерянности похлопал себя по карманам и вдруг выудил огрызок карандаша и старую смятую тетрадку. - Это вы? - вдруг удивленно спросила барышня. Она вспомнила незнакомца и тот ужасный запах, что всюду сопровождал его. - Я! - невпопад согласился молодой человек. Он внимательно посмотрел барышню, и, извинившись, пошел прочь. Барышня не заметила, как на нее несколько раз оглянулись. Незнакомец явно желал вернуться, но все же боролся с собой. Накатила такая дурнота. Переведя дух, Анна занялась порученной ей работой. Им повезло. Коробки, вынесенные из прачечной, из швейных мастерских и складов, были не тронуты ни огнем, ни копотью. Из богадельни вынести ничего не успели, она была полностью охвачена огнем. Барышня усердно взялась вести учет спасенного имущества. Одних только коробок с постельным бельем оказалось с полсотни. Огромной затвердевшей кучей на снегу лежали только что постиранные халаты. На январском морозе они мгновенно замерзли и отделись их друг от друга не представлялось возможным. Как вести им учет?! Запах сажи, старого кипяченого белья, мыла... Это было невыносимо, но Анна держалась. Отдельно солдаты сложили рулоны с материей, еще каким-то текстилем, одеждой. Чуть позже ей дали еще помощниц. Девушки бодро подсчитывали уцелевшее продовольствие, коробки с кухонной утварью, химикаты из прачечной и много чего еще. Штольману с большим трудом удалось навести порядок и собрать заключенных работного дома в большую нестройную толпу. Чтобы остановить панику, пришлось несколько раз выстрелить в воздух. Отдельных зачинщиков мятежа пришлось арестовать. Пожарная команда старалась изо всех сил. Больше всего злили зеваки - шум, гвалт, крики и никакой помощи. Яков Платонович посмотрел наверх. Над зданием, в клубах едкого черного дыма, в кровавом отсвете жадного пламени вместе с красными искрами кружились голуби. Обжигаясь, птицы падали в огонь. Опять поджог, судя по всему! Проклятье! И опять бедствие связано с именем купца Кондратьева - он на свои деньги содержал приличное число должников, перекупив их долги и не позволяя бедолагам выйти из работного дома. Связь косвенная, но она явно прослеживалась. Если поджог - дело рук все того же мстителя, имеет смысл сравнить списки всех, отбывавших заключение со списком возможных подозреваемых. Затонск - городок небольшой и новый поджог должен сузить круг подозреваемых. Скорее всего, преступник освободился или сбежал не так давно. На пожар прибыл городской голова. Это был худой старик в лисьей шубе и большом картузе, купец I гильдии господин Еремеев. - Господин Штольман, что же такое происходит! Это просто анархия какая-то! Второй крупный пожар за месяц. Город вынужден встречать год в совершенно расстроенных средствах, а еще требуется куда-то осужденных на принудительные работы разместить! Оставим этих молодцев на улице - беды не избежать. Они же все лавки в первую ночь вынесут. - Обещаю вам, Егор Иванович, полиция разберется с этим в ближайшее время. - Вы уж разберитесь, Яков Платонович, а то и до беспорядков недалеко. Боюсь, на вилы нас разъяренные жители могут поднять. Задержали бы вы для порядка какого пройдоху - все народ успокоиться, а там, тем временем настоящего поджигателя найдете... После разговора с городским головой Яков лично опрашивал свидетелей, видевших как от горящего фасада побежал молодой, плохо одетый мужчина. Оказалось, что и в работный дом на этот раз была отправлена анонимка. Другое дело, что призреваемые оставили ее у себя, даже не подумав известить начальство. "Спасайтесь, братцы, бегите на волю. Перед Крещением спалю нашу тюрьму дотла! " Штольман разглядывал записку. Он был рад удаче: записка была написана карандашом. Теперь у полиции был в распоряжении образец почерка поджигателя. Вычислить "братца" было уже делом не очень сложным. Полиция займется этим немедленно. Наконец, внимательный взгляд Штольмана выхватил из толпы усталую и слегка растрепанную Марию Тимофеевну. - Доброй ночи, а как вы здесь? - тут же подбежал к ней Штольман. - Помогаем городу сберечь хоть какое-то имущество, Яков Платонович! - неодобрительно смотря на него, сказала будущая теща. Штольман не стал даже думать, чем же на этот раз он провинился перед маменькой своей ненаглядной. - А где Анна Викторовна?! - Анна тоже здесь, ведет учет спасенного имущества. Удивлена, что вы ее не заметили! - все также фыркнула Мария Тимофеевна. Штольман беспокойно огляделся вокруг. - Я не вижу ее! - Здесь она была, буквально полчаса назад, у коробок с бельем. Мария Тимофеевна с нарастающей тревогой отмечала, что ее дочь действительно исчезла. Яков побежал, расталкивая случайных зевак. - Анна! - кричал он. - Найдите Анну Викторовну! - крикнул он городовым. Подчиненные послушались, начав прочесывать окрестности. У Штольмана появилось нехорошее предчувствие. Большая толпа, суматоха... - Нашли, ваше высокоблагородие! - вдруг крикнули городовые. Анну обнаружили поодаль, недалеко от кустов. Барышня была без сознания. Кто-то словно специально оттащил ее подальше от людей. Подоспевший доктор Милц тут же оценил состояние девушки. - Яков Платонович, Анну Викторовну сильно ударили в висок. Такой мороз! Если бы ее не нашли, барышня могла бы замерзнуть. - Анечка! - всхлипнула Мария Тимофеевна и склонилась над дочерью. - Ей домой нужно. Положите Анну Викторовну под теплое одеяло, на голову холодный компресс. В больнице сейчас много пострадавших после пожара! - рекомендовал доктор. - Рана не очень серьезная, но нужно наблюдение. Я заеду к вам чуть позже. - Я найду экипаж! - кивнул Штольман. По дороге домой будущие родственники ссорились. От волнения Яков Платонович не смог придумать ничего другого, как отчитать и без того сердитую Марию Тимофеевну. Не выпуская Анну из объятий, он сверлил глазами будущую тещу. - Мария Тимофеевна, могу я поинтересоваться, зачем вы позволили дочери пойти на место происшествия? Разрушенный работный дом - не самое безопасное место для барышни. - Вы забываетесь, Яков Платонович! Я не всегда одобряла поступки Анны, но мы с супругом всегда растили ее как свободного человека с развитым чувством внутреннего достоинства. Что значит, не пустить ее куда-то? Запереть, может быть?! - женщина с вызовом смотрела на жениха дочери. - До свадьбы полтора месяца! - резко сказал Штольман, тем не менее бережно поглаживая Анну по голове. - Я хотел бы знать, что Анна Викторовна в безопасности, и если ей вдруг придет в голову наделать глупостей, вы ее остановите. - А вы пробовали ее остановить? Хоть раз?! Это невозможно, Яков Платонович. Если будете неволить супругу, Анна сбежит при первой же возможности, и сделает все так, как решила сама. Сдается мне, что не видели ее сегодня именно потому, что она сама решила не попадаться вам на глаза. - Значит, нужно было просто объяснить легкомысленность подобного поведения! - вздохнул Штольман. - В чем легкомысленность? Я тоже была на пожаре. Помощь Аннушки была вполне оправдана. Откуда мне было знать, что какой-то мерзавец стукнет мою дочь по голове. Это вы виноваты, распустили город! Уже при свидетелях благородных девиц могут побить! Анна застонала, и Яков Платонович не стал ничего говорить, прижав невесту к себе. Доля правды в словах Марии Тимофеевны была. Будущие родственники молча сидели друг против друга. Мария Тимофеевна буравила Штольмана сердитыми глазами, а он невольно вспоминал повадки гремучих змей. Сказать, что Анна, возможно, беременна, и они должны сделать все возможное, чтобы немного укротить ее темперамент, у него язык не поворачивался. Яков молчал. В особняке он бережно отнес невесту в комнату. Позже на Царицынскую должен был явиться доктор. А пока Анна лежала совсем бледная. Причитающая старушка принесла мокрую тряпицу и водрузила ее на лоб барышни. Штольман напряженно размышлял о том, кто же мог ударить Анну. После пожара сбежало несколько мелких воришек, но они убежали с места происшествия так быстро, что пятки сверкали. Ценностей у Анны с собой не было. Сережки и колечко на месте. Возможно, барышня стала чему-то свидетельницей. Очнется, надо будет обстоятельно побеседовать. "Аня-Аня, запереть бы тебя до окончания расследования, родная. Я не могу спокойно работать, переживая еще и за тебя". Засуетилась прислуга, хлопоча вокруг барышни. Яков вздохнул и прикрыл Анну одеялом. Он спустился вниз. Пора ехать в участок. - Вы не останетесь, Яков Платонович? - спросил Виктор Иванович. - Нет. У меня допросы. Нужно во что бы то не стало вычислить поджигателя. Но я очень беспокоюсь за Анну Викторовну, поэтому, с вашего позволения, я вернусь ближе к полуночи. Я могу по-прежнему пользоваться вашим гостеприимством? Штольман уточнил этот момент потому, что его неприятный и довольно дерзкий разговор с Марией Тимофеевной мог вновь обернуться крупной ссорой с Мироновыми. - Ну, разумеется! - оскорбленно и сердито сверкнула глазами маменька возлюбленной. - Будем ждать во всякое время! - дружелюбно кивнул адвокат Миронов, явно не собираясь ни с кем ссориться. Тут в особняк заявился взволнованный старший следователь. От избытка эмоций Коробейников сильно покраснел и даже вспотел. - Яков Платонович, у здания полицейского управления собралась большая толпа! Требуют немедленно найти и задержать преступника! Боюсь, они участок разгромят. Что делать? - Разговаривать с людьми! - уверенно кивнул Штольман. - Да не тряситесь вы так. Люди хотят от полиции уверенности, что пожаров больше не повторится. Идемте, не стойте столбом! Попрощавшись с Мироновыми, полицмейстер Штольман быстро вышел за дверь.