Логика чувств

У Анны был давно разработан подробный план побега из дома. Мама ошибалась, если думала, что ее дочь может пойти под венец с Разумовским. Никогда и ни за что! Часто, в основном по ночам, барышня обдумывала, как все грамотно провернуть, чтобы ее не сразу хватились и найти было не так просто. Ведь искать могли не только родители, но и липкий и противный его сиятельство. Анна все продумала до мелочей, например, уже решила, какие вещи она возьмет с собой в новую жизнь, а какие оставит как ненужные и непрактичные. В ее жестяной коробочке из-под конфет лежал неприкосновенный запас денег — целых сто десять рублей. Для нее это была огромная сумма. Этих средств должно хватить на первое время, а может даже и на больше, если не излишествовать. Анна подготовилась к жизни в глуши и даже купила особую книжку с советами домашней хозяйке. Теперь барышня теоретически знала, как сварить борщ или кашу, что купить в местной деревенской лавке от простуды и чем отбелить сорочки, если надумает стирать их самостоятельно. Она не пропадет! После сумбурных, но уже окончательных сборов, Анна села за стол и задумалась. Стало пронзительно грустно, и барышня поежилась. Сегодня она поняла, что возврата к прежней жизни уже никогда не будет. Она не вернется домой. Между ней и мамой — целая пропасть, да и с папой они больше не близки. Когда все откроется, они не простят ее. Нежные мечты о любви и увлечение романтическими сказками тоже остались позади. Сегодня, когда Аня увидела Якова Платоновича с его прежней возлюбленной, она по-новому осознала горечь реального мира. В этом мире нет места девичьим иллюзиям, нет места самообману. Осталась только одна боль и правда. А еще одиночество. Тем не менее, ни замуж за князя, ни в тюрьму она не пойдет. Еще чего, пусть сначала поймают! Будет одна жить, зато сама себе хозяйкой и никому ничего не должна. Постепенно растерянность перед будущим отступила, злость на коварство любвеобильного Штольмана поутихла, барышня вздохнула и написала родителям прощальное письмо. Верный Антон Андреевич, как и обещал, достал пролетку, помог барышне погрузить пожитки. — Не нравится мне эта затея, Анна Викторовна! Представьте, как Мария Тимофеевна с Виктором Ивановичем расстроятся, они же в вас души не чают! — Антон Андреевич, миленький, поедем! Я все решила… только вы не выдавайте меня, пожалуйста. Родителям я на новом месте напишу. — Анна Викторовна, голубушка, ну за кого вы меня, в самом деле, принимаете! Под пытками не признаюсь! Только все равно очень беспокоюсь. Прошу простить меня за назойливость, но я буду часто навещать вас. Вы же к простой жизни не приспособленная. — Ну что же, навещайте! Что касается меня, то человек ко всему привыкает, не такая уж я неловкая! — бодро заверила его барышня. Антон подумал, что ради этой необыкновенной девушки он сделал бы и большее. Раз Анне Викторовне хочется пожить в деревне, значит, так тому и быть. А потом, как-нибудь, Мироновы все равно помирятся. Коробейников сегодня был сам за кучера. Никто, кроме них двоих, не должен был знать, куда отправилась барышня, поэтому молодой следователь сам сел на козлы и угрюмо дал команду лошадям трогаться. *** На утро Антону Андреевичу еще предстояло вести не самый простой допрос. Следователю очень хотелось утереть нос своему начальнику Штольману. Яков Платонович скептически отнесся к идее подчиненного задобрить арестованную. И вообще, полицеймейстер был против хорошего и бережного отношения к сбытчице вещей убитого — проститутке Екатерине Спице. Яков Платонович относился к подопечным Маман, а тем паче тем из них, кто был связан с уголовниками, сурово и презрительно. Для начальника они являли собой сорт людей, которых невозможно исправить. Сам же Антон Андреевич в эту пору своих прекрасных 23 лет и юношеской наивности плохо мог представить всю глубину человеческого падения, зачерствелость сердец преступников и, часто, непреодолимую жажду преступных вожделений. Ему представлялось, что к Кате Спице следует подойти с лаской, с уговорами. Он надеялся, что под влиянием деятельного участия у преступницы тотчас растает лед на сердце, и она станет сотрудничать со следствием. Утром Антон Андреевич вызвал арестованную к себе в кабинет, и обратился к сбытчице вещей убиенного: — Садитесь, Спица. Ваше преображение радует глаз. Вот вы и проспались, умылись, переоделись. Вы снова стали человеком и, как смею надеяться, не временно, а навсегда. Полиция, вас приютившая, поверьте, сделала поистине благое дело, подняв вас в эти дни до уровня, на который вы имеете привычку по рождению, воспитанию и уровню образования. Антон Андреевич, явно растроганный своими словами и звуком собственного голоса, вытащил носовой платок из кармана и громко высморкался. Спица тут же огорошила сыщика словами: — Вы, господин начальник, такой большой и такой глупый мальчик! Вы положительно зря решили принять меня за дуру. Но, всяком случае, полиции, меня приютившей, я очень признательна, в противном случае мне пришлось приходить в себя под забором. Подумав, задержанная презрительно добавила Коробейникову следующее: — Вы, разумеется, желаете выпытать у меня что-либо об убийстве? Фараоны просто так добра не делают. Вот что скажу я вам, господин хороший: калеными клещами не заставите меня говорить! — Почему же? — удивленно пролепетал следователь. — Я ненавижу всех людей, я так глубоко презираю то общество, которое выбросило меня из своих рядов, словно на помойку. Я так проклинаю судьбу и Бога за ниспосланные на мою земную долю суровые страдания, что всякое злостное преступление наполняет мою душу отрадой. В этих убийцах и грабителях я склонна видеть своего рода заступников, которые мстят за меня этой подлой, зажравшейся среде, столь безразлично меня заклевавшей. Скажу откровенно, я не только не буду выдавать преступников, но и сочту бы своим радостным долгом всем своим поведением посодействовать им в укрывательстве! — бравировала проститутка. Антон замешкался и сразу не нашел, что сказать. — И что же, вы не хотите исправиться и вернуться в нормальное общество? — Для таких как я, ваше благородие, там места нет! Коробейников эту словесную дуэль с треском проиграл. Помочь разговорить Спицу мог только Штольман. Сам Яков Платонович еще не знал, что его подчиненный в очередной раз зашел в тупик. Сидя за столом в своем аскетично обставленном, но просторном кабинете, он просматривал документы. С минуты на минуту должен был прийти негодяй Разумовский со своим поверенным. У Якова Платоновича уже был готов документ, согласно которому его сиятельству будет отказано в возбуждении дела о проникновении в жилище и краже, а господин Миронов выйдет на свободу. — Ваше Высокоблагородие! К вам его сиятельство князь Разумовский и его поверенный! — доложил дежурный. — Зови! — кивнул Штольман. В кабинет вошли двое. Лицо князя не покидала презрительная усмешка. По всей видимости, он насмехался над местом, куда ему пришлось нанести визит. Его сиятельство был высокородным человеком, и ему не с руки было пересекаться с посетителями и служащими подобных учреждений. Разумовский демонстративно отряхивал полы пальто от невидимой грязи. — Ну, господин полицмейстер, вот вам обещанные его сиятельством документы! - взял слово поверенный. Яков Платонович просмотрел бумаги. Переуступка права собственности на предприятие Петра Ивановича, переуступка права собственности на коттедж в Лондоне… Сколько же этом мерзавец успел вытянуть денег с единственного на тот момент защитника Анны Викторовны! Такая преданность племяннице делает честь Петру Ивановичу. Он отдал все, что у него было на тот момент, в одночасье сделавшись банкротом. Штольман изучил копию расписки на 200 тысяч рублей. — Ну что же, ваше сиятельство, я допускаю, что некие договорные обязательства между вами и господином Мироновым с его племянницей могут иметь место, но это прерогатива суда, а не полиции. — Этот мерзавец украл у меня оригинал расписки! — возмутился князь. — Полиция проверила это предположение и не нашла тому подтверждения. Все сомнения следствие склонно трактовать в пользу задержанного, ведь Петр Иванович не уголовник, а уважаемый в обществе человек. В защиту господина Миронова говорит множество фактов и обстоятельств. Штольман показал протокол допроса гостей князя, гостившего у его сиятельства в этот вечер, показания дворецкого и горничной, указал на очевидные факты — открытый сейф и отсутствие описи содержимого. — Исходя из собранных фактов об обстоятельствах происшествия, полиция не может сделать однозначный вывод о виновности задержанного, и поэтому сегодня же господин Миронов будет отпущен из-под стражи. Презрительное лицо Разумовского пошло красными пятнами гнева. — Я это так не оставлю. Вы пожалеете о том, что прикрыли своей властью этого шута. На Камчатку пойдете служить с очередным понижением! Медведей сторожить! — На Камчатку, так на Камчатку. Мне не привыкать! — ядовито, но учтиво согласился Штольман. — Если у вас, ваше сиятельство, больше нет ко мне вопросов, прошу освободить кабинет, у меня сегодня еще много посетителей. Разумовский яростно впился глазами в соперника и, отвернувшись, вышел из кабинета. За ним выбежал поверенный. Камчатка… Скорее сам князь сам окажется в ссылке, где-нибудь на Сахалине. Хотя, нет, после многомесячных страданий Анны, место этого негодяя только на кладбище! — холодно подумал Штольман. *** В доме, куда поселили Анну Викторовну, давно никто не жил. Он стоял на участке, принадлежащему дяде Антона Андреевича. Рослый хозяйственный мужчина ничуть не походил на романтичного племянника. Коробейников-старший занимался разведением скота и немало преуспел в этом. Хозяйство было оснащено по последнему слову техники. Барышня осмотрела предложенный ей дом. Запущенный, но довольно уютный. Правда, здесь нужно будет все обустроить. Угольная печь для приготовления еды и подогрева воды исправна. Барышня не умела с ней обращаться. Зато была и русская печь, привычная и знакомая. — Завтра придет служанка, все вымоет и почистит. Где нужно, заштукатурит и побелит. Трубу почистит. Печь угольную натрем графитом, чтобы не ржавела и блестела. Угля много привезем! — пробасил Коробейников-старший. - Живите барышня, сколько хотите! В деревне у нас хорошо, спокойно. — Спасибо вам большое! — растрогалась Анна. Она принюхалась: в запахе от угля чувствовалась сера и кислота. Это было необычно. В спальне ее ждала большая медная кровать с мягкой периной. Перед отъездом Антон Андреевич самолично растопил печь пожарче. Анна проводила его до двери и, вернувшись к себе, разделась и бросилась в постель, уснув крепким сном без сновидений. *** Якову Платоновичу пришлось провести допрос упрямой арестованной, проститутки и сбытчицы краденого Екатерины Спицы самому. — Молчишь? — Не буду я галявить на своих, не на ту напали! — ощетинилась Спица. — Молчи, молчи. Знаешь последние новости? Эти негодяи, убившие мальчишку, убили и твоего любовника Гришку Хромого. Зарезали в ночлежке. — Как убили? — завыла проститутка, хватаясь за голову. — Вы для них — опасные свидетели. Вот ты их выгораживаешь, а за свою жизнь не боишься? За смерть Гришки своего не хочешь отомстить? Как выйдешь, они и с тобой расправятся. Спица смекнула и не стала упираться. — Хоть жизнь моя и поганая, а на тот свет не тороплюсь, ваше высокоблагородие. Берите карандаши, бумагу, записывайте, я назову вам главаря и членов шайки, убивших и гимназиста, и других еще в городе… Только я смогу вздохнуть свободно лишь тогда, когда все они будут у вас под замком. Меня же до этой поры оставьте здесь, под охраной, мне будет спокойнее! — заявила задержанная. — Ты и так задержана, как сбытчица краденого. Четыре года тюрьмы, не меньше! — отрезал Штольман. — Карл Швабо, так зовут главаря. Он злобный, словно упырь. Давно по тюрьмам чалится. Отец его и вся его семья, живут тут недалеко, в Марьинке, и все они — темные преступники. Сейчас он в бегах, после убийства сразу сообразил, что его могут опознать по отсутствующему пальцу. Шмара (любовница — прим. авт.) у него недалеко живет, в деревне. У нее, наверное, схоронился. *** Утром Анну разбудил характерный запах скипидара и керосина. Сев в постели, она увидела крепко сбитую девушку. Скорее всего, это была обещанная хозяином служанка. — Наташка я, барыня! — представилась она. — Здравствуй, Наташа, а что ты делаешь? — Клопов травлю. Скипидар и керосин — верное средство. — Так не было же клопов! — удивилась барышня. — Это пока нет. Они в щелях живут, как почувствуют дыхание человека, так потихоньку отмирают и вылезают на свет божий кровушку пить. Анна наблюдала за работой бойкой горничной. Одной из первых забот служанки была уборка постели, чистка ночного горшка и другие занятия. Но ночной вазой Анна не пользовалась, не имела такой привычки. Зато горничная помогла ей одеться и сразу подала чай. Затем Наташа отпросилась подоить хозяйских коров, накормить других животных и обещала прийти позднее. Анна причесала волосы и, подхватив корзинку, отправилась в деревенскую лавку за покупками. Настроение было странным. С одной стороны — кружащая голову небывалая свобода, а с другой стороны, ей было очень стыдно перед родителями за те неудобства, что она им доставила своим побегом. Нужно будет написать письмо, рассказать, что она устроилась, и с ней все хорошо. В поле зрения барышни Мироновой попал знакомый дух. Призрак маячил возле соседней лавки, добиваясь, чтобы Анна последовала за ним. — Ну хорошо, хорошо! — тихо поворчала барышня, но отправилась за ним. Дух убитого гимназиста показал ей на неприметного мужичка, лихо торгующегося с мясником. — Это ваш убийца? — шепотом спросила Аня. Призрак кивнул и по его лицу потекли струйки алой крови. — Он беспалый! — прошептал дух. — Его зовут Карл Швабо. Аня, забрав покупки, понеслась во всю прыть домой. Нужно было срочно написать письмо и передать его через почтальона Антону Андреевичу. *** К десяти утра в полицию приехал адвокат Миронов. Он был очень взволнован. — Что случилось? — похолодел Штольман. — Анна ночью убежала из дома. Она оставила записку. Штольман пробежал глазами по прощальному письму барышни, написанному явно в спешке, но твердой, чуть нервной рукой. — Почему Анна Викторовна пишет о замужестве? Вы принуждали ее выйти замуж? — сухо спросил полицеймейстер. — Боже упаси, Яков Платонович, принуждать единственную дочь к чему-либо подобному. Моей супруге взбрело в голову сказать Анне, что замужество — наилучший выход. Дочка, очевидно, приняла все близко к сердцу и надумала лишнего. — Я велю разослать ориентировки на все ближайшие станции, а вы пока сядьте и постарайтесь расписать вчерашний день вашей семьи по минутам. Найти сбежавшую из дома девицу — дело нехитрое, но, если сбежала Анна Викторовна — это особый случай. Мыслит барышня нестандартно, опять же, с методами полиции знакома давно и не понаслышке. Ее нужно найти как можно быстрее. Как вы сами убедились, Ваша дочь, вернее, ее необычный дар, очень интересует Разумовского. — Мог ли князь украсть ее? — в волнении спросил Миронов. — Нет, не думаю, скорее всего Анна Викторовна спланировала и осуществила побег сама. Но если люди князя начнут искать барышню, они могут найти ее раньше нас. Поэтому я прошу вас, информацию о побеге дочери скрывайте, пока есть возможность. — Я сделаю все, что от меня зависит, господин Штольман. Срок моего ультиматума Разумовскому не истек, я дал его сиятельству десять дней на то, чтобы подтвердить реальность передачи денег дочери и брату. Чем больше проходит времени, тем больше я уверяюсь, что никакого займа не было, а был жестокосердный обман. Штольман крикнул дежурного и велел позвать в кабинет Коробейникова. Следователь тотчас явился. Он нерешительно топтался на пороге кабинета и не спешил входить. Вид у него был виноватый. — Антон Андреевич! Анна Викторовна пропала. Она оставила на столе в своей комнате записку о том, что уезжает из дома. Нужно опросить всех извозчиков, может быть, кто-то видел ее. — Виктор Иванович, вам нужно будет опросить слуг, друзей и знакомых Анны Викторовны, разумеется с большой осторожностью. Нужно узнать, кто видел ее последним. Может быть, она упоминала о том, куда хочет уехать. Сердце у Штольмана болело, сжав зубы, он сосредоточился на работе. Аня, Анечка, хорошая моя девочка, ну зачем ты убежала? Потерпела бы еще несколько дней, и все бы наверняка наладилось. Запрос в Лондон — дело не очень быстрое и довольно хлопотное, но Варфоломеев обещал ускорить дело и помочь найти всех, кто мог пролить бы свет на историю двухлетней давности. Яков Платонович вздохнул. Следовало взять себя в руки. Анна — не экзальтированная дурочка и наверняка хорошо подготовилась к побегу, запаслась документами, необходимыми вещами, а, главное, деньгами. Если бы не тревога о ее безопасности, он бы счел подобное решение барышни даже разумным. Слишком неблагоприятная обстановка сложилась для нее в Затонске. Князь хитер, жесток и явно отступать не намерен. Его Сиятельство князь Разумовский вернулся в особняк взбешенным, но через несколько часов он уже успокоился и с холодной яростью раздумывал, как ему быть дальше. Они решили забрать у него Анну! Следовало нанести несколько точных и быстрых ударов по противникам. Первый, один из важнейших — по репутации Мироновых. Да, семья интересующей его девицы теперь активно мешалась под ногами. Папенька так вообще вздумал ультиматумы ему предъявлять. Или доказательства движения средств, или… дуэль? Поединок в планы Разумовского пока не входил. Барышня, чувствуя за собой такой тыл, сопротивлялась его предложению изо всех сил. Юная дурочка! Но ничего, он уничтожит доброе имя адвоката настолько, что Виктор Иванович более и головы поднять на приличных людей не посмеет. Для этого Разумовский решил обраться к журналисту, рассказать ему свою версию знакомства с Анной Викторовной и подкрепить рассказ пожертвованием газетчику, а также тихой угрозой. Документы об огромном долге девицы он тоже покажет. Князь хотел растоптать репутацию господина Миронова для того, чтобы тот лишился доверителей и, следовательно, дохода. После этого продолжать затягивать с замужеством дочери будет невозможно. Они привыкли к определенному образу жизни. Мироновы будут вынуждены отдать за него Анну Викторовну. Сами прибегут и будут умолять его. Он, разумеется, милостиво возьмет Анну замуж, на своих условиях. И второе. Штольман. Отвратительный и жалкий полицейский, хлыщом увивающийся за его женщиной и, несомненно, пудрящий ей мозги. Штольман сделал все от него зависящее, чтобы рыбка сорвалась с крючка. Как и несколько месяцев назад! Прошлый их спор из-за великосветской шлюшки в прошлом. Фрейлиной он наигрался. Нину князь был готов уступить полицейскому и просто так, Нину, но не Анну. Подумать только, этот полицейский барбос Штольман обнаглел настолько, что совершенно безрассудно подбивал клинья к его юной невесте! За это, и за то, что он вечно лезет не в свое дело, фараона пристрелят, как дурною дворовую псину, где-нибудь на пустыре. Князь смотрел в окно, холодно размышляя над планами о ближайшем будущем. Он вызвал Жана, и теперь наемный убийца стоял и ждал его указаний. — Я хочу, чтобы вы устранили полицейского немедленно. Он мне мешает. Мое терпение иссякло. Следите за ним и, при удачном моменте, застрелите где-нибудь в безлюдном месте. Оттащите и спрячьте тело, так, чтобы только по весне нашли. — Шума будет много. Штольман — агент. Контрразведка приедет, будет вынюхивать, ваша светлость! Могут помешать нашему основному делу. — Ничего, у нас скоро будет Анна Викторовна, с помощью ее дара мы справимся с любыми затруднениями. — Хорошо, тогда за убийство полицейского — двойная плата, — потребовал француз. Князь с холодной усмешкой посмотрел на наемника. — Жан, неужели я тебе мало плачу? А впрочем, договорились. Только чтобы без ненужных сюрпризов. И пусть в качестве приятного дополнения помучается перед смертью. — Будет исполнено, ваше сиятельство! — усмехнулся француз. Он знал, что Разумовский — скрытый садист. К вечеру Анна поняла, что преступник живет где-то недалеко от ее дома. Дух убитого гимназиста настойчиво побуждал ее проследить за убийцей. Анна отмахивалась от настойчивого призрака как могла, предпочитая вести наблюдение за двором и улицей из окна. Сегодня ночью, когда дух опять разбудил ее, барышня увидела одну из соседских девушек, шмыгнувшую с корзинкой в руках по двору. Делать было нечего, Анна наспех оделась и бросилась следом. Девушка с корзинкой вышла за ворота деревни и быстрым шагом направилась к роще. Анна осторожно, шагах в трехстах последовала за ней. Ночь была лунная, а оттого очень светлая. Осторожно согнувшись, Аня перебегала от куста к кусту. Так она добежала чуть ли не до самой рощи. Незнакомая девушка быстро и уверено вошла в нее и, пройдя несколько шагов, вдруг остановилась и аккуратно поставила к подножию старого дуба, одиноко росшего на поляне, корзину. Махнула как-то странно рукой, словно что-то бросая, и поспешно бросилась обратно домой. Аня спряталась и осталась наблюдать за тем, что же будет дальше. Она думала, что корзина поставлена девушкой на условное место. Значит, пройдет время и из леса выйдет кто-либо за передачей, но время шло, Аня совсем замерзла, и, махнув рукой на несносного духа, бросилась домой, отогреваться. Сегодня почтальон поедет в город, и она передаст с ним письмо для Антона Андреевича. Через несколько дней после запроса о лондонском происшествии с участием Анны Викторовны Штольману пришел ответ Варфоломеева. В вышеозначенное время подобных описанному преступлений не зарегистрировано, Миронова А.В., а ровно и ее дядя Миронов П.И. в поле зрения лондонской полиции не попадали. По указанному в запросе адресу предполагаемого места происшествия дом сдается в наем. Значит, как он и предполагал, все недоброе, что произошло с чудесной барышней, было инсценировкой негодяя. Нужно было немедленно сообщить об этом Виктору Ивановичу и попросить его оформить заявление в полицию. В кабинет ворвался Коробейников. — Яков Платонович! Мой осведомитель пишет, что Карл Швабо скрывается недалеко от Затонска, в деревне Молоковке. На пролетке — час езды, только вот дорога глухая, бездорожье. — Берем городовых и едем! — кивнул Штольман. Только придется нацепить маскарад, больно этот тип изворотливый, может деру дать, если увидит арестантский возок. Не знал, что вы и по деревням агентурную сеть растянули, Антон Андреевич. — А то! Не зря, Яков Платонович, меня ваш предшественник назначил старшим следователем… Зря подчиненный расслабился. Штольман в последние сутки заметил за Коробейниковым крайне подозрительное поведение. Он знал, что Антон Андреевич очень привязан к Анне, тем не менее молодой следователь вовсе не беспокоился о судьбе барышни после побега из дома. Вчера, когда Штольман отправил Коробейникова в рейд ко всем затонским извозчикам, подчиненный вовсе не побежал исполнять требуемое, а просидел несколько часов в кондитерской, неторопливо поедая булки. Об этом Якову Платоновичу рассказал возмущенный адвокат Миронов. Виктор Иванович абсолютно искренне считал, что все силы затонской полиции должны крутиться вокруг расследования исчезновения его дочери, а Коробейников крутился, по справедливому мнению адвоката, недостаточно быстро. Штольману нетрудно было сложить некоторые факты и предположить, что первый подозреваемый в пособничестве Анне Викторовне — это верный, но немного наивный Антон Андреевич. На душе стало немного спокойнее за беглянку. Яков Платонович исподлобья следил за действиями подчиненного и был абсолютно уверен, что допросит с пристрастием молодого следователя при первой возможности. Тот, безо всякого сомнения, все ему выложит. А если Коробейников будет сопротивляться, или рискнет врать, так он из него всю душу вытрясет. Дорога до Молоковки заняла чуть больше часа. Штольман задумчиво разглядывал корзину с провизией, что вез основательный Коробейников. У самого Штольмана с собой были разве что трость, саквояж и револьвер. — Гостинцы везете, Антон Андреевич? — Да. Тут пирожки из кондитерской, шоколад, фрукты… то, что в деревенской лавке не купишь. — И кому же? — сухо поинтересовался Штольман. — Дядя у меня тут живет, детишки у него подрастают. — Детишки, значит? — прищурился Штольман, внимательно наблюдая, как нервно сглотнул растерянный Коробейников. — Антон Андреевич, вот вы себя другом Анны Викторовны называете, а сами не больно то много прикладываете усилий для ее поисков. — Это не справедливо, Яков Платонович. Ориентировку на вокзалы и почтовые станции мы сразу отправили, извозчиков я опросил. Кто знал, что Анна Викторовна такая находчивая! — Я проверил результаты вашей, с позволения сказать, работы. Извозчиков опрошено меньше половины. Ориентировки не отправлены. Я уволю вас за вранье! Штольман мстительно наблюдал, как разгорается огонек испуга в глазах подчиненного. — Вы хотя бы понимаете, что Анне одной, в бегах, небезопасно? Покрывать барышню неразумно. О родителях бы ее подумали. Вы же не романтичный мальчик, вы — мужчина! Коробейников сразу решил признаться, от греха подальше. — Яков Платонович, Анне Викторовне напротив, сейчас очень безопасно. Дом в деревне, среди большого хозяйства, вокруг живут мои родственники. Горничную я барышне сразу нанял из местных, Наташку, местного старосты дочку. — Безопасно, если барышня в данный момент не бегает за духами и в одиночку не расследует происшествия. Это ведь она вам о преступнике сообщила?! — Да… — Я так и думал. Ну, а если Швабо заметит ее? — Яков Платонович, вы поймите, барышня на днях пришла ко мне в участок в очень плохом состоянии духа. Анна Викторовна давно этот побег задумала, но откладывала на случай, если станет совсем невмоготу. На нее много всего свалилось, она все не рассказывала, но я понял, что дело плохо. С Марии Тимофеевны станется и попробовать силком Анну Викторовну замуж выдать. Я решил помочь. Какой же я тогда был друг, если бы не помог? Как говорится, «Если ты не можешь предотвратить безобразие, нужно его возглавить». — Иногда женская истерика — это просто нервы. Им не следует потакать. Барышне гостинцы прихватили? — Да! — покаянно вздохнул Коробейников. — Анну Викторовну хотел порадовать. Яков Платонович, вы только не увольняйте меня, я как лучше хотел. Анна Викторовна, она ничего плохого никому не сделала, она — очень хороший человек. — Я знаю, — кивнул Штольман и неожиданно тепло улыбнулся, случайно выдав свою привязанность. Следователь с непониманием уставился на начальника, и вдруг его осенило: — Ой! — вдруг осознал Коробейников одну простую вещь. — Я, кажется, Анне Викторовне наговорил лишнего. Насплетничал! Яков Платонович, я не нарочно!.. *** Остаток поездки прошел в полном молчании. Коробейников молчал покаянно, изредка поглядывая на начальника. Как же он сразу не догадался, зачем Анна Викторовна про фрейлину интересовалась. Стало быть, сердечный интерес у барышни. Оно и понятно, их новый полицеймейстер — мужчина видный. Антон Андреевич вздохнул. И не ему, давнему другу, совать свой нос в намечающийся роман. Штольман молчал несколько иронично. Таинственное и неожиданное исчезновение девушки стало более объяснимым. Дело на глазах обрастало новыми подробностями. Анна увидела его с Ниной и, Бог знает, что себе напридумывала. Еще и Антон Андреевич подлил масла в огонь, поразив воображение барышни ненужными подробностями. С одной стороны, ревность ее понятна и даже, неожиданно, приятна. Значит, он барышне небезразличен, и все его шаги ей навстречу находили отклик в ее сердце. С другой стороны, Анна наверняка рассердилась и обиделась и прием его ждет теперь неласковый. Но ничего, они скоро объяснятся и все выяснят, но прежде — служба. Негодяя Швабо, безжалостно расправившегося с сыном купца Петренко нужно было задержать немедленно. Здесь помощь барышни была бесценной. Сколько бы они без ее дара искали преступника в бегах? Да и нашли бы? В деревне Коробейников сразу зашел к Анне Викторовне, и барышня подробно проинструктировала, где видела предполагаемое место передачи провизии. Глядя на растерянное лицо следователя, она поняла, что сам Антон Андреевич тот дуб в роще ни за что не найдет, а преступник может сбежать. — Ладно, я с вами пойду! — заявила барышня. — Анна Викторовна, опасно на задержании, стрельба может начаться. — Ну, а как вы Швабо искать собрались? Нет уж, я вам сама покажу. — Со мной десяток урядников… и господин Штольман! Вас же все ищут! Анна на миг задумалась. — Все равно. Не потащит же меня господин полицмейстер силком домой. Пойдемте! Яков Платонович с удивлением и тревогой смотрел, как из дома вышла строгая и сердитая на весь мир Анна Викторовна и, гордо задрав подбородок, подошла к полицейским. — Здравствуйте, господин полицмейстер! — кивнула барышня. Все десять урядников, стоящих за ним, тоже начали здороваться. Штольман с улыбкой подумал, что его подчиненным Анна кивнула не в пример жизнерадостнее. Яков Платонович скомандовал идти нарочито медленно. Ему нужно было выманить Швабо из дома, где могло находится много домочадцев. Не доходя до возможного прибежища преступников, урядники даже присели покурить на высоком открытом холмике. Тем временем Штольман зорко следил за усадьбой. Почти сразу он заметил общий переполох, а затем какой-то мужик резво перебежал двор, лихо перемахнул через забор и пустился наутек к роще. — Трое человек в дом для обыска! Все переройте, но краденые вещи должны найти! — скомандовал Яков Платонович. — Анна Викторовна! Ведите нас к роще, но держитесь рядом со мной. Анна еле заметно фыркнула, но послушалась. Окружив полянку с указанным дубом, Штольман крикнул разбойнику: — Эй, ты, Карл Швабо, слезай, ты окружен! Ответа не последовало. Полицейские очень внимательно всматривались в чащу сквозь густые деревья, но Швабо не было видно. Когда Штольман не получил ответа, он приказал урядникам рубить старый дуб. Тут, неожиданно, совсем из-под вершины дерева громыхнул выстрел и один из урядников, раненный в плечо, тут же выронил топор. Полицейские разбежались. Штольман уволок растерянную и не сопротивляющуюся Анну за дерево и, прикрыв ее собой, начал ответную стрельбу. Тут и там раздавались выстрелы. Это его огонь поддержали подчиненные, открыв беспорядочную стрельбу. — Не стреляйте, — заорал Швабо. — Я сдаюсь! Разбойник швырнул на землю револьвер и стал довольно медленно сползать с дерева. Внизу он тотчас же очутился в наручниках. — Вы не ранены, Анна Викторовна? — беспокойно спросил Штольман, осматривая барышню. — Все нормально! — обиженно ответила девушка. Штольман едва заметно усмехнулся и занялся решением неотложных задач. Раненому уряднику требовалась помощь, Швабо следовало немедленно запереть и продолжить обыск в доме. — Вы только посмотрите, ваше высокоблагородие! — сказал подчиненный. Оказалось, что у убийцы гимназиста было сооружено тайное логовище в ветвях дуба, этакий крепкий замок, обнесенный со всех сторон ветками. Штольман велел Коробейникову проводить Анну Викторовну домой, а сам поспешил взглянуть на продолжающийся обыск, который был в самом разгаре. Дом Швабо напомнил Якову Платоновичу интендантский склад: в подвале и в кладовой были обнаружены батареи сахарных голов, пуды кофе, чая, огромное количество разных вещей и бумаг. Среди разных документов была найдена и квитанция Тверской ссудной кассы на золотые часы, на золотые часы, принадлежащие убитому сыну купца. Отправив возок с арестованным в город, Штольман решил задержаться в деревне. Он оставил себе бодрую лошадку и, решив вернуться в Затонск верхом, отправился на разговор с Анной Викторовной. Теперь можно было спокойно рассмотреть домик, где поселилась мятежная барышня Миронова. Хороший дом, крепкий. Дорожки подметены, дрова ровными шеренгами сложены в дровницу. Яков Платонович бодро вбежал на крыльцо. Чужака сердито, но с любопытством облаял сторожевой пес. Штольман постучался в дверь. Дверь открыла служанка — полная рябая девушка с толстой косой до пояса. — Кого надобно, барин? — подозрительно пробасила она. — Барышню мне твою надобно, Анну Викторовну. — Не велено никого пускать! — Немедленно зови, поговорить мне с твоей хозяйкой нужно. -Ну, как знаете, барин! — поджала губы служанка и посторонилась. Анна сама вышла к гостю. — Яков Платонович! — Анна Викторовна, пустите? У меня дня вас новости. — Проходите в гостиную! — смутилась барышня. — Наташа, принеси нам чай. — Анна Викторовна, я принес вам обещанные бумаги. Могу теперь абсолютно точно утверждать, что перед законом вы абсолютно чисты. К вам не имеет претензий ни полиция Лондона, ни полиция Российской империи. Вот официальный ответ моего начальника, полковника Варфоломеева. Упомянутое вами преступление нигде не было зарегистрировано, а сам дом, где вы находились в тот злополучный вечер, много лет сдается в наем. Мне думается, это была талантливая инсценировка. Проделано это было для того, чтобы запугать вас и заставить подписать необходимые документы. Анна довольно нервно разглядывала бумаги. — Но ведь люди были реальны… Когда я боролась с тем мужчиной, то просто не помнила себя от страха. У меня после синяки на руках остались. Когда он упал, кровь под его головой была самая настоящая. — Ваш разум просто цепляется за привычные воспоминания и сглаживает, замывает детали. Не забывайте про шоковое на тот момент состояние и сильный испуг. Вас жестоко обманули. Я думаю, дом был снят в аренду князем Разумовским, а вместо семьи почтенных джентри вас в тот вечер встретили нанятые актеры. — Но полиция? Я провела в настоящей камере целую ночь. — Не было, Аня, никакой полиции. Поймите же, имея деньги, можно организовать любой спектакль, но не замять преступление такого уровня. Это попросту нереально. — Но… но… — Анна собиралась с мыслями, но ясно думать не выходило. За два года она уже простила и оплакала того незнакомого ей молодого человека. А теперь Яков Платонович уверяет, что это был обман. — Неужели все это только, чтобы я согласилась выйти замуж? — осенило Анну. — Не только. Чтобы вы позволили пользоваться своим даром и не очень-то роптали. Вами очень хорошо манипулировали. — Я не могу поверить. Я жила эти два года, постоянно пытаясь найти выход, а он был у меня перед глазами. Дядя, пытаясь спасти меня, отдал все, что у него было. — Не вините себя. Активы вашего дяди мы с вашим батюшкой постараемся вернуть. — Спасибо вам, Яков Платонович! Без вас, я бы не знаю, что бы со мной было! — искренне сказала барышня. — Стали бы княжеской невестой? — грустно усмехнулся Штольман. — Нет, конечно же. У меня все было приготовлено для отъезда из дома. — Кстати, об отъезде. Аня, вернитесь, пожалуйста, домой. Ваш папенька очень волнуется. Анна встала, и сама очень разволновалась. — Я хочу пожить самостоятельно. Но вы правы… Родителям я напишу и объяснюсь. Эта вся история просто ужасна. Она что-то перевернула во мне. Я больше не хочу подчиняться чужой воле… слушать во всем маму. За меня решают практически все - от времени, когда нужно спуститься к завтраку и до выбора платья для венчания. Не хочу быть просто адвокатской дочкой, какой меня все знают в Затонске. Я повзрослела. «Не хочу быть столбовой дворянкой, а хочу быть владычицей морскою…» - хмуро подумал Штольман. Разумеется, невиданная свобода Анну немного пьянила, это естественно, но барышню следовало немедленно разубедить. — Это небезопасно. Разумовский пока на свободе, весел и здоров. Вы думаете, он отступится? Нет, конечно. Долгие месяцы вы послушно позволяли пользоваться ему своим даром. Он знает его силу и по-прежнему намерен держать вас в повиновении. — Но ведь его сиятельство не знает где я? — Да это дело времени, Аня. Он выследит кого-нибудь из ваших близких… — Я подумаю, как быть. А вот с родителями я поговорю. Яков залюбовался барышней. Пышным водопадом кудрей, по-домашнему прихваченными узкой лентой на затылке. Простым серым платьем с кружевным воротничком, так ладно подчеркивающим тонкую талию и высокую грудь. Аня огорченно свела брови домиком и напряженно о чем-то размышляла. Между ними не осталось никаких препятствий? Значит, можно высказать свои намерения более открыто. Яков подошел к Анне, обнял за талию и аккуратно поцеловал ничего не подозревающую барышню в губы. Аня замерла от неожиданности, немного отстранилась, но не возмутилась, абсолютно по-детски облизнув губы. Тогда Штольман прикрыл глаза и поцеловал ее еще раз, более уверенно. Барышня выдохнула ему в губы и ответила на поцелуй. Яков растаял от удовольствия и нежности. Он запустил свои пальцы в шелковистые волосы девушки и не сдержался от стона, такое это было удовольствие, держать ее в своих объятиях. Она будет моей! — подумал Яков и вновь инициировал поцелуй. Анна вдруг очнулась и выставила свои ладошки, с усилием отодвинув надворного советника. — Что вы себе позволяете? — рассерженной кошкой зашипела она. — Ну так же нельзя! У вас есть невеста, а здесь чего вы добиваетесь? И меня с толку сбиваете! Целуйте свою Нину, с которой под руку ходите, а меня больше не трогайте. Барышня прикоснулась к губам, словно не могла поверить, что только что она целовалась с Яковом Платоновичем, и ей понравилось! — Нина мне больше не невеста. Мы расстались несколько месяцев назад! — хрипло, но терпеливо объяснился Штольман. Собственно говоря, фрейлина и не была его невестой, но не объяснять же род занятий Нежинской невинной барышне! — Зачем вы обманываете меня? Я видела вас вместе недавно. И вообще… Яков хотел заключить девушку в объятия, но она покачала головой и сделала шаг назад. - Нет! - нахмурилась она. — Аня, я вас, накануне вашего побега из дома, полночи продержал в своих объятиях, неужели вы считаете, что это для меня ничего не значит, и я могу в это же время проявлять симпатию к другой женщине? Хорошего же вы обо мне мнения! Барышня угрюмо молчала, только исподлобья неуверенно взглянула на полицейского. В ее душе зажегся огонек сомнения. — Хорошо, хорошо, я ухожу. Только вы домой сообщить не забудьте, что живы и здоровы, живете в Молоковке, а то мне придется сказать об этом самому! — хмуро сказал Штольман и вздохнул. Яков Платонович быстро оделся и вышел из дома. Дул холодный низовой ветер. Поземка. Хорошо, лошадка ему досталась крепкая и смирная. В пути Штольман недоумевал над поведением барышни. Проводил Нину до вокзала и усадил на поезд. Да, по пути фрейлина вцепилась в его локоть, и он позволил ей это… И только! А Анна Викторовна восприняла все так близко к сердцу. Ладошки выставила, проводя между ними невидимую черту. Выгнала. На губах до сих пор осталось приятное послевкусие поцелуя, что он сорвал с ее губ. Как бы Яков Платонович не досадовал на барышню, она все равно ему бесконечно нравилась. Хорошая, талантливая, неиспорченная. И такая красивая и сладкая! Он даст ей остыть несколько дней и соскучиться, а после непременно вернется. Неожиданно стало зябко. Яков отчетливо понял, как хочет вернуться назад к этому милому голубоглазому ангелу и больше не уходить... Надо было вести себя с Ниной построже и прекратить уже извечные игры в галантность. Нежинская подгадила ему и здесь, словно… намеренно? На безлюдном участке дороги, заметаемой снегом, сыщика поджидал Лассаль. Дождавшись, когда полицейский будет как можно ближе к нему, наемный убийца вскинул руку и равнодушно спустил курок. Штольман не был его врагом. Это был просто заказ. Хорошие деньги. После того, как полицейский упал в снег, Жан схватил его за полы пальто и утащил с дороги. Где-то вдалеке завыли волки. Очень скоро они почуют кровь и прибегут на пир. Штольман открыл глаза и застонал. — Его сиятельство изъявили желание, чтобы вы, господин полицейский, перед смертью хорошенько помучились! — объявил Лассаль и, убедившись, что с дороги раненого не видно, обездвижил его и сунул кляп в рот. Убийца ушел, не оглядываясь. Завтра утром можно будет доложить князю об успешном выполнении заказа. *** Яков Платонович, вопреки всему, не умер и даже не обморозился. Он был хорошим человеком и делал в жизни много полезного, поэтому у Бога на полицейского были свои большие планы. Умереть в тот вечер раненому было не суждено. Штольмана нашел старик-охотник, возвращавшийся домой. Первой раненого человека почуяла большая умная собака Найда. Она залаяла, подзывая хозяина поближе. Увидев такое злодейство, старик заохал, соорудил для раненого волокуши и доставил полицейского в теплое зимовье, а позже вызвал подмогу. Через несколько часов Якова Платоновича уже прооперировали в затонской больнице. Анна Викторовна узнала о случившемся на утро. Яков, еще с момента покушения, был без сознания. Очнулся он в тот момент, когда его по голове погладила теплая женская рука. - Аня... — Яков Платонович, как вы себя чувствуете? — Как будто попал под лошадь! — слабо улыбнулся Штольман. — Доктор сказал, что он вынул пулю и зашил рану, но вы потеряли много крови и пока очень слабы. — Как вы, Аня? — спросил сыщик. — Хорошо. Я очень за вас испугалась. — Вы дома уже были? — После больницы обязательно зайду, поговорю с папой, но потом обратно в деревню поеду. — Будьте только осторожны! — прикрыл глаза Штольман. Спорить с безрассудной женщиной не было никаких сил. Проклятая слабость. Аня увидела, что Якову Платоновичу стало тяжело говорить. — Простите меня, простите! За все! Мне так жаль… От меня одни проблемы. Обещаю, я буду осторожной. Все будет хорошо. Я вас еще навещу! — горячо зашептала она. — Поцелуйте меня, и тогда — мир, — не открывая глаз, слабо усмехнулся Штольман. Барышня поцеловала его руку и на секунду приложила к ней свой лоб. — Я люблю вас… Люблю! Выздоравливайте! — прошептал нежный голос. Раненый полицейский уснул в полном блаженстве. Впрочем, может быть, девичьи признания ему только почудились.