Потерянный рай, или Неопознанный Фантастический Протей

      За серыми да нескончаемыми каменными стенами светлые, но пустые комнаты с довольно скромным, даже можно сказать, аскетичным убранством: пара стульев в гостиной, небольшой столик, за дверью слева — некоторое подобие кухни, а чуть дальше, за коридором, если повернуть направо, сперва будет ванна, а дальше — спальня. Но это так — примерный набросок. И всё — пусто за этими каменными стенами, лишь нависли над ними пустынные и густо-чёрные тени. Лишь протянулись между ними змеино-беспрерывные и затемнённые коридоры. Коридоры. И двери. О да! Двери, которые перегораживают безмерное пространство между полом и потолком, вроде в пару метров промежуток, но сколько в этом промежутке таится всего того, всего того, всего того… За одной деревянной, рыжеватой дверью, которая успела с годами побуреть и отсыреть, шумел душ. А так во всём доме, в этом непроницаемом мешке из камня, ни единого звука, только ветер слабо стучался в стёкла немногочисленных узких окон, точно скребётся о стеклянные рёбра.       Ванная также была обставлена строго: один лишь душ, чуть отдаль от него — тумбочка, где лежала сейчас широкополая круглая шляпа (хотя кто-то говорит, что такой шляпы вовсе и не было, а была другая) с бледно-розовыми персиками и вечнозелёными, слегка помятыми листьями, и пять металлических крючков для полотенцев и одежды. С крайнего крючка поочерёдно висели: передник с чёрным витиевато-округлым узором из точечек и длинная лента с цветастыми прямоугольничками, затем белая блузка с прицепленным красным бантом, на блузке, где-то пониже, выцветшее пятно, видимо, от чая, затем длинное и элегантное синее платье с большим голубым бантом сзади. Большой голубой бант уже успел чуть побледнеть, выцвести, видны в приближении неровные, но ещё не рваные края. А были ли персики? Или только показалось? Правильно ли перечислил гардероб героини? (Рассказчик не помнит, так как ему вода брызгнула в лицо) И вот       за стеклянной стенкой… стоит она! под холодными и прозрачными каплями душа, которые только прикидываются беспрерывными потоками с узким диаметром каждая, а так это миллионы и миллионы крохотных капель, принуждаемые неотвратимой силой сливаться в общую струю и падать вниз. Падать вниз. Падать вниз. Падать вниз. О-о, они падают вниз и даже не знают, зачем они падают, для чего это нужно, кому это надо и выгодно ли вообще это отчаянное предприятие. Не имеет никакой сути. Ведь капли просто капали вниз в ванной, а некоторые даже стекали по гладкой коже пречистой и даже, думаю будет уместно это слово, небесной девы. Девушка тоже не знала, зачем и для чего они падают вниз, не знала, зачем она задаётся этим вопросом. Было ли это вчера? Возможно. А будет ли так завтра? Никто не отрицает. А что насчёт сегодня? Нельзя точно сказать, пока не определили метафизический статус наблюдателя в этом пространстве, что он думает об этих каплях, и существуют ли в ванной хоть какой-нибудь наблюдатель и сами капли. Сегодня — лишь одна из возможных комнат в этом причудливом и запутанном лабиринте, этих сегодня — миллионы. И снова безмолвные коридоры в глухом в восемь оград домишке эпохи Мейдзи, и они снова чередуются друг с другом, и не будет этому конца. Лишь из окна сверкнёт лучик солнца. Возможно, именно об этом и думала девушка, но лишь одна из вариаций её мыслей. В таком случае следует подумать над тем, а есть ли что-то ещё, кроме этого сегодня. Было ли когда-то вчера? Будет ли когда-то завтра? И нужно ли, что что-то было или что-то да будет? И не является ли жизнь чем-то иным? Её тёмно-бордовые глаза непрозрачно и тягостно отражались в каждой из миллиардов-триллиардов капель, которые так и продолжали бесцельно падать на позеленевшую плитку. А зачем плитка позенела? Ответ довольно удручающий: каплям нужно падать вниз. Падать вниз. Падать вниз. Падать вниз. Как       стулья. Большой голубой бант, если он, конечно, голубой и (что ещё более важно) большой и, разумеется, если он вообще существовал в том мире, о котором идёт речь. За серыми каменными стенами светлые, но пустые комнаты с довольно скромным, даже можно сказать, аскетичным убранством: пустые коридоры, пустые комнаты, пустые стены, за дверью лишь огромный пустырь, обставленный по четырём частям света одинокими и заметно (ого!) увядшими за двадцать лет деревьями. По безмолвным, пустым и заросшим травой и быльём тропинкам через пустой и глухой лес можно увидеть крохотный и глухой домишко эпохи Мейдзи, дверь которого приводит к пустым коридорам, пустой гостинной, пустой столовой, пустой кухне, пустой ванной, к чёрным запотевшим зеркалам — и ещё раз по коридорам мрачной невзрачной постройки двухвековой давности, коридоры сменяются коридорами, и всё так безмолвно, что звук, который лишь по случайному стечению обстоятельству всё-таки долетал бы издали, растворялся в этих пустых барочных коридорах и дощатых стенах, в пустых комнатах аскетичное убранство, аскетичная мебель, аскетические краски на картинах из сплошного чёрного, даже сама пустота стала аскетичной, даже если пол вдруг бы рассыпался и стал бы песком или даже гравием, то и он бы остался бы аскетичным и… пустым, и только коридоры сменяются коридорами, двери сменяются дверьми. За дверью — безмолвные двери. Двери. Двери. О, их невзрачные бурые доски, которые успели потускнеть за пару веков своего скромного служения этому дому. Ещё двери. Одни только двери. И ничего. Доски. Доски. Доски. Грубые доски. В маленьком домишке эпохи Мейдзи лишь на каждом шагу двери, и все они — точно тени, вымазанные чернилами, вертикальные двери, и они ведут к пустым комнатам с их старинным, но таким аскетичным, излишне аскетичным убранством, будто обитатель этого пристанища желает уморить себя голодом, но… и это бесполезно, бесполезно, бесполезно, увы, это бесполезно, бесполезно, бесполезно, бесполезно, неудача, бесполезно, бесполезно, бесполезно, и ещё раз бесполезно, бесполезно, бесполезно. И этот гул, который поджидает за каждой дверью, которую молчаливо преследует каждую юркую тень. Казалось, что все эти коридоры, чёрные зеркала, пустые комнаты, тяжеловесные двери и молчания вырастают в невиданных лабиринт с расходящимися тропками, проглатывающими каждый луч и каждый звук. Надо идти только вперёд. Без оглядки назад. Всё было очень далеко и… точно — наугад. Трещит птица. Она пытается петь. Но только трещит, а клюв лишь раскрывается, как у куклы, чтобы родить на свет звук, точно гвоздём с тонким, полувизгливым-полулязгающим и поддутым скрежетом проводят по сверцающе-звенящей глади зеркала. И ещё раз всё выглядело таким пустынным (насколько хватает глаз и ушей, чтобы охватить всем своим скудоумным разумом этот лабиринт вечно стремительнопляшущих слов) в этой юдоли дверей и коридоров. Снова и снова. Под буйным душем стояла стройная и обнажённая девушка. Красивая и чистая дева. Сквозь пар проглядывалось её голое и румяное тело. Стройные ноги. Стройные руки. Стройная талия. Миниатюрные и гладкие стопы. Округлые бёдра. Небольшая, нуу-у, плоская грудь. Розовые маленькие соски. И большая сочная попа, по коротой стекали тёплые капли. Соблазнительно стекали тёплые капли. Соблазнительно стекали тонкие капли. И тело для этих капель было точно нескончаемым коридором, который сменится ещё одним коридором. За водой, паром и запотевшим стеклом лица не видно, лишь нисходили до плеч, спины, да чуть ли не до самых бёдер длинные и гладкие волосы, цвета которых не разглядеть из-за пара. Сквозь пар проглядывало лишь чьё-то довольное недокукольное лицо, да и то, нельзя сказать с твёрдой уверенностью, что именно с такой мимикой можно сказать, что человек доволен. Всё-таки нет ничего более важного и значимого, чем лицо, а точнее — рот и алые губы (корректировка в описание: сразу отмечу, что в любом случае, как только будет встречаться лицо героини или кто-то из персонажей по чистой случайности посмотрит на неё, то вместо отчётливого лица увидит физиономию, которую точно замазали неровными, чёрными, круговыми движениями, точно долго-долго водили шариковой ручкой, чтобы замазать ошибку; однако лишь проглядывались складки лица и губы, любая мимика моментально схватывались и предельно понятны, но чаще всего по лицу можно было б сказать, что незнакомка довольна, разве что устала малость. Именно такое настроение и должно вызывать зачастую опасение — это маска смерти. Ну и сквозь эти чёрные раскосые круги просвечивалась пара тусклых рубиновых глаз). О чём бы ещё могла думать Незнакомка? О том, как и почему капли падают вниз? Или почему плитка зеленеет? Или отчего в этой постройке двухвековой давности, в этих безмолвных коридорах, в этих безмолвных комнатах, где развешаны чёрные зеркала и картины в тёмных тонах и в чёрных рамках, настолько пусто и аскетично? Или отчего так соблазнительно стекают тёплые капли по бёдрам и румяной упругой попе? Зачем? Зачем? Зачем? Почему? И кто я? И чьи это бордовые глаза отражаются в триллиардах капель? Что было вчера? Что будет завтра? Что?.. Что?.. Что?.. Девушка с       волосами, цвет которых не распознать, никак не могла определиться, на какой вопрос ей нужно отвечать сейчас. Сквозь рентгеновский луч: круглый череп, пустые глазницы, грудная клетка, изгибающийся змеёй позвоночник, монолитные кости плеч, предплечья, локтя, тазобедренный таз, коленные чашечки, прочие кости ног       очень-очень белые. Целые. В костях есть своё мистическое изящество, так как они не отбрасывают тени. Они такие, какими увидел всеведущий и всепроникающий рентгеновский луч. И без лишних подробностей в виде мускулатуры и кожного мешка, которые только вводят в излишнее заблуждение. Кости подобны бесценным и утерянным сокровищам, и увидеть их может лишь избранный, хотя кому какое дело, что находится в футляре из органических соединений, который лишь только кажется телом. Однако это никак в то же время не отменяло того, что голубой бант на самом деле был красным бантом, а красный бант — голубой бант. Лишь подчёркивало в очередной раз, что в душе всегда одиноко, всегда одиноко, всегда одиноко посреди переплетающих в восьми оградах коридоров. Как той самой капле, которая теперь досыхает на пышной левой ягодице и ждёт своего часа, когда превратится в тонкую оболочку пара. Что героиня сделает дальше: 1) Помоет левый глаз; 2) Помоет правый глаз; 3) Помоет нос; 4) Помоет свои волосы (невозможный выбор).