Камень, ветер и вода

      Закат был раскаленно-красный. В какой-то момент облака стали яркими, точно угли в костре, и над прозрачным осенним лесом это выглядело торжественно и жутко. Словно лесной пожар. А потом быстро начало темнеть.       Дым от костра жался к земле, выедая глаза.       — Может, пора? — все не унималась Ветка. — Теперь ведь не погаснет?       — Рано, — отрезал Раск.       — Но горит же…       — Ну сказали же тебе, — сердито буркнул Солныш. — Не нуди, без тебя разберемся.       — Ой, да что мальчишки-то в этом понимать могут? — вдруг вспыхнула Ветка. — Разберутся они! Ты яичницу хоть пожарить можешь?       — Да уж получше твоего!..       — Ну ребята! — это уже Ялина. — Да сколько можно, а? Хватит собачиться, достали уже!       На некоторое время стало тихо. Только потрескивали, порой громко взрываясь искрами, плохо просохшие дрова в костре. Раск иногда доворачивал их палкой, чтобы просыхали и занимались быстрее и равномернее: все-таки для печеной картошки нужны угли, а не пламя.       В котелке едва слышно шипела вскипающая вода.       ...Все не заладилось с самого утра. Со вчерашнего дня даже: под вечер у Лиски поднялась страшенная температура. Раск перебрался спать на диван в гостиную, а родители всю ночь дежурили у кровати сестры, хлопая дверями, шепчась и включая-выключая свет. В половине шестого, заглянув в детскую, он увидел, что Лиска наконец-то спит, запутавшись в сбитом и перекрученном одеяле так, словно дралась с ним, а мать, явно вымотанная, клюет носом у кровати.       Раску нужно было забрать теплую рубашку и еще пару носков из шкафа, и он старался не издать ни звука, но мать все равно сразу услышала.       — С утром, — тихо сказала она. — Выспался?       — Ага, — соврал он.       Было еще темно, и ночник отбрасывал на шторы тень Раска — нечеткую, сгорбленную, неприятно шевелящуюся. Будто какой-нибудь монстр из лискиных кошмаров, подумал он мимоходом.       — Собаку с собой берешь?       — Не. Запретили.       Мама чуть слышно вздохнула.       — Ладно... Разберемся как-нибудь.       Он хорошо выгулял Грума, приготовил омлет с овощами на всех и собрался так тихо, как мог, но все равно чувствовал себя одновременно и виноватым, и раздраженным.       Вроде и неправильно было злиться на Лиску — но выбрала же эта маленькая балда время заболеть!       В школе тоже все пошло вкривь и вкось. Кто-то опоздал, кто-то не пришел, полил дождь, на сорок минут опоздали заказные автобусы до речного вокзала. Когда автобусы наконец приехали, вдруг выяснилось, что паром, которым они обычно плыли до острова, неисправен, и другого на замену нет. Еще час сопровождающие их взрослые по очереди ругались, истерили, что все придется отменить, а самые деятельные, кажется, успели обзвонить весь город из учительской и кабинета директора.       В конце концов решили ехать на двух автобусах до ближайшей к острову деревни, а там нанять катер для переправы.       — Чудесно, — проворчал Солныш. — Два часа тошниловки…       — Три, — угрюмо поправил Раск.       — Еще лучше!       Солныш был прав. Паршивая замена. Паромом по реке плыть чуть больше часа — и это ветер в лицо, изменчивое сентябрьское небо, запах железа, реки и водорослей, и винты взрезают кипящую зеленоватую воду, и проползает мимо берег или оба, то приближаясь, то отдаляясь. Если совсем не повезло с погодой — веселый галдеж, болтовня и настольные игры на закрытой палубе. И так хорошо, и эдак.       Автобус едет длинным кружным путем — и это просто три часа тряски в жаркой пыльной тесноте, где даже ноги лишний раз не выпрямишь. Невозможно сравнивать.       — К вам можно? — неуверенный голос кого-то из девчонок. Раск поднял голову. Мира. Все, что он о ней знал — что она мелкая, рыжая, близорукая и очень, очень тихая. Услышать, как она разговаривает, можно было, кажется, только на уроках литературы.       — Конечно, — сказал он просто.       — Иди сюда, — позвала Ялина, протягивая руки. — Сильно замерзла?       Раск проследил взглядом, как Мира, спотыкаясь в полутьме о ветки, осторожно пробирается мимо костра. Она куталась в стеганое одеяло, а как только села, Ялина обняла ее за плечи и прижала к себе. Сразу зашептались о чем-то.       Солныш тихо фыркнул. Ну да, тоже заметил. Вот любят девчонки такое — прилипнуть друг к другу, как сросшиеся близняшки. Что в первом классе, что в восьмом, ничего не меняется.       — Там холодно? — спросил Раск. — В домиках?       Мира мяукнула что-то невнятное, взглянув на него едва ли не с паникой.       — Там заледенеть можно, — ответила Ялина за нее. — И одеяла совсем тонкие.       Он переключил внимание обратно на костер. Еще немного прогорит — и, наверное, можно закладывать картошку… С этим уж точно справятся без него. И с костром справились бы, на самом деле: чуть медленнее разожгли бы, картошку закинули бы слишком рано, спалили бы несколько клубней — не велика проблема. Но раз уж взялся…       Раск поднял глаза и обнаружил, что все смотрят на него.       — Ну что там? — опять нетерпеливая Ветка. — Точно не пора?       Солныш картинно закатил глаза.       — Можно взять еще одеял в администрации, — сказал Раск Ялине. — И попросить обогреватели. В больших домиках есть печки, а для маленьких обычно приносят обогреватели.       — Не знаю, где тут администрация, — сконфуженно отозвалась Ялина.       — Я схожу. — Он помолчал, осторожно снимая бурлящий котелок с огня. Жар ощущался даже сквозь толстую перчатку. — Зеленый дом на въезде, если что. На будущее.       — Спасибо…       Вила и Ветка зашептались, хихикая. Раск сжал зубы, чувствуя, как становятся неуклюжими пальцы, распутывающие узел на мешочке с чайным набором. Лицо горело — но, наверное, это все жар и пар, и дым, и холодный ветер на переправе. В конце концов, шептаться девчонки могли над чем угодно, хихикать тоже, с чего бы принимать на свой счет?       Почему это вообще так раздражает?       Дурацкий день. Непослушный костер, нелепый чайный мешочек, тугие узлы. Все наперекосяк.       Начал накрапывать дождь. Совсем слабый: если бы не толстый тент, натянутый высоко над головой, можно было бы и не услышать.       — Чай готов, кому?       Выяснилось, что всем. Только Мира пришла к костру без кружки, и Раск, покопавшись в сумке, выдал ей свою запасную; девчонка так смутилась, что даже не смогла "спасибо" выдавить. Снова захихикали по ту сторону костра.       От котелка с чаем валил густой пар, пахнущий дымом, душицей и чабрецом. Сносно, но в следующий раз надо что-то еще добавить, подумал Раск рассеянно. Мяты, может… И лист смородиновый так себе, неудачная какая-то у Рохов на даче смородина, не чувствуется совсем…       — Еще бы мяска, — мечтательно сказал Солныш, забирая свою кружку. — Или сосисок пожарить…       — Могу предложить копченую грудинку, — сообщил чуть насмешливый голос за спиной, и у Раска в груди одновременно ёкнуло и потеплело. — Но ее сначала надо украсть.       — Украсть? — удивилась Ялинка.       — А много? — спросил Солныш с интересом.       — Привет, — сказал Раск, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплыться в широкой глупой улыбке от уха до уха. По ту сторону костра шептались Вила и Ветка, и все опять смотрели, чтоб их, пропади они пропадом, так что он только улыбнулся уголком рта, почти не взглянув на Кану.       Почему на нее так хочется смотреть?       — Привет, — отозвалась она, садясь на самый краешек скамьи. — Есть сахар?       — Есть, конечно. — Раск опять закопался в сумку. — Чай будешь?       Она мотнула головой.       — Не, некогда.       — Погоди, что там насчет грудинки? — уточнил Солныш. — Я запомнил.       Кана весело фыркнула.       — Хухрычиха отобрала, еще в автобусе. Там не только грудинка, куча всего, что ребята с собой взяли… Сказала, в холодильник у себя сложит, чтобы не испортилось. — Она вытащила руки из карманов и протянула их к костру, растопырив длинные пальцы. — Забрала и забыла. У нашего костра зреет бунт.       На ней была уже знакомая рыжая толстовка, но Раск только сейчас заметил, что к капюшону пришиты маленькие треугольные ушки. Сама пришила?       — Так сходите, — сказала Ялина, все еще обнимающая Миру за плечи. — Зачем терпеть?       — Это же Хухрычиха, — честно ответила Кана, все еще грея руки. Раск передал ей баночку с сахаром, и та исчезла в кармане толстовки. — Спасибо… Никто не хочет идти первым.       Солныш понимающе хмыкнул.       Классная руководительница у класса, в котором училась Кана, была неприятная. Не то чтобы откровенно злая, просто какая-то… скользкая. Суетливая, склочная, душная. Придешь к такой с простым вопросом — уйдешь с зубной болью и ощущением, что тебя в чем-то липком изваляли, а на вопрос все равно не ответили.       У класса Раска она вела географию: ерундовый, неважный предмет, как считал Раск, а с такой училкой совсем уж неинтересный.       — Ну что-то делать надо, — опять Ялина. — Не оставлять же так…       Кана тихо рассмеялась.       — Ага. У нас выдвинули несколько предложений. Вооруженное ограбление, кража со взломом под покровом ночи или анонимный шантаж в письменной форме. Чем шантажировать — пока не придумали. Есть идеи?       — Не особо, — признался Раск. — А более мирные решения не рассматривались?       — Шантаж — это вполне мирно, — нарочито наивно сообщила Кана, хлопая глазами. — Да и кража…       — Ну, в рамках закона…       — Ну ты еще переговоры предложи…       В костре внезапно сломалось пополам и рухнуло объеденное огнем полено, брызнув искрами; Раск с трудом подавил желание отшатнуться.       Проклятые сны. Позавчера дом старухи сгорел дотла. Он помнил, как огненные брызги касались его кожи — тонко, почти бесплотно. Точно сухие лепестки или мертвые насекомые.       Настоящие искры от настоящего костра танцевали и таяли в ночном воздухе, призрачные, как сон.       — Ладно, пойду… — пробормотала Кана рассеянно. — Народ там компот варит.       Раск встал одновременно с ней — слишком поспешно, едва не опрокинув котелок с остатками чая, и тут же мысленно отвесил себе леща. Хотелось бы думать, что никто не обратит внимания, но нет. Вряд ли. Кто-то хихикнул, и в этот раз, кажется, даже не Вила с Веткой.       Да шли бы они!..       — А я в администрацию, — пояснил он, столкнувшись с Каной взглядом. — По делу.       Показалось — или она обрадовалась? От одной мысли, что обрадовалась, у него словно чуть выше солнечного сплетения вспыхнула лампочка, горячая и яркая, и он невольно расправил плечи.       — Эй, а картошка? — встревожилась Ветка. — Это ж тебя сколько ждать еще?!       Раск пожал плечами, закручивая свою кружку-термос.       — Угли готовы. Дальше справитесь. — Криво улыбнулся. — Да и вообще, что мальчишки в этом понимают?       И нырнул в темноту вслед за Каной.       Конечно, она пошла с ним. Только на минутку к своим заглянула, чтобы отдать несчастную баночку с сахаром.       — Надоели, — сказала, вернувшись. — Только и делают, что ноют. Ну, веди.       После горячей, дымной горечи костра ночная прохлада освежала, как пригоршня воды в лицо, ее хотелось пить. И то ли поэтому, то ли оттого, что все сегодняшние шепотки и переглядки остались позади, по ту сторону темноты, напоенной дождем и запахом прелых листьев, больше не трогая и не задевая, Раск наконец-то вздохнул легко. Как после долгого перехода скидываешь с себя рюкзак — и чувствуешь себя таким невесомым, что, кажется, можешь случайно оторваться от земли.       Не такой уж и плохой день, если подумать.       Завхоз — раздраженная тетка с кругами под глазами — поначалу рявкала "ничего не могу сделать" и "приведите взрослых, тогда поговорим", явно пытаясь от них отделаться. Раск сам не совсем понял, как так вышло, но под конец разговора она успокоилась и была вполне дружелюбна. А когда ушла, Кана, до сих пор молчавшая у него за спиной, вдруг ярко улыбнулась и показала большой палец.       — Это было круто, — сказала она чуть позже, снаружи. — Знаешь, тебе надо подумать о профессии укротителя.       — Укротителя кого? — усмехнулся Раск, чувствуя себя польщенным и смущенным одновременно.       Она пожала плечами.       — Да хоть старых грымз. — Хмыкнула. — Папа все время жалуется, что у них в бухгалтерском отделе сплошные змеи. Вот бы, говорит, кого-то, кто сыграет им на дудочке.       — Не умею на дудочке.       — Научишься, — беззаботно отозвалась Кана. — Это наживное.       Они шли по тропинке, почти соприкасаясь локтями — только почти, только локтями, но Раску все равно казалось, будто его левая рука медленно тлеет, будто бревно в костре. От кончиков пальцев до ключицы.       Возвращаться к однокашникам не хотелось совершенно.       — Кстати, — вдруг осенило его, — о грымзах. Как думаешь, кто-то уже ходил к Хухрычихе?       — За жрачкой? — Кана хмыкнула. — Нет.       — Пойдем?       — Пойдем, — без колебаний согласилась она.       Впрочем, похоже, с каждым пройденным метром ее решимость таяла, слезая слой за слоем, как шелуха с луковицы. Когда впереди, за длинными ровными стволами сосен, замаячил костер взрослых, она вдруг остановилась и схватила Раска за рукав.       — Слушай, а ты уверен? Может, ну его…       — Ты что, боишься? — спросил он слегка насмешливо.       Фонарь, устало моргающий над крыльцом ближайшего домика, подсвечивал ее лицо — неуверенное, даже растерянное. Необычно для Каны.       Сам Раск ощущал только азарт, точно ищейка, вставшая на след. От костра взрослых — хорошего, жаркого, высокого — несло жареным луком, и мясом на углях, и, кажется, пряным вином; кто-то не очень складно тренькал на гитаре, а несколько голосов подпевали нестройным хором. Уж точно ничего такого, что могло напугать.       Кана отпустила рукав.       — Хухрычихи? Да не… просто…       Она, прикусив губу, несколько секунд смотрела в сторону костра, а Раск, как завороженный, глазел на ее профиль — гладкая загорелая кожа, нос с едва заметной горбинкой, острый подбородок. Длинные ресницы. Он почему-то впервые вообще заметил, что у нее есть ресницы, да еще и такие… неожиданно красивые.       — Они же там все перепились, — пробормотала Кана, и непонятно, чего в ее голосе было больше: отчаяния или отвращения. — Даже здесь несет, фу…       От костра донесся взрыв хохота, и она замолчала, нервно запустив ладонь в волосы. Короткие мокрые вихры от этого совсем встали дыбом, как иголки у ежа.       Раск усмехнулся, внутренне забавляясь. Он-то чувствовал себя так, словно может ходить сквозь стены. Швырять огненные шары. Повелевать армиями — была бы армия, которой нужен полководец. Ха!       А была всего лишь Хухрычиха, скучная старая тетка, учительница географии. И Кана, обычно такая бесстрашная, но — надо же, вот странное открытие — робеющая перед взрослыми. Непонятно, почему, но это только добавляло ему уверенности в себе. Как в сообщающихся сосудах, мелькнуло в голове: в одном убыло, в другом прибыло…       — Подожди здесь, — сказал он негромко. — Я все сделаю.       И ушел к костру, чувствуя спиной ее взгляд.       Ходить сквозь стены не пришлось. Швырять огненные шары — тем более. Раск вернулся уже через несколько минут, ухмыляясь до ушей, и показал взволнованной — будто на медведя ходил, ей-богу! — Кане свою добычу: латунный ключик на простом кольце.       — Пойдем, — сказал он, махнув рукой. — Мне рассказали, где что лежит.       — И все? — не поверила она. Догнала в два шага, пошла рядом.       Раск пожал плечами, посмеиваясь.       — И все. Как ты и сказала, они там все перепились…       — Гадость какая, — снова сморщилась Кана.       — Поэтому веселые, добренькие… Вот, — он остановился перед двухэтажным домиком, — вроде этот.       Ключ подошел, замок открылся с одного щелчка; подростки вдвоем, плечо к плечу, ввалились в неосвещенную, тесную прихожую, пахнущую старой масляной краской. Потом дверь с тяжелым скрипом захлопнулась за спиной, и они мгновенно ослепли — темнота стала абсолютной. Хоть выколи глаз.       — Где-то здесь… — почему-то шепотом сказал Раск, пытаясь нашарить пальцами выключатель на прохладной стене. Наткнулся на теплую ладонь Каны, делавшей то же самое. Вздрогнул, как от ожога.       Оба отдернули руки.       Сердце заколотилось где-то под горлом, отдавая в виски и уши; он с ужасом подумал, что наверняка Кана все слышит: и этот гулкий стук, и сбившееся дыхание. Это было так мучительно, страшно неловко, что Раск просто застыл, как статуя, с пересохшим ртом, чувствуя, как паника, разрастаясь, выжигает его изнутри. Вся его уверенность и бравада вдруг слетели, точно пух с одуванчика.       Тихий щелчок.       Кана включила налобный фонарик, и Раск увидел, что она улыбается. Скованно, одними губами, но точно не насмешливо.       — Совсем про него забыла, — сказала, словно извиняясь. — Куда дальше?       Она стояла совсем рядом, и лицо, подсвеченное фонариком сверху, было так близко, что он видел россыпь веснушек на ее коже — совсем бледных, едва темнее загара. Обветренные, сухие губы. Распахнутые золотисто-карие глаза — и в черноте расширенных зрачков, как в глубине колодцев, утонувшей тенью отражался он сам.       Раск сглотнул. С трудом отвернулся. Толкнул рукой следующую дверь.       — Сюда. — Голос охрип, будто он не пользовался им пару столетий.       Сквозь занавески в комнате сочился жидкий уличный свет — то ли от фонаря, то ли от окон соседнего домика. Немного, но достаточно, чтобы не искать выключатель еще и здесь. Холодильник обнаружился под лестницей; Раск вытащил увесистый пакет с продуктами, раскрыл, и Кана, подойдя тихо, как кошка, заглянула через Расково плечо, светя налобным фонариком внутрь.       — Ну и все, — сказала она. — Страхов-то было…       От нее волнами исходило тепло. Или просто его самого бросало в жар оттого, что она рядом.       — Проверять будешь? — попытался пошутить Раск. Вышло как-то не очень, и голос все еще звучал надтреснуто. — Вдруг там съели половину.       Она подняла на него смеющиеся глаза. Опять — так близко, так…       — Ну нет, — сказала. — Пусть нытики все пересчитывают. Пойдем?       Раск только кивнул, больше не рискуя разговаривать вслух.       Они вышли обратно в прихожую. Он потянулся было к входной двери, но Кана тихо позвала его:       — Раск?..       Он обернулся, успев поймать ее взгляд — глаза в глаза, одно мгновение, прежде чем она выключила фонарик. А затем все погасло, и Кана неожиданно обняла его в полной темноте.       В первый момент Раску показалось, будто его завернули в вату: стало так тихо, что он слышал только собственное ошалелое сердце. Но через пару секунд звуки вернулись, только темнота продолжала медленно, чуть покачиваясь, вращаться вокруг них двоих, будто засыпающая карусель.       — Спасибо, — шепнула Кана, и он почувствовал тепло от ее дыхания чуть ниже уха. — Вроде все это такая ерунда, но…       Он осторожно обнял ее свободной рукой и — да черт возьми, кто сейчас увидит, а она, кажется, не против — прижался щекой к ее мокрым теплым волосам, вдыхая их запах.       Так хорошо.       Ближе к ночи похолодало. С неба стекла вся облачная грязь, и пляж залило мертвым лунным светом.       Они вернули ключ от домика и принесли одноклассникам Каны злосчастный пакет — Кану в итоге провожали аплодисментами, а она кланялась во все стороны, прижав руку к груди, как приглашенная звезда после концерта. Потом забежали угостить Солныша грудинкой — вернее, Кана забежала, а Раск остался стоять в темноте, не дойдя до костра с десяток шагов.       — Эй, а Раск где? — спросил Солныш.       — Доедает Хухрычиху, — сказала Кана таинственно. — Делает ожерелье из ее костей.       — А, значит, картошку ему не оставлять?       — Ну конечно! — возмутился Раск у него за спиной.       Солныш, весело ухмыляясь, передал Кане несколько клубней, завернутых в салфетку. Скорее всего, давно уже отложил.       Они съели эту картошку, остывшую и пачкающую пальцы черным, прямо на пустынном пляже, бросив хобы на холодный, мокрый песок в метре от прибоя, и запили горячим чаем из термокружки. У запасливой Каны с собой были еще остатки грудинки, сыр и горстка орехов — поделили и это. Оказывается, оба здорово проголодались, так что их не смущала ни зола на пальцах, ни то, что кружка одна на двоих.       — Пойдем, — первой подскочила Кана. — Холодно!       — Можно вернуться к костру, — предложил Раск, глядя на нее снизу вверх. Она энергично растирала ладони, дыша на них, и изо рта струйкой шел пар.       — Делать нечего! — фыркнула — еще одно облачко пара. Кивнула в сторону. — А что там?       Он пожал плечами.       — Ничего. Берег. Ты не была?       — Я и здесь не была. — Кана начала пританцовывать на месте и размахивать руками, согреваясь. — Ну и холод! Давай туда?       На ней, как всегда, были легкие кеды и потрепанные джинсы, одновременно слишком широкие и слишком короткие для ее длинных худых ног, и Раск только сейчас сообразил, что она одета куда легче, чем он сам, ветровке поверх флиса и крепких туристических ботинках. Кана и в горах летом одевалась слишком легко, но тогда он не обращал внимания. Точно, тренер даже обругал ее в начале июльского похода за плохую экипировку, даже грозился обратно отправить…       Кана шла чуть впереди, вдоль линии прибоя, иногда включая фонарик, чтобы посветить себе под ноги — кажется, рассматривала речную гальку. Волны накатывали и откатывались, почти беззвучно облизывая песок, а Раск опять ощущал себя ужасным тугодумом и злился. Глупо будет предложить ей куртку? Уместно? А если она скажет "нет" и посмотрит на него, как на дурака? Черт, но она замерзла, видно же! Когда все стало так сложно?!       Окончательно разозлившись, он окликнул ее, а когда Кана, оглянувшись, остановилась, решительно стащил с себя ветровку и накинул ей на плечи, не спрашивая.       "Очень галантно, — с легкой издевкой одобрил внутренний голос — почему-то голосом матери. — Растет настоящий сердцеед". "Яблочко от яблони", — уже голосом отца. Раск как-то слышал, как родители обсуждали его в подобном ключе, думая, что он все еще в ванной, моет Грума после прогулки, и это было очень неловко и раздражающе. Одно дело, когда тебе десять и вся эта тема только повод для шуточек и смеха, и совсем другое, когда тебе уже четырнадцать, и…       Кана ошарашенно моргнула, глядя на него, и сердце успело на миг ухнуть глубоко вниз, а потом сделать кульбит, когда она неуверенно улыбнулась.       — Спа…       — Оооо, да у нас тут парочка!..       Раск дернулся, как от удара. Возглас был точно ведро ледяной воды за шиворот. Точно внезапная затрещина.       И угодливое хихиканье после этого — противнее, чем скрип ножа по стеклу.       — Фу, он что, не мог найти кого получше?       Голос Ветки он узнал сразу, а когда, обернувшись, нашел ее глазами — конечно, рядом маячила Вила, куда без нее, эти всегда ходили парочкой. Ветка и ее подружка-прилипала. Они стояли буквально в нескольких метрах, на невысоком, чуть выше человеческого роста, обрыве, где лес почти вплотную подходил к узкой полосе пляжа. И он, и Кана оттуда были как на ладони — на фоне воды и песка, высветленных луной.       — Ты знала, что он по мальчикам? — спросила Ветка у Вилы. Та опять захихикала, как мультяшная гиена.       — Надо сказать… Мире! — Вила задыхалась от восторга. — Она же… она…       — Бедняжка, — нарочито жалостливо протянула Ветка. — Надо ей объяснить, что дело не в ней. Поплачет, но зато…       — Сама не расплачься, — насмешливо посоветовала Кана. Ветка мгновенно окрысилась.       — А с тобой я еще поговорю, — пообещала она натянутым до дрожи голосом. — Через пару дней, подожди.       — Всегда пожалуйста, — ответила Кана очень вежливо, с хрустом разминая пальцы. — Моя ты хорошая.       Раск стоял, подобравшись и оцепенев одновременно, сжав зубы до скрипа. Похоже, то, о чем они говорили, каким-то неприятным образом касалось его самого, но он не был уверен, что хочет вникать. Вот чего точно хотел — чтобы Ветка исчезла вместе со своей подружкой-гиеной. Еще лучше — никогда не появлялась.       Исчезни, пропади пропадом, свались с обрыва в подземную пещеру до центра земли, уйди к черту собачьему, исчезни, исчезни, никогда не появляйся снова…       Ветка как будто вняла.       — Ну, не будем мешать, — глумливо сообщила она, цепляя хихикающую подружку за локоток. — Пусть Раск развлекается со своим… парнем, а мы пойдем…       — Расскажем остальным!       — Конечно, расскажем! — Ветка потащила Вилу за собой, но та медлила, оглядывалась, выворачивая шею, как жизнерадостная собачонка, которую выдернули поводком прямо из веселой кутерьмы. Только что язык не высунула. — Всем нужно знать…       Их шаги слышны были еще пару секунд, а потом чей-то голос пропел: "Тили-тили-теееесто!", — и почти сразу стало тихо.       Ушли.       — В голове пустое место, — передразнила Кана вполголоса. — Скатертью дорожка…       Раск медленно разжал кулаки, выдыхая. Кана внимательно, слегка прищурившись, смотрела на него.       — Знаешь что? — спросила она вдруг. — Это же твой профиль.       — Что? — не понял он.       — Будущие змеи. — Кана выразительно подняла брови. — Дудочка. Серьезно. Против таких — только дудочка, вот так…       Она изобразила пальцами в воздухе, будто играет на флейте — и это было так нелепо, неожиданно, не к месту, что через пару секунд оба хохотали, схватившись за животы.       И сразу стало легче.       — И вовсе ты не похожа на парня, — уверенно сказал Раск, когда смеяться оба устали. — Не обращай внимания. Эти… просто дуры.       Кана криво ухмыльнулась, но лицо ее так явно просветлело, что Раск почувствовал прилив облегчения. Похоже, нашел правильные слова.       Они снова, не сговариваясь, пошли вдоль прибоя. Поднимался ветер, пока совсем слабый, но плеск волн стал громче, навязчивей. И запах дыма совсем пропал — остались только свежесть, сырость, речная вода.       — Ветка — трепло, — заявила Кана. — И всех уже этим достала. Так что она скорее себя выставит посмешищем, чем… А, ерунда. Проехали. — Скинула капюшон, обернулась. — Слушай, а расскажи лучше, как ты добыл ключи у Хухрычихи?       — Да что рассказывать, — Раск пожал плечами, не доставая руки из карманов. — Пришел, попросил, ушел…       Кана хмыкнула.       — Ну уж нет, — сказала. — Так не годится.       — В смысле?       Она остановилась, озираясь. Подняла с песка веточку плавника, кривую, побелевшую от солнца и воды. Торжественно выставила перед собой, указывая на Раска:       — Храбрый воин, сегодня ты победил дракона! Бой был тяжелый и долгий, но ты выстоял! — Раск прыснул, и Кана вслед за ним тоже, но почти сразу опять сделала серьезное лицо. — Сим повелеваю… повелеваю… Ты заслужил награду! Сундук золота и полцарства в придачу!       "И принцессу", — невольно подумал он, но прикусил язык. Принцесса — это что-то из Лискиного лексикона, слово-игрушка для маленьких девочек, сладкое до липкости, как перележавшая сахарная вата. Кана смотрела на него, Раска, блестящими яркими глазами, раскрасневшаяся и взъерошенная, одетая в мешковатые старые джинсы и его куртку, и была слишком… живой. Слишком настоящей для приторного "принцесса".       Ему казалось, что он снова чувствует запах ее волос. Будто воздух вокруг уплотнился, а время замедлилось, как тогда, в тесной темной прихожей, когда она обняла его.       Раск поискал глазами другую палку. Поднял ту, что выглядела ровнее других, взвесил в руке — дерево было чуть влажным, прохладным, гладко обтесанным рекой. Перехватив поудобнее, выпрямился, глядя Кане в глаза, и вдруг расхохотался, как злодей из киноновеллы.       — Мне мало полцарства! Хочу все!       Ее глаза вспыхнули таким неподдельным восторгом — как у Грума, радующегося первому снегу, как у Лиски при упоминании каруселей, дня рождения или зоопарка.       — Изменник! — кончик палки почти уткнулся Раску в грудь. — Мы доверяли тебе!       — Ха! Защищайся!       Кана, смеясь, отбила первый выпад почти в пируэте.       Он понял, что что-то не так, только к обеду следующего дня. Может, даже позже.       Все накануне засиделись у своих костров, а утром не хотели выбираться из-под груды одеял и выходить из прогретых за ночь домиков. Одноклассники ныли и жаловались, взрослые страдали похмельем, все ползали едва-едва, как сонные мухи, и только физрук еще пытался выполнить план и загнать школьников на какие-то старты и перетягивание каната.       Беспокойство скребло Раска изнутри с самого утра, мелкое, как заноза, но такое же раздражающее. Что там наговорила Ветка остальным? Кана верно вчера сказала: Ветка трепло, вряд ли кто всерьез ей поверит, что бы она ни наплела. Но промолчать она не могла точно. Или могла?       До него не доносилось даже эха сплетен, и это как-то… настораживало.       Часам к двенадцати физрук изловчился собрать почти всех на одной поляне и начал соревнования, несмотря на усиливающийся дождь. Ветки и Вилы не было. Раск невольно искал их взглядом в толпе — и раз за разом не находил.       — Ты Ветку сегодня видел? — спросил он у Солныша. Тот, сонный, не в духе с самого утра, посмотрел на него с хмурым недоумением.       — Даже в костре сжег парочку.       — Да я не об этих…       — Шуткуй с кем-нибудь другим, — сердито отмахнулся Солныш. — Нет настроения.       Раск замолчал, раздосадованный и сбитый с толку.       Через час дождь перешел в ливень, и турслет закончился, так толком и не начавшись. Все разбрелись по домикам, греться и собираться. Раск, наглухо застегнув куртку и подняв капюшон, сходил к костру. Огонь, ненадолго разожженный перед завтраком, погас, перевернутый котелок лежал в груде остывшего пепла, а на скамье, грубо сбитой из посеревших от солнца досок, сиротливо стояла его собственная запасная кружка с остатками чая на дне. В чае, на подернутой маслянистой пленкой поверхности, дергая лапками, тонула муха.       Дождь отчаянно барабанил по тенту. Словно хотел внутрь.       Раск ополоснул кружку и котелок в уличном рукомойнике.       У другого костра он нашел Кану с подружкой. Кана, завидев его, вскинула лицо и улыбнулась так светло и открыто, что у Раска заныло в груди. Он нашел в себе силы улыбнуться в ответ.       — Ты не видела Вилу?       Она посмотрела как будто озадаченно. Пожала плечами.       — Вроде нет… Хочешь компот? Горячий.       Раск из вежливости согласился, хотя в присутствии непрерывно глазеющей подружки Каны ощущал себя таким неловким, точно у него образовалось полдюжины лишних локтей. И разговор не клеился. После нескольких довольно мучительных минут, все еще улыбаясь и честно глядя расстроенной Кане прямо в глаза, он соврал, что торопится, извинился и сбежал, чуть напоследок не поскользнувшись на мокрой траве.       Было бы поделом, если бы поскользнулся. Он чувствовал, что заслужил.       Беспокойство начинало перерастать в недоумение, смешанное с раздражением и тревогой. Раск терпеть не мог Ветку и недолюбливал Вилу, но их отсутствие его озадачивало.       Не просто отсутствие даже — а будто след простыл.       Могли они потеряться ночью в лесу? Но остров маленький, ночь была светлая и лунная, а местный лес — совсем не глухая чаща, тропинок больше, чем бурелома. Иди в любую сторону — выйдешь к берегу. Сорвались с обрыва на той стороне острова? Но их давно должны были и хватиться, и отыскать.       Может, они уехали ночью или утром? На случай, если кому-то понадобится помощь, у администрации базы должна быть связь с ближайшей деревней. Если им стало нехорошо, или за ними приехали родители, или…       Классная руководительница, Каста, разговаривала с завхозом под навесом летней кухни. Раск несколько минут топтался неподалеку, сумрачно сгорбившись и спрятав руки в карманы, гонял носком ботинка камешек по скользкой от воды плитке и пытался подслушать. Но говорили тихо. Слова терялись в дожде.       Невыносимо хотелось курить.       Когда завхоз ушла, Каста сама позвала его.       — У нас все на месте? — спросил Раск прямо. — Никто ночью не потерялся?       Она покачала головой.       — Нет. Я всех отмечала по списку утром. И час назад тоже. Что-то случилось?       — Не… — он замялся. — Не совсем. То есть, вот как вчера приехали… состав не поменялся? Никто не уехал раньше?       — Конечно, нет. — Каста так всматривалась ему в лицо, что хотелось отвести глаза. — Йеракс, если тебе есть что рассказать…       — Просто не могу найти кое-кого, — сознался он. — С утра не видел.       — У меня все на месте. — Она мягко улыбнулась. — Кого ты потерял? Если хочешь, я могла бы…       Раск на миг представил, как учительница приводит его к Ветке — та улыбается по-змеиному и самодовольно, а за ее спиной захлебывается смехом ручная гиена с лицом Вилы — и яростно замотал головой.       — Нет. Я сам.       Он почти убежал от нее, как до этого от Каны.       В домике было душно, влажно и холодно; по металлической крыше постукивал ослабевший дождь. Солныш, даже не расстегнув куртку, с ногами валялся в незастеленной кровати и лениво листал растрепанную детскую книжку, забытую кем-то из предыдущих постояльцев.       — Вещички собери, — сказал он. — Через полчаса на станцию. Мы во второй группе.       — Угу, — отозвался Раск. Солныш поднял голову.       — Ты чего такой убитый?       ...Они просто спрятались от него. Каста сказала, что все на месте, значит, все нормально. Но зачем? Для чего? Шутки ради — и так заморачиваться? Чего они хотели этим добиться?       Он почему-то чувствовал себя униженным. Уязвленным в самых лучших чувствах. Просто какой-то нелепый розыгрыш — а он повелся. Беспокоился. Искал. Спрашивал Касту! Распереживался, как дурак, еще думал сходить к девчонкам, да хоть к той же Ялине, поговорить… хорошо, что не успел.       К черту их! Их всех!       Он сердито затолкал в рюкзак кружку, мешочек с чайным сбором и запасную футболку, как попало, вперемешку со вчерашними носками, когда в плечо прилетело что-то мелкое.       — Пха! — обрадовался Солныш. — Прямое попадание, орудия к бою! Чего такой смурной?       Раск, нагнувшись и подобрав с пола шарик из смятой бумаги, молча отшвырнул его обратно в Солныша.       — Да какая муха тебя укусила? — обиделся тот.       Раск промолчал.       До станции они дошли, так и не заговорив друг с другом. Раск уже сожалел, но продолжал молчать из чистого упрямства. Солныш сопел, пыхтел, играл желваками, сердито косился, но тоже, видимо, не хотел сдаваться первым.       Выцветшая река отражала низкое серое небо, и бело-красный катер казался ярким, как бабочка; он уже стоял, покачиваясь, в конце причала, будто пришпиленный им к острову. Скользкие от дождя мостки скрипели и ходили под ногами, внизу тускло плескалась вода, пахло железом и гнилью. Взявшись за холодный поручень катера, Раск почему-то обернулся напоследок.       Просто розыгрыш. Глупая, бессмысленная шутка. Почему ему все еще так неспокойно?       Как будто что-то не сходится.       В автобусе ни Ветки, ни Вилы пока не было. Раск сел у окна и решил на всякий случай следить за причалом, но вскоре плотной стеной полил дождь, а Солныш наконец оттаял и начал отвлекать болтовней. Снова обижать его не хотелось.       Катер перевозит не больше дюжины человек за рейс, включая двух взрослых, и каждому нужно надеть спасжилет; к тому же поганая погода, и кто-нибудь наверняка опоздал, а может, даже забыл что-нибудь в домике и возвращался — всегда хоть один… С каждой минутой ожидание тянулось все медленнее, и Раск сам не заметил, как впал в какое-то мутное оцепенение. В конце концов, думал он вяло, куда эти дурочки денутся? Все равно сядут в автобус, рано или поздно. Надо в этот момент показать им… как ему все равно. Быть спокойным, словно…       Дремота затягивала его, как яма с битумом.       Он снова оказался на причале, длинной шпилькой вколотым в туманный берег, ночью, один, просто стоял, опустив голову. Внизу, под шаткими мостками, мутной черной массой копошилась вода, чуть слышно хлюпая о сваи, и от нее тянуло холодом — и тревогой. Тревога была так же ощутима, как влажный воздух, наполняющий легкие, как запах подгнившего дерева. Что-то осталось там, на острове, что-то важное, нужно вернуться…       Когда он сделал первый шаг, подломилась доска.       Раск очнулся в жаркой духоте, с нервно и неровно колотящимся сердцем, словно только что вынырнул из глубины. Где-то рядом разговаривали вполголоса, кто-то шуршал обертками и негромко смеялся; огни автотрассы расплывались в мокром окне. Мерно покачивался автобус.       Спина была покрыта холодной испариной.       — Ты храпел, — весело сообщил Солныш, слегка пихнув его локтем. — И пускал слюни.       Раск с трудом разлепил губы. Во рту так пересохло, что язык казался опухшим.       — Давно едем? — спросил хрипло.       — Да с час уже. Скоро остановка. — Солныш ухмыльнулся во весь широкий рот. — Девчонки уже полчаса ноют, что им очень надо.       Придорожное кафе было уже знакомо — они иногда останавливались здесь в других поездках. Огромная мигающая вывеска "Лучше, чем дома!", суетливая парковка, запах дыма и мокрого асфальта, жареных пирожков и выхлопных газов, горклого масла и бензина. Дождь лил, не переставая.       — Не пойдешь? — спросил Солныш. Раск мотнул головой, поглубже надвигая капюшон. — Могу тебе взять что-нибудь.       — Да уже дома поем.       — Как знаешь.       Внутри осталось всего несколько человек. Раск задержался, сделав вид, что ищет что-то в своем рюкзаке, и только удостоверившись, что Ветка и Вила не спрятались где-то в хвосте автобуса, вышел под дождь. Ждать.       Настроение у него было решительное и злое. Черт с два они теперь спрячутся! Поехали на втором автобусе? Отсюда он может следить и за вторым, мышь не проскочит.       Время шло. Вернулись Ялина и Мира, оживленно болтая, но при виде Раска Мира смолкла, будто испугавшись. Вернулся Солныш с пакетом бубликов для братьев, некоторое время стоял рядом из солидарности, потом пожал плечами, сказал "как-то мокро" и полез внутрь. Вернулась к другому автобусу и помахала рукой Кана, улыбаясь; Раск помахал в ответ. Спустя двадцать минут вернулись, кажется, все.       Кроме двоих. Ветки и Вилы.       Выглянула Ува, одна из дежурных родителей.       — Йеракс, скоро поедем. Заходи.       — Одну минуту, — сказал он.       Значит, они во втором автобусе. Как только проскочили?       Двери того авобуса уже закрывались, но открылись снова, когда Раск забарабанил по стеклу. В два прыжка оказавшись внутри, он стал жадно обшаривать взглядом салон.       Они должны быть здесь.       Должны быть.       — Раск? — позвала Кана, глядя на него расширенными глазами. Остальные тоже смотрели — кто-то насмешливо, кто-то настороженно, кто-то с любопытством.       — Парень, ты давай или туда, или сюда, — сказал водитель. — И так опаздываем.       Почти зашипев от злости, Раск выпрыгнул наружу. Они что, все против него сговорились?!       Каста поспешно выходила из кафе, копаясь в сумке. Раск шагнул ей наперерез, чуть не толкнув плечом.       — Йеракс! — ахнула она.       — Вета Огница, — сказал он напряженно, почти зло. — Вила Муравка. Где они? Вы же обещали. Вы говорили, они едут со всеми.       "Вы меня обманули!" — ему хотелось кричать ей в лицо.       Каста смотрела на него со странным выражением. Очень пристально.       — Раск, о ком ты? — спросила она после короткого молчания. — Какая Огница?       — Вета. — Он вдруг ощутил прилив дурноты, будто земля на миг изогнулась под ногами. В животе завязался узел. — Вила. Они ходят парой. Да что такое, это же ваши ученицы!       — Раск, — очень мягко сказала она. — Ты что-то путаешь.       — Путаю? — переспросил он ломким, как будто чужим голосом.       Ладони в карманах куртки стали липкими и холодными, и он сжал их в кулаки.       — У нас нет в классе Огницы. И Муравки тоже. — Каста опять помолчала. — Шестиклашка Муравка есть. Аника Муравка. Ты о ней, что ли?       Раск не ответил. Растерянно оглянулся.       Кана стояла на нижней ступеньке второго автобуса, схватившись за поручень, обеспокоенная и взволнованная. Из обоих автобусов на него смотрели, кто-то даже расплющил нос, прижавшись лицом к стеклу. В жарком свете фар огненной пылью искрил дождь, и дождь барабанил по железу, асфальту и ушным перепонкам.       Каста ждала. Все ждали.       — Йеракс?       Он с трудом сглотнул. Ему не хватало воздуха.       — Извините, — сказал, глядя в сторону. — Да. Я что-то перепутал.       Раск не стал звонить в дверной звонок — опасался разбудить спящую Лиску. Открыл своим ключом, ожидая напряженной тишины, запаха лекарств и ощущения, что попал в лазарет.       И с порога словно погрузился в теплое молоко, подкрашенное шафраном. Было почти жарко, по всему коридору мерцали золотые гирлянды и новогодние фонарики, и головокружительно пахло медом и специями. Раск разобрал ароматы корицы, бадьяна, апельсиновой цедры, но было и что-то еще, что он не вспомнил: сладко-терпкое, неуловимо восточное.       Он почти увидел, как родители готовили сегодня в четыре руки, подшучивая друг над другом, пританцовывая, и напевая, и сталкиваясь локтями на тесной кухне. Может, всего пару часов назад, когда…       Неважно.       Отец выглядывал из гостиной, придержи повизгивающего от радости Грума за ошейник.       — Отпускать? — спросил, хитро улыбаясь.       — Не так сразу, — попросил Раск, устало стаскивая тяжелый рюкзак. — Дай разуться.       — Тубудуууум! — черное существо летело на него через весь коридор, расправив то ли крылья, то ли перепонки. Было оно, впрочем, ростом точно с Лиску и звучало так же.       — Ты кто? — спросил Раск насмешливо, поймав ее, когда она ткнулась лбом ему в бок. Энергично поскреб пальцами черный синтетический ворс на капюшоне — там, где у воображаемого нетопыря могли бы быть уши. Лиска подняла сияющие глаза.       — Ужас на крыльях ночи! Тубудууууум! — Она закружилась и улетела в другую комнату, размахивая руками-крыльями. — Тубудуууум!       Отец отпустил Грума, и пес чуть не сшиб хозяина с ног, молотя хвостом. Раск, рассмеявшись, бухнулся на пол прямо посреди коридора, тут же закопавшись пальцами в черную шерсть.       Сейчас он ощущал себя так, словно каждый вдох вымывает из него страх и нервозность, как вода вымывает грязь. Он дома. Что бы ни произошло снаружи — он дома, в безопасности.       Все будет хорошо.       — Скучал, — сказал отец, садясь рядом и почесывая Груму спину. — Ходил за нами, как утенок, заглядывал всем в глаза, а стоило упомянуть тебя — бежал к двери искать.       Пес, извернувшись, все-таки лизнул Раска в лицо — тот едва успел зажмуриться. Снова прилетела Лиска-нетопырь, шлепнулась на пол, прямиком в гущу событий, и счастливо захихикала, когда пес на радостях стал облизывать и ее.       — Этой скакать не рано? — спросил Раск, кивнув на сестру. — Или уже выздоровела?       Отец пожал плечами.       — Температуру сбили.       — Я думала привязать ее к кровати, — донесся голос матери из кухни. — Васса запретил. Есть будешь?       — Под мою ответственность, — добавил отец, подмигивая. — Все будут!       — Значит, развлекались без меня? — шутливо упрекнул Раск. — Фонарики достали… Репетиция Нового года?       — Надо было себя подбодрить. А ты как? — отец протянул руку и ласково потрепал его по голове, как до этого Грума. — Хорошо провел время?       Раск криво улыбнулся и соврал:       — Нормально.       Он дома. Все будет хорошо.       И все же он никак не мог избавиться от странного ощущения, тугим узелком засевшего где-то под сердцем. Болезненного, беспокойного.       Как будто он только что пронес домой за пазухой чумную крысу.