Auf Keinen Fall

26 апреля 1945 года, Брунлиц. — Господин директор? Немного колеблющийся, почти незнакомый голос, сопровождаемый звуком открывающейся внешней двери, взволновал Оскара и он тут же пошел проверять: — Какую часть из "не входите в фабрику" вы не поняли? — Рявкнул он охраннику, быстро направляясь ко входу. Несмотря на то, что все источники предсказывали неминуемую капитуляцию Германии, ему все равно не нравилось, когда члены нацистской армии совали свой нос куда не следует. Шесть лет жестокости и непредсказуемости напугали бы кого угодно, и он не собирался рисковать жизнями своих евреев теперь, когда конец войны был в пределах видимости и осязаемости. — Простите, господин директор, — пробормотал охранник, не заходя за порог здания. Это был молодой человек совсем не высокого ранга, не тот, из-за которого Оскару пришлось бы утруждать себя изучением имени или подкупом, в частности, сверх обычного еженедельного ящика пива, который все солдаты низкого ранга были вынуждены делить, меньше чем бутылка на человека, — но господин комендант здесь. Оскар работал над тем, чтобы хорошо рассказать теперь, когда оберштурмфюрер СС Йозеф Леопольд не имел больше права угрожать жизни его работников, чем любой другой нацистский офицер или охранник. Но пришел не немец, а некий высокопоставленный австриец, которого охранник тоже называл господином комендантом, учитывая, что он принадлежал к группе сотрудников, которых Леопольд привел с собой из концентрационного лагеря Краков-Плашов, когда получал свое новое назначение. — Свободен, — Амон рявкнул на мужчину, и хотя его полномочия официально не распространялись на этот лагерь, ни у одного здравомыслящего подчиненного, бывшего или нет, не хватило бы здравого смысла задавать ему вопросы. — Амон? — Оскар в замешательстве уставился на него, когда охранник отступил, старательно избегая женщину, которая шла за неожиданным посетителем, и покорно закрыл дверь за собой. Хелен не стала ждать ни секунды, чтобы дотянуться до человека в форме, держа за руку Гета и поддерживая его со спины, когда другой нацист скрылся из виду, и тоже пошла вперед, потому что ноги гауптштурмфюрера дернулись без промедления, заставив Оскара тоже протянуть руку, едва удерживая его на ногах между ними двумя, когда он оседал. — Я не думала, что мы доберемся сюда, — прокомментировала Хелен. — Так, хорошо, — Оскар пытался сориентироваться и найти выход из их нынешнего затруднительного положения, которое в конечном итоге заключалось в том, что он наклонился, чтобы положить руку под ноги Гета и поднять его по-свадебному, неся более низкого мужчину вверх по лестнице в свой кабинет, где был диван, с Хелен на буксире. Подвиг оказался на удивление простым. Владелец фабрики носил своего приятеля и раньше, не раз, когда командир был слишком пьян, чтобы добраться до своей спальни в вилле самостоятельно, но никогда его вес не казался таким безжизненным и незаметным. — Что это? — Возразил Штерн, выйдя из своего кабинета на звуки суматохи. — Что он здесь делает? Разве его не уволили за кражу государственных денег? — Штерн, приведи сюда Штейна, — Оскар положил, казалось бы, потерявшего сознание человека на потрепанную кушетку, — ему нужен врач. — Что... Почему? — Бухгалтер, очевидно, был обескуражен его просьбой, его лоб глубоко нахмурился. Они, очевидно, не посмели бы причинить вред немецкому офицеру, но был ли какой-то вред в том, чтобы не оказать ему помощь, когда никто не смотрит? — Потому что я так сказал! — Оскар не стал смотреть на своего помощника, располагая конечности командира на диване. Он убедился, что Штерн действительно ушел, чтобы позвать другого еврея, а затем повернулся к Хелен. — Я рад, что вы сделали это. Я думал о том, что случилось с вами, когда Вена была взята. — Мы уехали до осады. Большинство нацистов сделали так же. — Хелен невольно взглянула на обручальное кольцо на пальце. Конечно, она на самом деле не была замужем. Она использовала вымышленное имя и личность, но ее документы сделали ее в лучшем случае женой нацистского военного преступника. — Так где вы были последние три недели? — На ферме около Волькерсдорфа. Амон был не в состоянии путешествовать. Оскар понимающе кивнул, но вернувшийся Штерн не мог оставить последнее без комментариев. — Вы называете господина коменданта по имени? — Он удивленно заметил, хотя, казалось бы, он не добавил других эмоций к своему обычному голосу. Хелен опустила голову. Ни в чем не было ее вины. Она не заставляла коменданта делать выбор, на котором он остановился, и она никогда не меняла себя, но она понимала, что никогда не будет полностью вписываться ни в одну из противостоящих групп, нацистской или еврейской, за исключением, возможно, Шиндлера, который никогда никого не осуждал, и сейчас с искренним беспокойством относился к своему больному другу. — Его тошнит кровью уже несколько месяцев, — сообщил он доктору, глядя на Хелен в поисках подтверждения, — ты можешь помочь ему, Штейн? Врач уныло стоял в стороне, реагируя так же, как и Штерн ранее, — С чего бы мне это делать? — Потому что ты врач, ради всего святого, — Оскар раздраженно потер лоб. — Все в порядке, — пробормотал Гет, давая понять, что он был действительно осведомлен о своем окружении, по крайней мере в какой-то степени, — Я бы тоже не стал помогать, — он инстинктивно повернул голову в направлении голоса друга с закрытыми глазами, пока что-то, казалось, не испугало его. — Оскар! — Он схватился за лацкан пальто Шиндлера, чтобы притянуть его ближе. Внезапное движение заставило его застонать и подтянуть ноги, почти дрожа от боли до такой степени, что промышленник тоже подскочил, чтобы обнять его и уложить обратно на диван. — Все в порядке, Амон, успокойся, я здесь. — Оскар... — Гет крепко сжимал в кулаке лацкан кремового пиджака своего друга. — Да, Амон, все будет хорошо, — владелец фабрики резко нахмурился, глядя на Штейна. Шиндлер прекрасно знал, что он может и чего не может просить у еврея и все же в этот момент ему хотелось большего. — Хелен, — вздохнул человек в форме, — она будет в безопасности здесь, пока все это не закончится, — бессвязно пробормотал он, чтобы добраться до того, что хотел выразить, давая понять, что он полностью осведомлен о причинах существования фабрики. — Ну конечно! — Успокоил Шиндлер, — Хелен всегда может к нам присоединиться. — Еще одно. Еще одна вещь, — прошептал Гет. — Что угодно, — согласился Шиндлер, предполагая, что это будет предсмертная просьба. — Леопольд. У него были бы приказы. Не от меня, — комендант посчитал необходимым уточнить, хотя должно было быть ясно, что у него не было полномочий по этому вопросу, — он должен убить всех пленников до капитуляции. Шиндлер обменялся мрачным взглядом со всеми присутствующими, — я знаю, Амон. — Правда? — Хмурый взгляд Штерна снова усилился. — У меня есть план, не беспокойся, — сообщил Шиндлер всем заинтересованным. — У вас есть оружие? — Австриец подумал, что было важно спросить. — Нет, но я не думаю, что Леопольд сделал бы что-то опрометчивое в данный момент, — бизнесмен всегда был оптимистом. — Хелен, — простонал Гет в направлении женщины, видимо, намереваясь что-то предпринять, когда он попытался немного приподняться. — О, да, — горничная вскочила, чтобы дотянуться до внутренней части своего пальто, как будто испуганно вернулась из какого-то транса в реальность. Она стояла там, уставившись на своего "мужа", протянула Люгер дулом вниз несколько смущенному Шиндлеру. Затем Хелен вытащила CZ 27 вместе с кобурой и всем прочим. Судя по всему, у нее были оба пистолета Гета. — Почему у вас его оружие? — Штерн неопределенно махнул рукой в том направлении. — Я сняла их с него, когда он попытался покончить с собой, — робко призналась Хелен, морщась, как будто то, что она сделала, было каким-то преступлением. Многие нацистские офицеры за последние несколько недель сделали то же самое, и вряд ли людям в голову часто приходила мысль остановить их. Окружающие были слишком ошеломлены, чтобы как-то отреагировать, только после того, как Хелен расстегнула пряжки на чемодане, который она принесла, и достала из него винтовку. — Я не думаю, что оружие решит проблему, не в этот раз, — насторожился Шиндлер, но все равно передал их своему бухгалтеру. — Слишком поздно переходить на другую сторону, не думаете? — грубо прокомментировал Штерн себе под нос. — Хелен, — снова подсказал Гет хрипло, что заставило женщину открыть чемодан шире и вытащить другой, меньший чемодан, который обычно используют для денег, и это именно то, что лежало в нем, что стало понятно, когда Хелен открыла его и положила на стол, повернув к бухгалтеру. — Для чего это? — Штерн растерялся. — Остатки денег, которые господин Шиндлер заплатил за переселение рабочих, — объяснила Хелен. — Так что Хелен останется в безопасности, — голос Гета был ясным и громким, несмотря на его состояние. Шиндлер нахмурился, — это не так работает, Амон. Я даже не понимаю, как ты мог подумать... — Он покачал головой, — кроме того, я заплатил тебе как минимум за пятьдесят человек. — Она стоит пятидесяти человек, и ты это знаешь. — Здесь она будет в безопасности в любом случае. Мне не нужны деньги за это. Штерн сделал шаг вперед и прочистил горло. — Да, да, — промышленник признал усилия его правой руки напомнить ему, как болезненно им нужны деньги, чтобы быть в состоянии обеспечивать рабочих. — Но знаешь, что? Помнишь, как пару недель назад ты приходил ко мне и спрашивал, есть ли у меня припрятанные деньги, о которых ты не знал, и я вручил тебе сумку с наличными? — Ну, от этого мало что осталось. — Но знаешь ли ты, откуда они взялись? Амон. Амон дал их мне, когда я навещал его в Вене. Как ты думаешь, чем я заплатил за провизию, которую привез с собой? — Я не понимаю. — Амон вернул их мне. Тогда мы все думали, что он умирает там с тем количеством крови, которым его постоянно тошнило, так что да, я не заберу все, что у тебя осталось, Амон. Тебе это понадобится, чтобы сбежать. Гет посмотрел на него безумным взглядом, который должен был передать душевное состояние его друга больше, чем его собственное, и пренебрежительно фыркнул, — Вечеринка окончена, Оскар. Именно в этот момент доктор, наконец, сделал шаг вперед, склоненный обстоятельствами, чтобы сказать, — Очевидно, я знаю об истории алкоголизма, но мне нужно знать немного больше, чем желудочно-кишечное кровотечение, чтобы хоть как-то помочь. Когда это началось? Штерн закатил глаза, прежде чем схватить чемодан с деньгами и уйти, чтобы не лезть не в свое дело, явно не в настроении наблюдать за спектаклем. Шиндлер вздохнул, выпустив часть напряжения из своих широких плеч теперь, когда конфликт был приостановлен на некоторое время. — В начале января, — вставила Хелен, — но у него регулярно были сильные боли в животе еще задолго до этого. Возвращаясь к Плашову, — она посмотрела на владельца фабрики для подтверждения. Они оба были там во многих из этих случаев. — Да, — Шиндлер ответил на вызов, — я много раз говорил ему прекратить пить это моторное масло. — Он все еще пьет? — спросил Штейн, теперь подойдя ближе, чтобы измерить пульс пациента, — пожалуйста, расстегните его форму и рубашку, — одновременно проинструктировал он Хелен. — Я пыталась совсем не давать ему, но ему становилось намного хуже, когда началась ломка. — Я бы предположил, с таким количеством алкоголя. — Кроме того, помимо обезболивающих, это единственное, что хоть немного утешает его. — Мы можем дать ему обезболивающее, — доктор ни в коей мере не был нежен, когда он двинулся, чтобы осмотреть теперь открытый живот. Это привело к тому, что Гет закричал, затем попытался убрать руку, и стал еще бледнее, когда беспомощно задрожал, побуждая Хелен взять его за руку. — Штейн? — Спросил Шиндлер, нахмурившись. — Как я уже сказал, я могу дать ему успокоительное, я не вижу особого смысла тратить то немногое количество пенициллина, что у нас есть. — Хотя бы для того, чтобы заставить его предстать перед военным трибуналом, чтобы он ответил за свои преступления, — Хелен привела наглый, необычный и дальновидный аргумент. Штейн, кажется, не знал, что делать. — И какой в этом смысл? Кроме того, я уверен, что уже слишком поздно для антибиотиков. Начался перитонит. Я предлагаю регидратацию водой, смешанной с солью и сахаром, чтобы немного снять боль. Возможно, даже немного алкоголя, просто чтобы остановить любые приступы, вызванные ломкой, если вы хотите продлить мучительный процесс умирания, который уже запущен. Возможно, вам следует застрелить его прямо сейчас, показав ему, что значит милосердие. — Мне стоит напомнить тебе, что мы все еще под властью нацистов, независимо от того, насколько близки могут быть силы союзников, — владелец фабрики был встревожен до такой степени, что пришлось тащить за собой доктора для разговора с глазу на глаз. — Ты действительно ничего не можешь сделать для него? Посмотри, кто просит. Это я, ваш директор, для которого вы обещали сделать все, и я не просил давать таких обещаний. — Господин комендант очень болен в любом случае. Но я мог бы также дать ему что-то, чтобы остановить кровотечение и подавить тошноту, — нерешительно промямлил Штейн. — Вот это уже лучше. — Ему нужно больше жидкости и переливание крови. — Разве у тебя нет для этого оборудования? — Шиндлер знал, что он лично приобрел подобные вещи для своих работников несколько лет назад. — Они немного староваты, но они должны работать, — еврей согласился, — вы хотите, чтобы я использовал пенициллин. — Все что угодно. Пожалуйста, — Владелец фабрики добродушно сжал руку другого мужчины. — Так точно, господин директор, — кивнул доктор и приступил к работе. С этим вопросом было покончено.