«Не грусти. Рано или поздно всё станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем всё было нужно, потому что всё будет правильно»
Льюис Кэрролл. «Алиса в стране чудес»
Суматоха, весь день стоявшая во дворце, наконец, утихла. Все, кто остался в мраморных стенах царской обители, вернулись к обыденным делам: кто-то бежал на кухню узнать подробности грядущего ужина; кто-то, прибирая опустевшие комнаты, тихо обсуждал отъезд княжны; старый дворецкий, любуясь пейзажем вечернего сада и рассуждая о грядущем будущем (в душе он всегда был философом), выкурил уже вторую папиросу. Но несмотря на наступившие перемены, атмосфера в длинных коридорах и залах стояла праздничная, и улыбки людей, и их смех озаряли пространство вокруг гораздо ярче хрустальных люстр и позолоченных канделябров, набитых свечами. Должно быть, причиной этому была вера в лучшее, вера в наступление нового, ещё более светлого дня. Глубоко внутри каждый из мелькавших в окнах силуэтов чувствовал приближение перемен, зарождение чего-то важного и большого, чего-то, что сделает их жизнь ещё лучше…. И все эти домыслы и ощущения сводились к одному человеку, за которым столько лет наблюдало бесчисленное количество глаз, который рос «под присмотром» народа; человеку, который сейчас в людских взглядах был Императором, и все верили, что так оно и будет, что так оно и есть. Вот, только… Он сам, веру в себя начал терять, а мечты о «солнечном» будущем, казались ему слишком уж ненастоящими, нереальными, по крайней мере сейчас…. Возможно ли, что так оно и есть? Ответа на этот вопрос даже спустя несколько часов бесцельных скитаний по верхним, ныне пустым и одиноким, залам дворца не было. Павел запутался – внутри него боролись совершенно противоречащие друг другу чувства – эйфория, возникшая от осознания скорой развязки последних событий, и страх, вылезший непонятно откуда. Больше всего его пугало и настораживало то, что страх временами начинал брать вверх и ощущался куда более реальным, нежели радость и счастье. Что предчувствует его сердце? Не обманывает ли оно его? Не решили ли его собственный разум и чувства сыграть в игру и запутать своего хозяина окончательно? Столько всего крутилось в голове и столько всего до сих пор оставалось без ответа…. Бесконечные раздумья, коими были наполнены последние дни, порядком утомили юношу. Хотелось тишины, хотелось покоя. Лишь бы на миг исчезли все проблемы и все угрозы, нависшие вновь над его семьёй; лишь бы на миг в эти пустующие комнаты возвратились близкие сердцу люди, наполнили собой этот тяжёлый воздух, укутали Павла с ног до головы своим теплом и светом и вновь вернули жизнь в эти холодные стены, вернули угасающую надежду в сердце мальчика, желавшего сбежать и спрятаться подальше от этого кошмара. Цесаревич мог бы мечтать часами, он наполнил бы свои дни одними лишь грёзами и погрузился бы в них, позабыв о реальности, но чувство долга перед семьёй, перед своей страной не давало ему этого сделать. Стоило лишь на секунду унести свои мысли к далёким морским берегам или к серым стенам крепостей Северного княжества, как бремя, возложенное на него при рождении, становилось невероятно тяжёлым, напоминало о том, что подобные раздумья не должны преследовать наследника престола в столь грустный для Империи час. И с этой ношей, боровшейся внутри с желанием тепла и любви, он отсчитывал дни до своего отъезда, попутно прокручивая в голове все события, предшествовавшие бунту, в поисках решения. « Что же упустил Император? Где ошибся его отец? Ничего не приходило в голову. Слишком уж резко вспыхнули недовольства, причём произошло это, пожалуй, в самое спокойное время. Что спровоцировало народ? Или же… кто? Нет, будь провокатором человек, желающий прибрать власть к рукам, он бы не стал действовать столь опрометчиво. Подговорить горстку рабочих? Да ещё и таких, что за бутылку весь дом родной продать готовы, ну не смешно ли? Не солдат, не крестьянские общины, не кого-нибудь из «верхушки», а кучку пьяниц? Если за этими погромами и стоит человек, то он явно метит в самоубийцы – не пройдёт и недели, как служащие Императора выйдут на него, и бедняге ни сказано повезёт, если последующие годы своей жизни он проведёт за решёткой. Хотя, может ли быть, что это лишь попытка отвлечь всех? Дождаться момента, когда Император будет за пределами столица, а после – попытаться захватить власть? В таком случае, нужны сподвижники, поддержка среди аристократов и народа тоже не помешает…» - Боже мой! Ясно только то, что я ничего не понимаю и видно, начинаю сходить с ума! – устало и недовольно вскрикнул юноша. Его голос эхом пронёсся по пустующим комнатам и, вероятно, дошёл до нижних этажей, бурлящих жизнью, но к нему так никто и не заглянул. Ну, и не удивительно – на последние пять возгласов собиралась целая толпа, пытавшаяся успокоить молодого господина. Несколько раз дворецкий вместе с тем кудрявым мальчишкой оттаскивал цесаревича вниз, « в люди, в порядочное общество» так сказать, но, стоило им отвлечься, как тот вновь уползал наверх. После тщетных попыток уговорить его поужинать и перестать волноваться попусту, жители дворца сдались, и, намотав Павлу на лоб повязку, да сунув ему сундучок с печеньем, вернулись к своим делам. - У-у-у – цесаревич сполз вниз по стенке и плюхнулся на паркет. Он уткнулся лицом в колени, прижимая ноги к себе руками, и стал раскачиваться из стороны в сторону. Он часто так делал, когда временами впадал в «пучину отчаяния, недовольства собой» или когда просто хотелось погрустить, хотелось, чтобы его пожалели. Но сейчас некому было подойти и обнять за плечи; растормошить укладку, над которой он старался всё утро; пошутить и приободрить, поделившись своей энергией, направить дальше – к неизведанному, к мечтам, а потому и весь смысл подобных передышек пропадал. Качнувшись влево ещё раз (через чур сильно качнувшись), Павел повалился на пол и, «растёкшись» по нему, уставился на противоположную стену. Он смотрел долго, почти не мигая, и тут, поддавшись какому-то внутреннему порыву, вскочил, направившись к рассматриваемому объекту. Стоит заметить, что зал, в котором сейчас находился юноша, хоть и назывался залом, в сущности своей был небольшой галереей, созданной по указу Второго Императора в память о покойном отце. Галерея эта была узкой, но очень длинной, что позволило спокойно разместить на двух стенах вереницу громадных портретов. На стене, возле которой лежал цесаревич, в несколько рядов красовались Великие князья и княгини, а также выдающиеся люди, отдавшие свои жизни на служение Империи и царской семье (здесь были и художники, и архитекторы, и полководцы….Кого только там не было…). На противоположной же стороне в обрамлении позолоченных рам, величаво смотря на мимо проходивших, находились портреты Императоров и Императриц. Внимание цесаревича привлек, пожалуй, самый знаменитый портрет. Павел смотрел на него всю свою жизнь, его приводили сюда всякий раз, стоило разбить вазу или порвать новую рубашку. С самого рождения и до сегодняшнего дня люди сравнивали их двоих, двух Павлов…. Первого - Великого Императора и второго – всего-навсего юношу, которому однажды предстояло стать таким же… Похожий взгляд, манера говорить, походка, схожие мысли и идеи – вот, что твердили люди, вот, как они убедили и себя, и маленького наследника престола в том, что тот непременно повторит судьбу своего великого предка. Но сейчас, глядя на портрет, Павел задался вопросом: «В чём же мы похожи? Разве мы не совершенные противоположности?» Действительно, внешне они были совершенно не похожи, Первый Император выглядел грозно, царственно. У него были тёмные прямые волосы чуть выше плеч и такие же тёмные глаза, в глубине которых словно бы горел огонёк, когда-то и приведший простого «мальчишку» к власти. Павел же, как казалось ему самому, не напоминал собою величественного царя. Ему никогда особо не нравилась его внешность: светлые волосы, волнами спадающие почти до самых плеч, бледно-зелёные глаза и этот вечный румянец – совершенно не императорская внешность, слишком мягкая для будущего «него». Отец говорил ему, что внешность – лишь одна из многих причин, по которой люди тянутся к нему. Для них он является олицетворением покоя и мира, коих желает любой человек. Так ли это? – Сложно сказать… - Хах, твою голову венчает императорская корона, а мою…белая, почти высохшая тряпка – с иронией заметил цесаревич, продолжая разглядывать портрет. - Хотя, если так подумать, то мы действительно похожи. Меня тоже любили (и любят), но особо в семейный дела не погружали, в детстве по крайней мере – врачи опасались, что я и до семи не дотяну, слишком часто болел. Знакомо, да? - Все говорят, что мне суждено стать таким, как ты, но я так не думаю. Я уверен, что стану ещё лучше. И…и однажды сделаю что-нибудь великое, что поможет моей семье, моему народу. Я хочу принести пользу, а не стать обузой…. – на последних словах голос сорвался. Павел всегда боялся, что не достоин носить свою фамилию, наследие своей великой семьи. Он боялся, что всё разрушит… Пожалуй, этот страх преследовал в своё время всех его предшественников. Знал ли об этом цесаревич? Да, но знание это никак не облегчало его состояние. Где-то вдалеке послышался гром, юноша вздрогнул и повернулся к окну. Дождь, снова дождь… «Что же такое происходит, что небо вновь плачет?» - так всегда говорила его матушка, а теперь и он сам. Последний раз взглянув на портрет, он направился к выходу из галереи. Мимо остальных Императоров и Императриц Павел прошёл быстро и остановился лишь в самом конце. Так уж вышло, что галерея не бесконечная и рано или поздно место в ней закончилось бы. Произошло это как раз «перед ним». Его отец был последним в этой «веренице величественности». Взгляд возвратился к самому началу, где «висел» его тёзка. «Смешно, вместо короны – тряпка, вместо скипетра и державы – сундучок из-под печенья…. Мы оба Павлы, но ты здесь, среди своей семьи, навсегда с ними, навсегда Император, а я…в этой галерее уже точно никогда не появлюсь…» Вновь ударил гром, и Павел покинул зал…** *
«Всё шло не так, совсем не так, как должно было идти» - эта фраза крутилась в голове цесаревича последние сутки. От волнения он расчесал кисти рук до красноты, хотя давно отучил себя от этой привычки. Взгляд лихорадочно метался с одного предмета на другой, с одного лица на следующее…. Представьте, что вечером Вы легли спать в своей тёплой, мягкой постели, а проснувшись следующим утром, оказались не понятно где, с кем, да и зачем вообще…. Представили? Странные и не самые приятные ощущения, да? Примерно, также себя чувствовал Павел сейчас. Боже мой, что твориться? Что, что мне делать?! – отчаяние всё больше овладевало юношей. Он совершенно не представлял, чего ожидать в следующий час, минуту, секунду…. Что же происходит и как всё пришло в столь, ммм…печально состояние? Вернёмся на день назад, чтоб и Вы, и Павел попытались осознать и принять то, что творилось вокруг… За день до происходящих событий и спустя неделю после отъезда княжны, 10 июля, столица Империи, Главная императорская резиденция И вот, всё готово к отъезду. Через считанные дни цесаревич воссоединится со своими родными и покинет столицу Империи. Все оставшиеся на его попечение дела были выполнены, документы собраны. Идеально…. Отец наверняка будет гордиться тем, что всё сделано столь «безупречно», аккуратно и в срок. Да и сам Павел тоже немало горд собой, как не как, а он выполнял поручение Императора, от которого многое зависело…. *Дин-дон* - часы пробили полночь, а Георгия всё нет. Он должен был подъехать даже раньше назначенного времени, но никак не опоздать. «Как можно столь легкомысленно относиться к своим обязанностям? Ну, Гера, только заявишься на порог комнаты - прибью!» - Эх… - от нетерпения юноша начал бродить по комнате, придумывая, что же такого сказать опоздавшему другу. В камине тихо потрескивали недавно закинутые поленья, за окном барабанил дождь, оттуда же слышался лай бродячих собак, тикали часы и…. И всё? Несмотря обилие звуков вокруг, в самом дворце было тихо, слишком тихо даже для столь позднего времени… Цесаревич остановился посреди комнаты и повернулся в сторону дверей, осознавая свою последнюю мысль. Тихо, тихо, тихо, а вот теперь….Кажется? Нет, точно не кажется. Он определённо слышит людские голоса, некоторые из них даже знакомы. Шаги приближаются и становятся всё громче. - Ну, наконец-то – на лице юноши заиграла улыбка – Георгий здесь… Двери распахнулись, и в комнату вошла целая толпа во главе с опоздавшим Ге…. Так, стоп, а где Георгий? - Ваше Императорское Высочество, согласно указу выше стоящих лиц, в связи с беспорядками, ныне вспыхнувшими на территории нашей страны, дабы обеспечить безопасность Вашу, а так же убедиться в выполнении Императором предъявленных ему требований, на неопределённый срок Вы будете взяты под арест – без единой запинки зачитал мужчина, который, скорее всего, был главным среди гостей, по крайней мере стоял он ближе всех к цесаревичу. - Подождите, для начала представьтесь хотя бы. И где Георгий? Вы слы…. – договорить Павлу не дали. Толпа обступила его со всех сторон. Изредка среди собравшихся он замечал знакомые лица – дворцовая стража и уже не понимал, боятся ему или радоваться… Следующие несколько часов пролетели подобно секунде. Павла отвезли в ближайшую гостиницу, перед этим дав возможность забрать необходимые вещи. Спустя два-три часа сна, в комнату, где его разместили, принесли завтрак и одежду. Цесаревичу предстояло ехать около суток в небольшой карете, почти без всякого сопровождения… 11июля, столица Империи - Ой – карета подпрыгнула на кочке. От неожиданности Павел не успел схватиться за небольшие поручни, расположенные по бокам от сиденья, и свалился прямо на пол экипажа. Послышался смех кучера, неприятный и скрипучий, довольный, видимо паденьем цесаревича. Что за чудак? Вернувшись на сиденье, юноша приоткрыл шторку и стал наблюдать за городским пейзажем, мелькавшим за оконцем. Небольшие двухэтажные дома, украшенные колоннами, лепниной, чудно блестели под лучами утреннего солнца. По ажурным перилам балкончиков струилась лоза, непонятно как выживавшая с местной-то погодой. Время от времени мелькали небольшие лавочки с фруктами, овощами, магазинчики, наполненные сувенирами, посудой. Удивительно, что улицы были совершенно пустыми. «Печально….». Сейчас, больше всего на свете Павлу хотелось с кем-нибудь поговорить, поделиться своими переживаниями и опасениями, услышать в ответ что-то приободряющее и рассмеяться… Стоило подумать о подобном, как на глаза навернулись слёзы. Когда он сможет снова вернуться домой? Увидеть родителей, сестёр…Лизу, которую он заверил, что приедет точно в срок…. Размышления цесаревича были прерваны шумом. Доносившемся откуда-то спереди. Люди, ну точно! Там впереди собралась целая толпа, все махали руками, что-то выкрикивали. «Возможно ли, что увидев такое, люди, взявшие меня под арест, испугаются? Не думаю, что им нужны проблемы. Интересно, а мы не можем остановиться ненадолго? Было бы не плохо поговорить с собравшимися…» И вот, экипаж поравнялся с толпой. Павел собирался было попробовать приоткрыть окно, как в раму, это самое оконце и обрамляющую, прилетела бутылка и разбилась вдребезги. - Ч-что происходит?! – испуганно вскрикнул юноша, обратившись к кучеру. Тот не ответил, но карета начала двигаться всё медленней и медленней. Хорошо, что не остановилась…. Люди стали кидаться на карету, колотить по дверце и стенкам руками, палками, стараясь проникнуть внутрь. Цесаревич судорожно метнулся в самый дальний угол экипажа и осел на пол, закрыв голову руками. Послышался звон стекла – кто-то разбил окно. И тут полетели прогнившие овощи, камни, палки, даже шапки с обувью несколько раз пролетели мимо. Если бы карета не поехала быстрее (то ли кучер сжалился, то ли боялся куда-то опоздать), то внутрь залетело что-нибудь пострашнее берёзовых веточек. Но не от всего можно спрятаться за стенами экипажа. Например, от бранных слов и оскорблений нельзя. За все свои пятнадцать с половиной лет юноша никогда не слышал подобного, адресованного ему лично; обычно люди желали долгой жизни, а длинного пути в могилку. Что творится..? - Ну-с, как Вам проводы? Понравились, Ваше Императорское Высочество? – послышался язвительный голос кучера. Последние три слова он буквально «выплюнул», показывая всё своё отвращение к пассажиру. Цесаревич ничего не ответил, он сжался в этом несчастном углу и проспал до самого конца поездки. Даже рой беспорядочных мыслей не смог отогнать сладостный грёзы. Он устал, очень сильно устал…, и всё чего ему сейчас хотелось – объятий, тёплых и ласковых, пахнущих хризантемами. На секунду даже показалось, что его действительно обнимают, мягкие руки поглаживают напряженное лицо, а вокруг витает сладкий цветочный аромат…. «Но такого точно быть не может – хризантемы ещё не расцвели, день рождения матушки ещё совсем не скоро, да и она сейчас очень-очень далеко…» В полудрёме или же ещё в сознании, сложно сказать, в какой момент именно, но Павел точно осознал, что «бунты» остались позади, а впереди ярко-алым, точно кровь, цветом сияло слово, ранее встречаемое лишь на страницах учебников по истории, страшное слово – «революция»….