Под взмах чёрных крыльев

Отчётливые звуки печатной машинки заполняли комнату общежития. Уэнсдей со свойственной ей сосредоточенностью погрузилась в работу, представлявшую собой пятую часть цикла о Вайпер. Она никогда не посмела бы отойти от своего графика, педантичный подход к которому ежедневно свидетельствовал о его важности в отличии от многих элементов Неверомора, что казались ей нелепыми и нестоящими внимания. За письмом, особенно в одиночестве, Аддамс могла в изысканных описаниях запечатлеть мысли об изощрённых убийствах, что приходили ей на ум всю девичью полную мрака жизнь. Хотя, вероятно, многих такие детали не устраивали. Она с усмешкой и даже с гордостью вспоминала о том, как должно отблагодарила отпавших издателей за их ценные советы по поводу исключения из повествования мрачных деталей. Уэнсдей поставила точку и положила новый лист в аккуратно сложенную стопку. Теперь у неё оставалось несколько часов в одиночестве, пока Энид была занята свиданием. Из-за бурно развивавшихся отношений с Эйксом волчица часто пропадала с ним после занятий, и в такие моменты Уэнсдей была почти рада факту данных отношений. Однако за это наслаждение приходилось платить: слушать подробности и мысли соседки о классическом взаимодействии, полных импульсивных жестов, и этот монолог мог продолжаться мучительно долго, отчего вместо простой причины раздражения становился пыткой. Только в таком ключе Уэнсдей и продолжала это терпеть, познавая вид психологических мучений, ведь ей больше были знакомы те, что были связаны с причинением физического вреда. Вещь тоже усел ускользнуть по её утреннему поручению, и потенциальные часы одиночества приносили мрачное удовлетворение, которое тут же разрушила вибрация, исходящая от телефона, что покоился на краю стола. Уэнсдей редко пользовалась данным приспособлением, хотя и была вынуждена признать в нём определённые преимущества, как например бесподобную поисковую систему, в которой за самое малое количество времени можно найти перечень ядов в утверждённых классификациях с указанием мест произрастания их составляющих. Сейчас же признак существования данного вида технологий грозил нарушением планов. Уэнсдей разблокировала экран, увидев сообщение: «Посмотри налево». На мгновение она ощутила предвкушение, что это весть от скрывавшегося в тени преследователя, который решил дать ей новую подсказку. Но тут же настигло новое разочарование, ведь номер был определён как «Ксавье». Это успело озадачить, и Уэнсдей огляделась, заметив на балконе упомянутого парня. Он с ухмылкой, столь типичной для него, махнул ей в слабо коммуникационном, но крайне распространённом жесте приветствия, а затем толкнул оконное стекло, оказавшись внутри: — Рад, что ты закончила. Уэнсдей холодно проговорила: — Я не давала тебе разрешения войти. Ксавье мягко усмехнулся: — Ты обычно разрешения не спрашиваешь. Он пожал плечами, отчего-то забавляясь, пока Аддамс обдумывала дальнейшую стратегию действий, как быть с ним. С наступлением этого семестра они… разделяли общение, вполне допустимое после её ошибочных обвинений в его сторону, а также его подарка, который стал испытанием в освоении, кратком и продуктивном. Уэнсдей принимала это как не выходящее за границы взаимодействие с социумом, пусть порой и задумывалась об иных интерпретациях, приходя к крайне озадачивающим выводам. Самое худшее, что уже и в самом диалоге с ним она могла проявить выявлявшиеся слабости, которые всё ещё успешно скрывала. Уэнсдей пришлось встать, чтобы иметь более удобный угол обозрения незваного собеседника: — Давно ты там стоял? Он опустил взгляд, вновь поведя плечами: — Относительно недолго. Не хотел прерывать твой час писательства. Она хмуро смотрела на него, находя потенциальные признаки того, что пред ней находился сталкер под номером два. В таком случае семестр давал бы более внушительные надежды. Но Уэнсдей знала, что пускай поведение Ксавье и могло приводить её к дикому раздражению, он бы не вышел за грани того, что считал приемлемым. Даже если Торп успел тайком понаблюдать за тем, как она работала, давать ему статус преследователя было бы слишком лестно. Тем более, как это не было прискорбно признавать, Аддамс уже стала привыкать к его назойливому обществу, которое в сравнении другими отвлекающими факторами социума она могла счесть приемлемым. Что, судя о всему, дало Торпу считать допустимым проникать в её комнату. Парня молчание Уэнсдей, казалось, слегка задело: — Даже не поинтересуешься, зачем я здесь? В ней зародилось малое желание усмехнуться, которое подстрекали факты, что его больше забавляет происходящее, нежели возмущает, словно он абсолютно привык к особенному общению с ней. — Зачем? Ты ведь сейчас сам скажешь. Ксавье издал смешок, кивнув. Под внимательным взглядом, стандартно фиксировавшим каждое его движение, Уэнсдей приблизилась к столу. Его губы тронула лёгкая улыбка, как только взор коснулся пишущей машинки и стопки бумаги со ново-напечатанным текстом. С этим нелепым, по её мнению, выражением лица он посмотрел на не двигающуюся у края стола девушку с вопросом: — Как продвигается работа над новой частью? Она не видела черт насмешки или скептицизма, лишь искрений интерес, хотя на данный момент сама Аддамс едва ли могла уловить прогресс динамики в новом сюжете, ведь возложила в его основу вдохновение от своего сталкера, чьи деяния совсем пока не впечатляли. И всё же Уэнсдей дала ровный ответ: — В бесконечном процессе, хотя на данный момент герои находятся в таком же ожидании действия от других. Его улыбка стала шире, доказывая, что намёк не остался без внимания, и Ксавье кивнул, наконец произнося: — Я прочитал первую часть про Вайпер. Уэнсдей замерла, хотя и не выдала себя ни единым мускулом. Произнесённое им имело для неё какое-то значение. По правде, ей было интересно услышать его мнение. Каким-то нелепым стечением обстоятельств в прошлом месяце во время их достаточно краткого диалога Уэнсдей дала согласие на то, чтобы Торп прочитал хотя бы одну из её работ. Впрочем, она находила в этом удобное преимущество свежего взгляда на давно созданное собственной рукой произведение. И дело было совсем не в том, что его мнение могло её волновать. Ксавье медленно положил вынутый из рюкзака экземпляр копии книги, которую когда-то Аддамс возвратило издательство. И теперь Торп, уже знавший об участи её прошлых литературных критиков, со смелой искренностью произносил, не отводя от неё глаз: — Мне понравилось. Правда. Уэнсдей невольно тронула мягкая дрожь, хотя внешне то было невозможно различить. Она не стала отвлекаться на столь нетипичную реакцию, явление которой в отношении этого субъекта ощущалось далеко не в первый раз. И Уэнсдей терпела его присутствие на своей территории, ответив: — Ценная критика. Ксавье вновь усмехнулся, что стало уже привычной деталью его образа… Словно она намерено проводила его анализ, сейчас отмечая некое волнение в жестах парня, которое подтверждалось в новом устремлённом на неё взгляде. Его рука вновь оказалась в сумке, достав небольшой альбом, и он произнёс: — Я осмелился сделать несколько иллюстраций. История сумела вдохновить, несмотря на подробное описание мест преступления. На последнем Торп позволил себе слегка улыбнуться и нервным движением передал ей скетчбук. Уэнсдей приняла его, желая высказаться насчёт проявленной смелости испытывая интерес к тому, как он смог изобразить её историю. Проявление внимания к исключительно принадлежащему ей объекту льстило и возбуждало естественное любопытство. Открыв скетчбук, она взглянула на первую страницу, в полном объёме запечатлевавшую одну из сцен вводных глав, и ощутила, что дыхание в лёгких начинало сбиваться. Под взором Ксавье девушка села, положив альбом поверх копии книги и перелистнула на новые рисунки. Так она перекрывала вид на своё лицо, в котором он уже часто мог различать зарождающиеся эмоции, каким-то образом научившись… её читать. Это пугало и заставляло стимулировать её защиту, однако сейчас всё внимание было сосредоточено предметом пред тёмными глазами. Рисунки Ксавье поражали и почти устрашали деталями и чертами образов, которые описывала Уэнсдей в этих сценах. Он изобразил всё в точности, как она представляла, когда печатала на своей машинке… Эти комнаты, лица… Даже Вайпер выходила не её точной копией, как можно было ожидать. Нет, он запечатлел её героиню уникальной и самостоятельной… ведь Уэнсдей не отождествляла себя полностью с ней, исключая из своего творчества подобное клише. Герои её истории всегда имели отличия от прототипов. И Ксавье смог уловить это. С каждой новой страницей в ней росло странное ощущение тепла, которое ей сложно было охарактеризовать. И эти «несколько иллюстраций», почти служившие графическим пересказом её книги, поглотили Уэнсдей настолько, что она даже не уловила звука учащённого сердцебиения творца, ждущего её вердикта. Когда альбом был закрыт, Уэнсдей молчала. Тепло в ней, отвратительное и малознакомое, начинало путать все логические звенья мыслей, но, дав себе мгновенный выговор, она освободилась от невольного оцепенения, наконец обернувшись к Ксавье: — Впечатляюще. Он не стал скрывать насколько одно слово, сказанное ею, поразило его. Порой многоуровневая эмоциональность её занимала, будучи основой психического аспекта человеческого существования, и нечто отличало Торпа от Энид и Юджина. Эта неизвестная переменная вносила осложнения, но Уэнсдей из-за подобной мелочи не собиралась исключать Ксавье из круга общения. Это было похоже на загадку, к которым она имела особую склонность. Потому она внимательно следила, как менялось его лицо от выражения изумления до очевидной гордости за своё достижение, выразившееся в мягкой улыбке: — Ты меня вдохновила. Уэнсдей хотелось усмехнуться: — Насколько могу судить, в этом не требуются особых усилий. На миг память подкинула одну из его особых работ, где была изображена она сама… и то поражающее ощущение, которое заставило её совершить побег из мастерской. Оно вспоминалось как унизительное поведение, когда Уэнсдей не смогла себя контролировать. Конечно, она знала, что это было исключение, которое более не произойдёт. И всё же сейчас её нашло осознание, что возможно те странные реакции, которые Ксавье в ней вызывал, не стоило избегать, как и его самого. Раньше Уэнсдей предписывала это на интуицию, предполагая, что он был хайдом. После выяснения правды всё стало сложнее, особенно когда Аддамс позволила в стремлении любопытства пользоваться подаренным Торпом орудием регресса социального развития. Именно на основе его изучения она дала себе ввязаться в краткую и весьма сдержанную переписку с Ксавье. А для Ксавье то, что она не выбросила телефон в море или не разбила любимой булавой, имело большое значение. И теперь он терпеливо продолжал стоять напротив неё и ждал новых слов, хотя подозревал, что за её цепким взглядом мало что могло последовать. Научившись лавировать между своими ожиданиями и властвовавшими реалиями, парень вернул их к разговору: — Почему именно детектив? Уэнсдей моргнула, что давало ему понимание, что она не ждала этого вопроса. Ксавье тоже наблюдал за ней так часто, что смог изучить в какие моменты её тело подавало знаки смены безэмоционального диапазона, которые для остальных были совсем незаметны. Такой деталью стал элемент моргания, ведь столь краткое явление в её взгляде, пусть и напоминало о маниакальных наклонностях, часто служило подсказкой к какой-либо эмоции, будь то злость, раздражение или удивление. Ксавье был уверен, что ныне она близка к последнему, хотя и не дала выбить себя из приемлемой колеи, быстро ответив: — Больше возможностей для реализации описания деталей, а также шанса не придерживаться жанровых установок. И загадки убийств всегда самые привлекательные. В её взгляде блеснул огонёк удовлетворения, ведь писать для неё являлось не только целью усовершенствования, но и одной из тех страстей, которым она посвящала всю себя. Ксавье понимал это. Как художнику, краски с бумагой стали для него лучшими инструментами для выплеска эмоций, которых, пожалуй, у него могло скопиться в избытке. Особенно это спасало в тяжкие периоды, как, например, после смерти близкого кузена Томми или когда в сны стал проникать монстр… Последнее далось особенно нелегко… Мысли Уэнсдей в ту минуту тоже затронули воспоминания о прошлом деле, в начале которого именно потенциальная опасность увлекла её настолько, что она решила остаться в Неверморе. И этот путь привёл Аддамс к весьма неожиданным последствиям, итог которых она продолжала анализировать. Ксавье заметил, как её взгляд потускнел и опустился к столу. На миг он забеспокоился, что успел что-то не так сказать, однако последовавшая едва заметная усмешка девушки убедила, что дело в ином. Торп осмелился сделать небольшой шаг вперёд, на что получил резкий взгляд Уэнсдей, и осторожно произнёс: — Что-то… Она прервала его, сложив руки на груди: — Я лишь задумалась, что моё первое серьёзное дело здесь я почти провалила, зацепившись не за те доказательства. Они оба знали, про что она говорила. Веское подозрение в отношении Ксавье, которое привело к ошибке в виде ареста, что действительно могло его разрушить, не произойди всё иначе… Уэнсдей признавала своё поражение, как и то, что её смогли так умело одурачить, что она последовала неверным мыслям, спутав их с… Она знала, что ошиблась. Ксавье же не давил на этот факт, не затрагивая его ни разу в их разговорах. Он не держал зла, однако его волновал вопрос, который парень удерживал, чувствуя, что время для этого не наступило. Теперь же подростки смотрели друг на друга, осознавая, что они подошли к тому самому моменту. Уэнсдей встала, привычным движением задвинув стул. Она прислонилась к нему, желая снизить разницу в уровне меж их глазами по вертикальной линии, когда даже стоя он был всё равно выше, но это не заставляло её чувствовать себя слабее, напротив… Казалось, в этом соблюдался некий баланс, в созидании которого атмосфера между ними сейчас не смогла бы столь накалиться, ведь они уже не были… удручены подозрениями, осложнявшими их общение. Ксавье внимательно наблюдал за ней, когда она оглядела его, будто в воспоминании, и произнесла: — Я допустила ошибку, и ты пострадал из-за этого. Ксавье кивнул, восхищаясь её прямотой и желанием не идти вокруг да около: — Всё было исправлено. Она хмуро глядела на него: — И не должно было произойти. И мне жаль… Прости. Извиняться для неё было слишком неприятно, но в таком положении даже её уверенность в себе не дала бы ей отказаться от принятия последствий. Она знала, что одного слова недостаточно, но Ксавье не дал ей продолжить: — Я давно простил. И не злюсь за тот случай. Но всё же обязан тебя спросить, — Он видел, как был сосредоточен её взгляд. — Почему я? Почему ты решила подозревать меня? Уэнсдей опустила взгляд, задумываясь о том, насколько откровенной сумеет быть сейчас… Ведь было так много деталей, которые в совокупности убедили её в том, что он был монстром: от простых совпадений его появления на местах преступлений до её внутренних ощущений, которые она предпочла считать интересом к загадке хайда, чем просто фактом, что её могло тянуть к другому человеку, причём в абсолютно незнакомом ключе. Признать подобное для неё было всё равно что преступить чрез свои принципы, за ценность которых положено столько борьбы с устоявшимися правилами общества, кои проявлялись прежде всего в родителях… Но многое успело измениться. И разве Ксавье не заслуживал правды на весьма простой и резонный вопрос с его стороны? Торп терпеливо ждал её ответа, дав возможность обдумать. Он облокотился к другому краю стола, в отдалении наблюдая за Аддамс, когда та с тихим вздохом заговорила: — У меня было много косвенных доказательств. Твои появления в столь сочетающееся время, рисунки, информацией о которых ты не спешил распространяться, а также, — Она помедлила, решив, оставить и без того очевидные предпосылки, которые он и сам понимал, перейдя к более личному; в кой-то веки небольшая пытка в раскрытии своих эмоций виделась довольно заманчивой. — Я привыкла ориентироваться на внутреннее чутье. И тот факт, что мысли о происходящем приводили к твоему образу, как и твоё поведение требовало более тщательного наблюдения, а ещё то, что мне хотелось… Я часто думала о тебе и полагала, что это интуиция давала подсказку по делу, которое буквально поглотило мой разум настолько, что даже почти выгнало Энид из комнаты после особняка Гейтсов… Уэнсдей вспомнила, как многое ей тогда следовало обдумать и не идти по ложному следу, но Ксавье, внимательно её слушавший, вдруг усмехнулся: — Выходит, ты приписала меня в главные подозреваемые, посчитав, что слишком часто обо мне думаешь, даже не рассматривая вариант простой человеческой симпатии. Ей хотелось возмутиться. Она считала, что и так сказала достаточно, однако Уэнсдей видела, что его поведение не вело к чему-то негативному. Он был снисходителен, не унижая в поражении и принимая её ответ в мягком ключе, хотя, возможно, испытывал горечь, просто удачно скрывал… Уэнсдей крайне не желала признавать себя сбитой с толку, а потому пояснила, продолжив разговор: — Для меня очень сложно понимание таких «человеческих» элементов как эмоции и симпатии, тем более в отношении других людей. Ксавье же только улыбнулся, кивнув: — Не удивлён слышать это. В целом это и объясняет главную черту, недостающую твоему авторскому повествованию. Взгляд Уэнсдей преобразился резкой вспышкой, схожей с гневом, что подталкивало к мысли о наиболее подходящем способе причинения физической боли, которая дала бы Торпу сигнал об опасности. Аддамс холодно произнесла, нахмурившись: — Ты сказал, что тебе понравилось. Ксавье кивнул, не отступив даже под напором её угрожающих и столь же прекрасно-влекущих глаз: — Я этого и не отрицаю. И прежде, чем ты решишь, какой смерти меня предать, — Он очень постарался сдержать улыбку, что могла бы показаться признаком недоверия в её способность причинить ему боль, по крайней мере физическую, и привести к практическим доказательствам обратного. — Ты хотела честного мнения, которое я и высказываю. Уэнсдей внимательно его слушала и холодно, в своей манере, ответила: — Смерть в любом случае будет одна и бесповоротна, вопрос в том, какой будет способ, — Она намеренно замолчала на несколько секунд, всё же обдумав варианты расправы, хотя и выбрала иной путь. — Что же ты считаешь недостающим в моей работе? Ксавье невольно выдохнул, радуясь, что ему было позволено объяснить его видение её творчества: — История атмосферна и насыщена деталями. Это её красит. Однако в ней нет классических столпов эмоционального развития персонажей, которые для художественной литературы необходимы. Она чуть подняла брови, стараясь показать, что пока он звучал неубедительно, пусть ей было интересно понять, что же им подразумевалось: — Ты успел стать экспертом в области художественной литературы? Ксавье усмехнулся, поведя плечами: — Прослушал несколько курсов, пока рисовал на каникулах, но до эксперта пока не дошёл. Уэнсдей почти заинтересовал его непредполагаемый интерес к такой теме, но она хотела знать ответ на иное: — И в чём же тогда смысл этой эмоциональности? — Читателю невольно хочется иметь ассоциации с собой. Смотреть историю глазами особой личности увлекательно, но людей тянет к раскрытию и развитию… Уэнсдей задумчиво покосилась на машинку, вспоминая свою первую историю о Вайпер: — Полагаешь, такого у меня нет? Ксавье старался неторопливо излагать свои размышления и был рад, что пока она действительно его слушала и не спустила с балкона: — Твоя героиня сосредоточена на деле, но при этом рядом есть лица, которые вполне могли бы раскрыться во взаимодействии с ней. Быть может, даже вызвать в ней начало больше проявления эмоций, что помогли бы разрешению конфликтов с семьёй, который обозначен, но не разрешён. Уэнсдей презрительно усмехнулась: — Не думаешь же ты, что я теперь начну переписывать роман, чтобы побочным героям дать глупые черты в характере, которые потом повлияют на ведущего персонажа вразрез её принципам? Ксавье покачал головой, слегка улыбнувшись: — Совсем нет. Хватит и одного персонажа. Например, сестру первой жертвы. Она казалась достаточно интересной. Или любой другой, кто покажется тебе достойным, чтобы навязываться в основной сюжет. Аддамс постаралась не выдать, как в чём-то его идея всё же её привлекла: — За такое навязывание его скорее бы ждала скорая смерть. Ксавье усмехнулся, в своей загадочной для неё мягкой манере: — Может быть, он окажется достаточно прытким, чтобы не попасться ей. Вышло бы интересное противостояние — она это признавала. Вайпер, ищущая преступника, что будет вынуждена разбираться с возящимся рядом субъектом, который преследует ту же цель… Мысли Ксавье действительно имели смысл, пусть и оставалось известное препятствие. — При всём любопытстве, что из подобного может получиться, это не исключает факта, что мне сложно принимать эмоциональные связи, и потому может ухудшить их описание. Ксавье понимающе кивнул: — И всё же ты любишь преодолевать сложности. Никто не мешает экспериментировать. Уэнсдей согласно повела головой, будучи вынуждена признать действительность этих слов, но успела заметить едва уловимый странный блеск в его взгляде при последнем предложении. — Говоря это, ты подразумеваешь лишь вопрос творчества? Ксавье замер, осознавая, что был пойман на невольной, совсем случайной мысли о том, как их слова в какой-то мере отражали происходящие меж ними в реальности. Помедлив, он лишь пожал плечами: — Как знать. Эта тема часто соприкосновенна с настоящим. Уэнсдей окинула его проницательным взглядом, стараясь понять, чего же он хотел. Предполагаемые попытки выбить её из привычного стабильно-безэмоционального состояния были бы так некстати, пока в семестре оставалась таинственность новых лиц в преподавательском составе, существование сталкера и ожидание от него каких-либо новых действий. И всё же Уэнсдей признавалась себе, что было бы полезнее скорее разобраться со своими странными реакциями на стоящего напротив парня, к которому её необъяснимо влекло. В прошлом она посчитала причиной того своё подозрение, но теперь… Загадка тех же проклятых липких эмоций никак не разрешалась за прошедшее время. Ксавье не выказывал никаких признаков давления, просто существуя и часто оказываясь рядом… Быть может, сейчас ей следует воспользоваться этим и начать разрешать одну из самых пресных тайн, которая становилась слишком надоедлива. Медленно Аддамс произнесла: — Тогда, возможно, ты попробуешь мне помочь. Он тут же нахмурился, будучи слегка сбит с толку: — Что ты имеешь в виду? Уэнсдей неспешно втянула в себя воздух, нуждаясь в кратком поглощении кислорода, ведь было очень сложно и не особо приятно собирать сокровенные мысли в краткие предложения для диалога, что почти значило признать поражение, однако она уже приняла решение пойти на этот шаг: — Я всё ещё не понимаю, как это работает. До Невермора меня мало заботили остальные функционирующие формы жизни, помимо семьи. Здесь же что-то стало меняться, и это похоже на постепенное отравление, источник которого неизвестен. Ксавье внимательно слушал, искренне пытаясь понять: — Мне казалось, тебе по душе ядовитые объекты. Уэнсдей почти хмыкнула в ответ: — Это так, однако мне предпочтительнее знать чем они являются. А эмоции и чувства… этого уж точно нельзя найти в книгах по ботанике и биологии. Ксавье усмехнулся: — Здесь, скорее, нужно обращаться к трудам психологии. — Учение о душе, — Губы Уэнсдей чуть изогнулись в усмешке. — Всегда подозревала в себе её отсутствие. Торп, помедлив, всё же осмелился не согласиться: — Это не так. По крайней мере уж точно успело измениться. Несмотря на её черные стены, он знал, что в ней есть нечто большее чем мысли о пытках и смерти, пусть и понимал сколь опасно в открытую говорить об этом. — Изменилось, в этом ты прав. Диапазон терпения явно расширился. Энид и Юджин ныне вызывают по большей части раздражение, как и Вещь: он уж сильно социализировался в здешней обстановке. Ксавье был готов улыбнуться её комментарию, что говорил о положительном влиянии, но новый пронзительный взгляд, брошенный к нему чрез блеск тёмных глаз, заставил его вновь замереть, когда Уэнсдей продолжила: — С тобой всё иначе… Чего я не могу понять. И это самое дикое, ведь больше всего причиняет неудобств. Ксавье с трудом сдерживал желание улыбнуться при осознании смысла только что сказанного: — Хочешь сказать, что я как яд особого действия? Уэнсдей дёрнулась от неожиданной точности его сравнения, слегка поведя головой: — Почти что. Она ощутила вкус горечи, от того, как он смог раскрыть то, что ей давалось с трудом принять. Особенно при том, как он широко ухмыльнулся, замечая: — Это одна из самых приятных вещей, что ты мне говорила. Уэнсдей закатила глаза, не сдержав раздражения: — Не обольщайся, уж лучше помоги разобраться. «Как найти противоядие? Или как хотя бы существовать с этими отравляющим сознание состоянием, которое нельзя даже классифицировать…» — мысли девушки почти пылали этим. Выражение лица Торпа сменилось озадаченностью. Он никогда не считал, что хорошо разбирается в эмоциональной путанице. Он сам порой нуждался в помощи. Иронично, что именно теперь подходящих психологов в округе уже не было, хотя, конечно же, Уэнсдей не позволила бы довериться в этом деле постороннему. Ему повезло, что хотя бы сейчас она решила просить его о поддержке, в которой, похоже, нуждались они оба, пускай и оставались ограниченными в столь нестандартных способах. По-видимому, его задумчивость затянулась, раз Уэнсдей резко произнесла: — Ну так что? Она старалась не выдать в себе признаки нетерпения, однако ожидать, пока он сообразит стало скучнее самых примитивных пыток. Её голос вывел его из глубокий мыслей, и Ксавье кивнул, понимая, что не следовало ему так долго молчать. Сделав глубокий вдох, он проговорил: — Что именно… ты испытываешь, когда видишь меня? Сердце стучало как при самом жестком темпе пробежки, когда после его слов Уэнсдей, обдумывая ответ, посмотрела на парня. Для него прошла едва ли не вечность, когда она наконец заговорила: — Пульс учащается до лихорадочного ритма, часто возникает ощущение дрожи в груди и притворные признаки лихорадки, а также тяжесть в горле… Словно меня отравили, но яд никак не пытается пойти дальше первичных признаков до тех приятных последствий, вызывая настоящий жар или галлюцинации. Из-за этого порой сложно сосредоточиться по причине навязчивых мыслей в отношении тебя. Её взгляд был цепко устремлён к нему, и Ксавье только теперь осознал, что задержал дыхание. На мгновение казалось, будто это лишь сон, но его подсознание обычно не щадило в пытке неисполнимости его желаний. И теперь Уэнсдей делилась такой информацией, требуя от него разъяснений, чего он уж точно не ожидал, пытаясь не давать волю надежде… В небывалом примере терпения Ксавье сглотнул: — Позволишь провести небольшой эксперимент? — На хмурый взгляд Аддамс он быстро добавил. — Без вольностей и прикосновений. По крайней мере он рассчитывал, что задуманное не будет переходить эту грань. Уэнсдей кивнула. В окутавшей их тишине под её внимательным взглядом Ксавье сделал шаг к ней затем ещё один, оказавшись очень близко, нарушая личные границы достаточно, чтобы заслужить приговор оказаться пропавшим без вести. Но Уэнсдей молчала, продолжая смотреть ему в глаза. Столь близко он мог различить, как чёрные зрачки расширились, а она дышала… столь же неровно, как и он. Минута в таком положении стала настоящей пыткой. Видеть её так близко, почти ощущать исходящий от тела не совсем стандартный для человека холод кожи, и при этом не иметь возможности коснуться… Конечно, она воспринимала всё по-другому, но так и не сделала шаг назад и не приказала ему отступить. Это дало ему смелости пойти на существенней риск. Неспешно Ксавье склонился к ней, и тихо прошептал, находясь в считанных миллиметрах от кожи её уха: — Что ощущаешь теперь? Он был готов поклясться, что она нервно перевела дыхание, когда его глаза вновь нашли её взгляд. Сосредоточенным голосом Уэнсдей ответила: — Сердцебиение нестабильно быстрое, сухость во рту, дыхание… сбивчиво, а кожу лица и шеи покалывает как при электрическом разряде. Будто яд начал действовать… Ксавье отошёл, боясь, что переоценил свою выдержку. На миг его охватил страх, что сейчас ему действительно придётся поплатиться за содеянное, но Уэнсдей продолжала смотреть на него, не совершая каких-либо движений. Лишь её тихий голос смог вывести его из нашедшего морока: — Какие выводы? Ксавье вздохнул, испытывая объяснимое волнение при своём ответе: — Определённое отсутствие безразличия. Симпатия подтверждается, а также признаки на нечто большее… Он замолк, встретив её хмурый взгляд. Они оба подумали об одном. Для Уэнсдей подобное «нечто большее» приносило воспоминания неприятно горького поражения и разочарования в том, что позволила себя обмануть столь предсказуемым клише-образом. Она приняла ошибки, намереваясь больше их не повторить. Сейчас же ситуация была абсолютно иной и всё-таки тень прошлого имела своё влияние. Уэнсдей честно проговорила: — Выражение «нечто большее» до этого не приводило к чему-то удачному. Ксавье кивнул, опустив взгляд. Знание, откуда шёл её опыт приносил особую горечь, но уже стоило оставить его в прошлом. Мягким тоном он произнёс: — Уэнсдей, я не стану отрицать свои чувства. Но ты должна знать, что ни при каком раскладе я не стану давить, — Он позволил себе небольшую улыбку. — Мне достаточно и дружбы с тобой со всеми вытекающими опасностями. Она отвела от него глаза, задумавшись о том, как чересчур расширился список группы «её друзей», хотя она ещё не до конца поняла всех условий этого социального статуса, требующего взаимодействия и проявления эмпатии. — Полагаешь, так проявляются дружеские отношения? Ксавье улыбнулся чуть шире, зная, что это было не очередное саркастическое заявление, давая искренний ответ: — Нахожу все признаки для этого. Уэнсдей кивнула, и сейчас он мог различить, как смягчались её черты… Ксавье осознавал, что не мог отвести от неё взгляда, как бы банально это не звучало. Особенно теперь, когда она словно давала ему шанс на сближение, признавая их статус друзей… Торп рассеяно мыслил в попытках решить стоило ли ему сказать что-то ещё… Под её немигающим взглядом он чувствовал, что нечто менялось… И потому осмелился сделать шаг, зная, что за это не получит новых угроз… Неуловимое напряжение охватило малое пространство между ними, возобновляя действие симптомов, описанных Аддамс. И никто двигался, чтобы увеличить или сократить расстояние меж ними, являвшее собой всего один шаг. Всё решил резкий вибрирующий звук, исходящий из кармана Ксавье, который в неожиданности вздрогнул, обнаруживая будильник. — Чёрт подери, — пробормотал он, совсем забыв о… — Консультация у мистера Оула по физике? Ксавье вскинул к ней изумлённый взгляд: — Мне следует считать твою осведомлённость результатом слежки? — Хотя после всего он бы не удивился… Уэнсдей подняла брови, бросая: — Ксавье, не принимай обычную внимательность за попытку признать себя достойным объектом слежки с моей стороны и при этом так легко об этом узнать. В её тоне он сумел уловить мягкие нотки, выявлявшие в сказанном… шутку? Ксавье был удивлён и всё же не смог удержаться от лёгкой улыбки, будучи достойным быть свидетелем нового человеческого явления в поведении Уэнсдей. Что он, естественно, не смел комментировать, представляя возможные угрозы. С горечью напоминая, что нельзя опоздать на встречу с преподавателем, о которой он сам просил, чтобы исправить последние пробелы, Ксавье вновь кивнул, начиная подходить к выходу, однако не смог не обернуться к ней со словами: — Надеюсь, беседа принесла пользу. Уэнсдей подняла к нему взгляд и твёрдо произнесла: — Ты дал много основ для размышлений и вдохновения. Ксавье улыбнулся, понимая, что ему пора, но что-то не давало ему уйти, будто в её взгляде было нечто помимо необычной и такой редкой мягкости в её чертах. Он чувствовал, что это ещё не всё… И она тихо проговорила: — Спасибо. Мгновение поразило его. В одном простом слове меж ними отразился весь разговор, что действительно положил новые основы для размышления для них обоих. Одновременно завершающий диалог и дающий начало будущему, черты коего им ещё не были известны. Ксавье пришлось сдержать охвативший его порыв чувств внутри, чтобы сдержанно кивнуть на прощание, поджав нижнюю губу, оставляя Уэнсдей наедине с собой. Он не мог сдержать улыбки, вспоминая эти минуты столь… содержательного диалога, а также ощущая надежду, что ещё никогда не была в нём так крепка. Проводив парня взглядом, Уэнсдей повернулась к своему столу, ощущая решительность и при этом необходимость проанализировать произошедшее: действительно имевшие смысл советы Ксавье по её творчеству, обсуждение её реакций на него и его почти что признание… Всё это несомненно усложняло ситуацию, однако она бы не была собой, испытывая желание отступать при подобном. Уэнсдей любила сложности, ломая и разрушая их суть, упрощая всё сама… Теперь ей требовался более тонкий подход. А значит ещё о многом предстояло подумать.