«Навсегда ничего не бывает»
Л.Н.Толстой «Война и мир»
«Его отец Император, а не волшебник, и изменить то, что строилось веками, по щелчку пальцев он не мог. Как бы сильно этого не хотел…» С момента первых народных волнений прошло два месяца и до сих пор приближённые Его Величества, так называемая «верхушка» государства, не могли точно сказать, что же стало причиной столь сильных недовольств. Догадок было великое множество: от возмущения из-за поднятия цен в некоторых областях (причиной этому стали обильные ливни, изрядно помешавшие доставке товаров) до произвола среди дворян по отношению к «простому люду». Впрочем, почти ни одно из предположений не имело полного подтверждения – люди в Империи жили хорошо, жалобы на что-либо поступали редко, а если и поступали, то проблемы решались как можно скорее. Слишком уж страшились аристократы потерять почёт и уважение. Реже и тише всего высказывались мысли о заведшейся во дворце «крысе», иногда – «крысах», пригретых и прикормленных в стенах «сердца» Империи. Но так уж сложилось, что у всех жителей царской обители имелось то, потери чего они боялись больше всего на свете, то, чем дорожили больше жизни. Верно, это и было причиной отсутствия распрей и разногласий среди титулованных особ. Спустя месяц немногочисленные слухи о предателях сошли на нет, и светлые головы мира сего переключились с поиска причин на попытки устранить последствия и успокоить народ. - Ох, прошу прощения Ваше Высочество. Право, не заметил. Кучерявый молодой слуга испуганно смотрел на цесаревича, которого по случайности задел плечом. Он устроился во дворец сравнительно недавно и старался показать себя с хорошей стороны, выполняя задания самостоятельно и редко обращаясь за помощью. Вот и сейчас парнишка нёс громадную коробку, из которой торчали длинные и изящные листья комнатных растений в вазонах. Глядя на цветастые горшки, увитые бусами из цветных стекляшек и гирляндами бумажных роз, не сложно было понять, что коробки несли из комнат одной из княжон. - Всё в порядке, сам виноват. Ступайте – тихо проговорил Павел и подбадривающе похлопал собеседника рукой по плечу. Тот, кротко кивнув и заулыбавшись, удалился в следующие залы дворца – продолжать работу. Цесаревич глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. В раздумьях он и не заметил, как добрался до лестницы, преодолев не малый путь от своих покоев. Сквозь огромные витражные окна, располагавшиеся у самого потолка, в здание проникали лучи утреннего Солнца и, окрашиваясь в пурпурные, красные и золотистые оттенки, россыпью драгоценных камней падали на стены и пол. Блики их скользили по лицам проносившихся мимо людей, нагруженных коробками и маленькими сундучками из великокняжеских покоев. С балкончика, на котором находился цесаревич, слуги напоминали муравьёв, носившихся туда-сюда. Они то врезались друг в друга, извиняясь и тихо ругаясь себе под нос, то, заметив наблюдавшего за ними юношу, расплывались в улыбке и, забыв о вещах, начинали кланяться, от чего теряли весь свой «груз» и были вынуждены собирать его, вылавливая из-под ног мимо проходивших. Каждое такое недоразумение сопровождалось громкой руганью и замечаньем от дворецкого, изрядно уставшего после нескольких бессонных ночей, вызванных сборами. Успокаивался «наш старичок», как называли его все обитатели дворца между собой, лишь поймав на себе взгляд престолонаследника. Впрочем, через некоторое время, он вновь «вскипал» и начинал проклинать весь этот свет и непутёвых слуг, ронявших дорогие вещи. Немного понаблюдав за столь комичной картиной, цесаревич продолжил свой путь и, проталкиваясь сквозь эту суматоху, спустился по лестнице в вестибюль. В отличие от «верхней» части дворца, здесь было гораздо спокойней и прохладней. Слабый ветерок, задувавший сквозь приоткрытые окна из глубины дворца, приятно обдувал раскрасневшееся от быстрой ходьбы и духоты лицо. Медленно прошествовав сквозь ряды белоснежных колонн, увитых искусно сделанными ветвями плюща с золоченными листьями, и маленькими фонтанами, изображавшими достопримечательность либо же особенность каждой области Империи, Павел подошёл к массивным дубовым дверям, элементы декора которых были выполнены их металлов разных оттенков и представляли собой подвиги далёких царских предков из легенд. Привратники, стоявшие с двух сторон от выхода, учтиво поклонились и пропустили цесаревича, с силой распахнув скрипучие створки дверей. В лицо ударил холодный поток воздуха, наполненный цветочным ароматом. Павел направился в сад.** *
Несмотря на то, что уже начался второй месяц лета, погода не радовала теплом, особенно по утрам. Над водной гладью небольших прудиков, расположенных перед внутренней частью фасадов дворца, ещё стоял туман. Цесаревич поёжился и набросил на шею шёлковую шаль (что всё время торчала из кармана жилета) бледно-зелёного, в тон его глазам, цвета. Ткань была вышита белоснежными птицами и золотистыми цветами, в сердцевину некоторых из них были вшиты прозрачные стеклянные бусинки. Когда на них падал свет, они переливались, напоминали маленькие льдинки, от которых разбегались лучики света, скользившие по всей шали и красиво «подсвечивавшие» вышитые в углу инициалы – П. и Е. Шаль эта хоть и странно смотрелась с царскими одеждами, была неизменной частью гардероба цесаревича. Подаренную ему в далёком детстве, он бережно хранил её, впрочем, не упускал и возможности похвастаться своим сокровищем. К слову, сейчас Павел направлялся как раз к тому, чьей рукой и была искусно вышита эта работа. Покинуть дворец можно было разными путями, но самым тихим и живописным был путь, пролегавший сквозь внутренний сад. С осени до самого конца зимы здесь не было ни души. Лишь слуги, приходили раз в неделю подметать дорожки, да дети забегали поваляться в листве, слепить снежную крепость, когда никто из взрослых не видит. С первым днём весны сад оживал - его заполняли рабочие, садовники, приводившие в порядок клумбы и кустарники, проверявшие работу фонтанов и белившие изящные перила, соединяющие ряды колонн вдоль дорожек. Чем ближе подступало лето, тем прекраснее расцветал сад, наполняясь всё новыми цветочными ароматами, журчаньем воды и нежными трелями птиц, сливающимися в единую песню со звонкими голосами юношей и девушек, устраивавших здесь чаепития и назначавших свидания. Сейчас же здесь пели только птицы, и от этого привычная летняя песня сделалась печальной. Тихо шелестели листья деревьев, устремивших свои ветви к самому небу. Так же осторожно, не торопясь, по янтарной коре скользили тонкие лучи Солнца, проникавшие в сад сквозь резную крону. По могучим вековым корням они перебегали на дорожку, выложенную небольшими, круглыми и гладкими камнями, спускались в только выкопанные ямки для саженцев. А затем они вновь устремлялись вверх – по складкам белоснежной тоги, наброшенной на плечи девушкой с мраморной кожей и слезами-топазами, катившимися по круглым щекам и падающим в кувшин, откуда вытекала вода, впадавшая в небольшой прудик, расположенный поодаль. Некоторое время цесаревич стоял, замерев подобно статуе безымянной девы, и вдыхал сладкие запахи только что распустившихся роз. Все тяжёлые мысли, заполнявшие его голову последние два месяца, вмиг улетучились, уступив место светлым воспоминаниям дней, прошедших в зелёных стенах сада. Но образы детства лишь привлекли грусть, и тяжесть расставания с близкими тяжёлым камням налегла на плечи юноши. К глазам подступили слёзы и застыли на длинных ресницах – плакать он давно отвык, да и не по чину было заниматься подобным. Сжав пальцы в кулак, он поморщился и сделал глубокий вдох, словно вбирая все минуты счастья здесь проведённые и готовясь отправиться дальше. Как вдруг… потоки ледяной воды обрушились на него сбоку. От неожиданности он тихо вскрикнул и отскочил в сторону. Протерев глаза от капель воды, цесаревич взглянул туда, откуда ныне доносился трескучий смех, очень-очень знакомый. - Ба! А я Вас и не заметил! Ха-ха, как же странно, Вы ведь так подросли – старый садовник отбросил шланг, из которого лилась вода, вглубь клумбы, и заулыбался, протирая очки, попутно поглядывая на юношу – как ни увижу Вас - Вы всё выше и выше. Того гляди и батюшку своего догоните. Эх, как же быстро время летит, помнится, совсем недавно бегали с Марией и Екатериной среди роз, и Вас совсем не было видно, а сейчас в лучшем случае те, что красные Вам до колен дотянуться… - С добрым утром дедушка Савелий. Уже работаете? Как Ваше здоровье? – оттряхивая промокшую одежду, спросил Павел. - Здоровье? А что с ним будет то, работать всё же надо! А сейчас и дел невпроворот, розы вон, зацвели, да бегонии. Вы видели, какие чудные бегонии Фёкла вырастила? А аромат, ммм. Зачем, впрочем, рассказывать, я сейчас покажу, такие чудные цветы, такие чудные… - весело пробормотал старик, ковыляя вглубь сада. Во дворце он проработал почти всю жизнь и, как говорят, своей работой жил. Кто ни приезжал к Императору, все восхищались садом, за которым так внимательно следил дедушка Савелий. Да и царские дети его любили, каждый раз он рассказывал им новые истории, дарил пряники, да конфеты. В общем, он был частью их семьи. - Эх, я бы с радостью, но нужно торопиться. В другой раз обязательно гляну, хорошо? – осторожно произнёс юноша. Ему не хотелось обижать старика, но и задерживаться более он не мог. Лицо и одежда всё ещё были мокрыми, по светлым волнистым волосам, цвета льна стекала вода, оставляя тёмно-зелёные пятна на шали. - Конечно-конечно, идите с Богом. Будет скучно – заходите, мне дочь чай прислала с конфетами, выпьем как-нибудь вместе. Садовник взялся за лежавшую неподалёку метлу, и принялся подметать опавшие листья, да лепестки цветов, насвистывая себе под нос песенку, знакомую каждую обитателю дворцу. Песенку родного дома… Павел кивнул и заулыбался, затем поспешил к выходу из сада, ибо уже изрядно задержался. Быстрый шаг сменился бегом, и вот мимо проносились знакомые пейзажи, а в глаза, по мере того как редели деревья, всё ярче светило Солнце. Между плетёными оградками, увитыми плющом и розами, возвышались чёрные чугунные ворота, составленные из различных завитушек, переплетающихся друг с другом в цветы или в диковинных птиц. Самую верхушку ворот венчала золотая корона – одна из царских регалий. Стражники, лишь заметив вдалеке Павла, тут же открыли ворота, с другой стороны которых его давно ждали.** *
Перед его взором раскинулась широкая площадь, окружённая домами с двух сторон и дорогой, по которой с шумом двигались кареты и повозки, запряжённые лошадьми. Если в саду, заключённым в своеобразное кольцо из дворцовых стен, ветра почти не было, то здесь, на более открытой местности, воздушные потоки закручивали дорожную пыль, листья, лепестки цветов в вихре и поднимали всё выше и выше; более сильные потоки сдували с проходивших дам шляпки и взъерошивали сложные причёски, от чего барышни начинали верещать, а джентльмены, путаясь в полах лёгких пальто, пытались их успокоить. На ясное небо медленно находили тучи, приносимые от куда-то из далека, они всё темнели и набухали. Должно быть, совсем скоро пойдёт дождь. Напротив ворот, чуть поодаль от цесаревича стоял дормезом*, запряжённый шестёркой бурых лошадей. Вокруг него то и дело сновали люди, загружая ящики для поклажи вещами. Но весь взор Павла был обращён на миниатюрную фигурку девушки, внимательно наблюдавшей за поклажей вещей. Тёмные каштановые волосы были аккуратно заколоты, на плечи был накинут серый платок, вышитый синими цветами. Она стояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и нервно теребила круженой край рукава, иногда поправляла ленты на юбке платья, она явно была обеспокоена. Нежно улыбнувшись, юноша направился к ней, к своей дорогой Лизе. Заслышав шаги, девушка обернулась, и её печальное лицо на миг озарилось улыбкой, глаза заблестели, и словно Солнце вышло на небе, так светло стало для цесаревича. Но стоило ему подойти ещё ближе, как эта улыбка исчезла, взгляд стал грозным, упёртым, руки Лиза скрестила на груди, подбородок вздёрнула, а губы сжала. «Ох-х только не это! Она опять собралась спорить!» - пронеслось в голове у цесаревича, выдавив улыбку на лицо, он подошёл к девушке и начал разговор, словно ни о чём и не догадывался. - С добрым утром, Лиза! Хотя, уже скорее день… - наследник престола с детства был очень красноречив, но, каждый раз разговаривая с Елизаветой, все слова напрочь вылетали у него из головы, язык заплетался, а мысль ускользала – неважно, впрочем. Вы всё собрали? Ничего не забыли? …. Молодая княжна молчала и всё сверлила цесаревича взглядом, будь это возможно бедняжка бы давно растёкся в лужицу и проскользнул куда-нибудь в водосток, но, увы, это противоречило всем законом природы. Но как же нервирует этот взгляд, как пугают слова, которые последует за ним. Ведь, как бы он не хотел с ней согласиться, как бы не хотел сбежать, держа её за руку, он не мог. И не одна её мольба не могла бы этого изменить, и от этого сердце Павла разрывалось на кусочки. - Я не поеду без Вас… - она старалась говорить уверенно, но в конце голос всё равно сорвался, а губы задрожали. «Ну, зачем она так? Мы же всё обсудили несколько раз…» - Лиза – как можно нежнее и ласковее произнёс юноша, обхватывая руками маленькие плечи своей собеседницы – ты знаешь, что иначе нельзя. Мне нужно за всем проследить и забрать оставшиеся документы – подойдя почти вплотную к ней, он понизил голос, говорил почти шёпотом, так, чтобы его слова долетали лишь до неё. - Вам не обязательно уезжать раньше. Совсем наоборот, я могу задержаться и подождать Ва-…тебя здесь – княжна говорила прерывисто, волновалась, от чего «проглатывала» окончания некоторых слов, коверкала буквы, говорила так, как говорили ещё только приехавшие в Империю жители соседнего Княжества, откуда девушка и была родом. - Нет, ты не можешь здесь задерживаться, по крайней мере, сейчас, в такое непростое время. …. - Лиза, прошу, не заставляй меня волноваться о тебе. Если ты останешься здесь я места себе найти не смогу. А если что-то случится с тобой? Что мне делать? В вышине послышались раскаты грома, на мраморные плиты, которыми была уложена площадка вблизи дворца, упали первые дождевые капли. - А мне? Что я буду делать, если что-то произойдёт с тобой? А ведь буду так далеко… - в уголках глаз девушки блеснули слёзы. Хотя возможно, это были дождевые капли, падающие с её ресниц. Дождь усилился, небо посерело окончательно, лишь изредка, среди туч мелькала голубизна, от чего небо стало напоминать лоскут тафты*, на котором тонкими белыми нитями были вышиты сверкавшие в вышине молнии. Такие же молнии сверкали и в глубине глаз Лизы, серые, казавшиеся бездонными, сейчас они напоминали зеркала, отражавшие не только чувства и эмоции разбушевавшейся природы, но и самой княжны. - Я буду тебе писать, каждый день до самого отъезда – цесаревич ласково улыбнулся и осторожно поправил выбившуюся из причёски прядь – всё будет хорошо. Вот увидишь… - По правде говоря, в последнее время меня мучают странные сны, даже жуткие и … - она хотела сказать что-то ещё, но её речь была прервана окриком кучера. «Должно быть, нас звали несколько раз. Через несколько часов начнёт темнеть, да ещё и дождь пошёл…» Бросив друг на друга печальный взгляд, глубоко вздохнув, они направились к экипажу. Осторожно поддержав девушку рукой, Павел помог ей взобраться внутрь дормезома. Лиза уселась поудобнее, провела рукой по мокрым волосам, поправила юбку платья, ленты и кружева на ней и взглянула на цесаревича. Ей не нужно было что-либо говорить, всё было ясно лишь из её взгляда: все надежды, все сожаления и всё то, что нельзя выразить словами. И это она решила выразить через объятия, в которые через секунды заключила Павла. Уткнувшись лицом в шаль, подаренную ею, она заплакала и прижалась ещё ближе. По щекам юноши бусинками покатились слёзы и, позабыв про дождь, про кричащего кучера, про множество глаз, обращённых на них (про этикет, в конце концов), он заплакал, прижимая к себе Лизу. Сколько они так плакали, находясь в объятьях друг друга ни тот, ни другая не вспомнили. Эти секунды в их памяти обратились в вечность и даже дольше.** *
Сумерки цесаревич встретил на той же площади, полностью промокшим от проливного дождя, полностью опустошённым внутри, казалась, что последний огонёк, гревший его сердце, погас. В ушах всё ещё слышался стук колёс и цокот копыт, удалявшегося экипажа, всё ещё звучал плачь Лизы и её прерванная на полуслове речь. «Что же она хотела сказать? Нужно будет обязательно узнать в нашу следующую встречу…. И обнять покрепче, гораздо крепче и дольше, чем в этот раз. А ещё нарвать ей бегоний с розами из сада. Она так их любит….»