День за днем. Эпизод 1

Сидим, «веселимся». Задумчиво посасывая через трубочку коктейль, гадаю, когда же все это закончится. Иногда ловлю на себе унылые взгляды Андрея. Наташа, чувствуя общую скованность, поднимается, нарушая молчание: - Пойду, гляну, может Светка пришла. Калугин продолжает пребывать в прострации: - Какая, Света? Блин, тебе-то не все равно? Пусть валит, куда хочет. - Подруга моя, я говорила. Я, скоро! Провожаю ее недобрым взглядом - бывают же такие назойливые курицы… Андрей вдруг спрашивает: – Может быть, уйдем отсюда? Коктейль уже бьет мне в голову. Калуга, это похоже на бегство, а не на выбор одной бабы из двух. Меня так и подмывает спросить: - С чего это вдруг? - Ну, у меня такое ощущение, что ты здесь себя неловко чувствуешь. А-а-а, то есть ты идешь мне навстречу, а сам ты себя чувствуешь ловчее ловкого? А теперь вдруг у тебя появилось ощущение… Вот, молодец... А до этой минуты такого ощущения не возникало? Меня весь этот МТЮЗ начинает раздражать, и я с ехидной улыбкой переспрашиваю: - Я? - Да. - А ты? - А я, что? - Слушай, если ты меня хотел пригласить на ужин, какого черта ты позвал ее за наш стол? - Подожди, ну она же… - Что она? Мне не хочется, чтобы он принял мои слова за ревность, и я нахожу другой аргумент: - Ты знаешь, что завтра весь офис будет говорить, как мы здесь с тобой зажигали?! Лицо Андрея принимает насмешливо-недоверчивое выражение: - Да ладно, Наташка нормальная, никто ничего обсуждать не будет. - Серьезно? То есть ты ее уже хорошо знаешь, да? - Слушай Марго, чего ты к словам придираешься? - Это я придираюсь? Это, вообще-то, ты меня сюда... Приволок. Неожиданная резкая боль в боку заставляет забыть об упреках и застонать: - Ой! - Что, такое? Нога? Морщась, разворачиваюсь на стуле в проход: - И нога..., тоже. Калугин заботливо принимается уговаривать: - Ну вот, самое время свалить. Давай, собирай вещи и пойдем. Но меня конкретно колбасит – с правой стороны в боку, чуть сзади, словно шилом ворочают. Блин, что там расположено? Это не желудок и не печенка… Морщась от болезненных ощущений, причитаю сквозь зубы: - Подожди, подожди, подожди, Андрей, чего-то в почки вступило. - С чего это вдруг? Схватившись за спину, пытаюсь хоть как-то утихомирить боль, раздраженно фыркая: - Не знаю! Откуда я знаю! И чуть ли не вою, задрав голову вверх: - Да что ж такое! Мне конкретно плохо и теперь я скрючиваюсь вниз, ожидая, когда хоть немного отпустит. Как сквозь вату слышу голос Андрея: – Марго? В уши врывается громкий Наташин голос: - Не одно так другое, представляете, ее гаишники тормознули, то огнетушителя нет, то… Словесный понос порождает внутри волну раздражения и злости. Блин, когда же ты заткнешься! Андрей прерывает Егорову: - Наташ, подожди… Мы, пожалуй, пойдем. Чувствую на себе его сочувствующий взгляд: - Пошли? Бесцеремонный Наташин вопль пресекает попытку разойтись: - Ка-а-ак, ребята! Время же детское. Она шустро присаживается к столу, смотрит то на Андрея, то на меня, и продолжает визжать: - Да и потом, сами поели, а я тоже хочу! Да не ели мы еще ничего, успокойся. Но, Калугин тут же реагирует: - Тебе заказать, что-нибудь? Предложение неприятно царапает. Только что, ведь, уйти хотел! А если бы сейчас сюда подошли Любимова с Мокрицкой, он бы и их накормил тоже? А что? Заодно! Гулять, так гулять! Блин, мы так отсюда еще сто лет не уберемся. Зря я согласился сюда идти, зря! Держась за бок, продолжаю смотреть и удивляться этому индивидууму. Егорова же своего упускать не собирается – жрать так жрать, тем более за чужой счет: - Да! Я рис буду. Заботливый наш ищет глазами официанта и тут же машет тому рукой: - Будьте добры, порцию этого вашего фирменного риса. Принесите нам! Спасибо. Нам! Удивительный человек. Похоже, про меня уже и забыл. Егорова продолжает щебетать: - Андрюш, а пойдем, пока, потанцуем? Пока фирменный рис там готовят. Вот, стерва! Пытаюсь вложить в свой взгляд на парочку весь скепсис, который накопился у меня за сегодняшний вечер. Калуга, посматривая на меня, на ее предложение отрицательно качает головой: - Я не умею. - Ты что!? Ну, такой талантливый человек и не умеет танцевать? Правда, Марго? Капец. Отстань ты от меня. И так тошно! Хмуро бурчу: - Если ты обо мне, то у меня нога болит. Наташа голосом полным сарказма тянет: - Жа-а-аль! Но очевидно, что ни капельки. А потом поворачивается к Калуге: - А у тебя, тоже, нога? - Я, пас. Пытаюсь сдержать раздражение и терпеть болезненные вспышки в нижней части тела. Невольно раскачиваюсь взад-вперед на стуле. Еще немного и я тут сдохну, наверное... Наташа решительно поднимается, хватая Андрея за руку, и пытается тащить за собой: - Пойдем, я тебя научу, и ты сам не заметишь, как втянешься! Оппа-на! Подперев голову рукой, с любопытством и с какой-то тайной надеждой наблюдаю, что же будет дальше, наблюдая за реакцией Калугина. Ну, сделаешь, наконец, ты свой выбор или нет?! Давай, поставь на место эту сопливую дуру! Мне так хочется побыстрей это услышать, что я его провоцирую: - Иди Андрей, действительно, сходи, что тут такого? Попытка, не пытка. Мой голос натянут и наигран, я даже слышу, как он фальшив. Андрей продолжает смотреть на меня, будто чего-то ждет... Я тоже жду, и, кажется, напрасно... Блин, что тут такого сложного – выбрать! Не то, чтобы это было мне так нужно, но дело принципа! Ну, выдай хоть что-нибудь, а? Рявкни на нее: «Нет, я останусь!»… Или демонстративно уйди с ней… Но, только, не сиди истуканом, будто тебе все равно! Тупая Егорова, будто не замечая наших переглядываний, хватается за мои слова: - И я о том же! Она тянет Калугу за собой, и он послушно, оглядываясь, плетется за ней. Ну, вот… Буриданова осла подтолкнули, таки, к кормушке… Но это все лирика. Боль в боку не проходит. И внизу живота тоже. Может траванулся? Продолжаю прислушиваться к своему состоянию, которое мне нравится все меньше и меньше. Вот, опять отдалось, морщусь и беззвучно охаю. Как же мне хреново! Конкретно, физически хреново. И не только в боку, что-то там внизу туловища неправильно. Не так как всегда. С трудом поднимаюсь, опираясь на край стола и, оставив сумку висящей на стуле, торопливо отправляюсь в туалет… Добравшись там до зеркала и, оперевшись на раковину, приближаю свой face к отражающей поверхности. Ну и видок! В гроб кладут краше. - Бли-и-и-ин! Ну, как же мне хреново. Нет, все-таки внизу что-то происходит. Расстройство желудка или с мочевым пузырем? Хрен знает, какие у баб болезни бывают. - Да что ж там такое!? Морщусь от тянучей боли, которая охватывает уже, кажется, весь низ, отворачиваюсь от зеркала, чтобы навалиться без сил рукой на стену: -Фу-у-у-у… Уронив голову вниз, пытаюсь переждать и успокоиться. Но нет, только хуже. Опять вскинув голову, с силой бью ладонью о стену - кажется, все-таки, мочевой пузырь, там, в трусах, что-то не так: - Черт, ну, на хрена я пил этот мохито? Перебравшись к другому зеркалу, упираюсь в раковину двумя руками – меня крутит и шатает от всех этих непонятных ощущений: - Е-мое, ну это же невозможно! И вдруг застываю, с ужасом чувствуя, как что-то изменилось, там между ног, будто что-то потекло, причем ощутимо. Опасливо кошу глаз вниз, потом резко опускаю голову… Блин, ужас, обделался что ли? Какой позорище-то... Отхожу от раковины, нагибаюсь, осматривая с опаской ноги. Нет, вроде внешне все, как прежде. Все застряло в трусах? Продолжаю прислушиваться к себе, опять таращусь в зеркало, уперевшись руками в раковину… Стой, не стой ясности не будет. Надо решиться и заглянуть правде в труселя. А, будь что будет: - Да, ну, на фиг! Закрывшись в кабинке туалета, задираю подол платья, спускаю вниз колготки с трусами… На белье, на ногах что-то темное и липкое К горлу подступает комок рвоты. Это, что за гадость? Это, кровь? Меня начинает тошнить, и голова начинает кружиться от ужаса – кажется, я умираю! У меня внутреннее кровотечение! Но откуда? И тут я понимаю, что это такое. И от этого мой вопль еще отчаяннее. - А-а-а! Господи, наверно это надо чем-то заткнуть! Судорожно оглядываюсь вокруг, отматываю, наверно, четверть рулона туалетной бумаги и запихиваю его в трусы. Капец, капец, капец! Торопливо натянув колготки вверх, одергиваю платье, открываю дверь кабинки и выползаю в раскоряку, на полусогнутых, наружу. Замерев в дверном проеме, цепляюсь за него одной рукой, чтобы ладонью другой стереть холодный пот со лба: - Капец! Это же полный капец, полный капец… Закрываю глаза, и из груди рвется стон отчаяния: - Мамочка, я сплю? Наконец, собираюсь с силами и, оттолкнувшись рукой от стены, иду в зал, где веселье продолжается своим чередом и играет музыка. Сесть уже не решаюсь, оглядываю танцующую толпу, среди которых где-то, Андрей и Наташа. Но я их не вижу. Слава богу, их нет за столом, а то ведь стыда не оберешься. Снова прислушиваюсь к себе. Теперь это уже не так болезненно, но зато противней. Склонившись над своим стулом , снимаю со спинки сумку с пиджаком и вешаю ее на плечо. Потом пугаюсь - нет, так дело не пойдет, вдруг там сзади проявится пятно… Стыдобища-то будет... Спустив сумку на локоть и прикрываясь ею с тыла, отступаю к выходу, лавируя между столами и стульями. *** Выхожу из ресторана и мысленно благодарю Калугу, что не потащил меня, за тридевять земель, на другой конец города. Как–нибудь, да доковыляю до дома. Пешком меньше проблем - помню, однажды, уже давно, одна моя бывшая так угваздала сиденье в предыдущей машине, что пришлось менять чехлы... Все также прикрываясь сумкой, захожу в ближайшую аптеку и испуганно разглядываю ряды витрин с выставленным «товаром для женщин». Нет, одному с таким изобилием не справиться. Достав мобильник, набираю номер Сомовой и считаю длинные гудки. Наконец, та откликается: - Алле. Я буквально шиплю в трубку: - Ань! У меня капец! - Кто бы сомневался… Какой по счету? Пугливо оглядываюсь по сторонам: - На этот раз самый, самый, самый полный! - Ну, ладно, что случилось? Пытаюсь говорить тише: - Ань, я сейчас в аптеке. В голосе подруги звучит тревога: - Господи, что-то произошло? - Короче, Ань… Черт, язык не поворачивается говорить о таких вещах. Ловко вешаю сумку на локоть, потом прикрываю ладонью рот возле трубки: - У меня эти! - Что, эти? Я не понимаю. Что, эти? - Что? Что ты не поняла? Разгорячившись, убираю руку от мобильника, уже не прячась: - У меня начались! Сердито цежу сквозь зубы: - Ну, что ты как маленькая! В трубке раздаются смешки: - А-а-а… Хе… Ну, поздравляю тебя. - Ты сейчас издеваешься надо мной? Снова оглядываюсь по сторонам, и снова прикрываю рот рукой: - Ань, слушай, скажи, что мне надо купить, а то я здесь как партизан. - Ну, я думаю тебе лучше всего купить упаковку тампонов. Ну, просто, подойти к кассиру и попросить. Вот так вот вслух брякнуть? - Ань, ты вообще соображаешь, что ты говоришь. Как я попрошу? - Ну, элементарно. Нервно вздыхаю. Как мужику спрашивать про эти ваши тампоны? Я даже не знаю, как они выглядят. Мой голос срывается: - Да у тебя всегда все элементарно, блин! Захлопнув крышку мобильника, топчусь на месте, морально собираясь с духом. Неожиданно рядом раздается женский голос: - Простите, я могу вам помочь? Ошалело приоткрыв рот, смотрю на внезапно пришедшую помощь: - Да... Девушка… Э-э-э. Нервно лезу в сумку, потом, опомнившись, вешаю ее опять на локоть. Надо как-то внятно сформулировать возникшую потребность, но получается только блеять: - Девушка… Э-э-э. Облизнув губы, забыв про помаду, бормочу, потирая пальцами лоб: - Пожалуйста… Вы не могли бы, мне… Как бы вам объяснить-то… Умоляюще заглядываю ей в глаза: - Ну, вы понимаете, да? Она безмятежно улыбается: - Что вас интересует? Язык как деревянный. Начинаю по второму кругу: - Как вот это объяснить… Сотрудница вдруг радостно кивает: - Понятно, пройдемте со мной. Ну, слава богу. Она ведет меня совсем к другой полке и сует в руки пару каких-то коробочек. - Выбирайте! Вот эти стандартные две полоски, вот эти немецкие, они конечно достовернее. Но на более больших сроках. У вас какая неделя? Если лично про меня, то и месяц бабский не прошел. Это я и без твоих тестов знаю: - Пятая Хотя нет, еще четвертая не кончилась. Сотрудница сует пачку с тестом мне в руки: - Тогда, лучше эти. Тряся бестолково полученной коробкой, тороплюсь уйти подальше: - Спасибо, большое. Приходится снова звонить Сомовой. На этот раз она отзывается сразу: - Алло. Ну, как? - Как, как… Никак! - Я же тебе все объяснила. - Ну, извини, тупой я. - Ладно, со временем привыкнешь. - Типун тебе на язык! - Ладно, ладно… Дай трубку кому-нибудь из персонала. Оглядываюсь и вижу неподалеку еще одну девушку в форменном халатике. Отлично! Подхожу к ней, жестом показывая на свое горло и, выдавая хриплые рулады, потом сую ей в руку телефон. Они о чем-то говорят c Анютой на своем птичьем языке - тампаксы, шматмаксы, прокладки, закладки…Через пять минут я уже у кассы, облегченно выдыхая: - Фу-у-ух. *** Пока иду домой накручиваю себя открывающимися прелестями женской жизни… Господи, да чего же там внизу все гадко и противно! Единственная мечта - быстрей добежать до дома, очиститься от всей этой скверны и завалиться спать… Стараюсь не смотреть по сторонам - кажется, что все встречные смотрят на меня, знают обо мне, и брезгливо хихикают, оглядываясь вслед. Сняв пиджак, обматываю его вокруг пояса - лучше мерзнуть, чем чувствовать себя грязным мутантом. Спустя полчаса буквально врываюсь в квартиру с разнесчастным видом и муторным состоянием души. Издерганный и нервный, зажигаю свет в прихожей, швыряю ключи на полку. Торопливо скинув туфли, несусь в гостиную, а навстречу спешит Сомова: - Привет, ну, как ты? Как, как… Отвратительно! Ощущение, что там, внизу, уже все вымокло и слиплось в тяжелый комок: - Ань, капец! Анюта дергается успокоить меня, но я шарахаюсь в сторону и ору: - Не трогай меня! - Господи, Гоша! - Я весь замызганный как последний урод! Она усаживает меня на диван: - Успокойся, это же ерунда, отстираем все. - Да причем здесь отстираем, ты что, не понимаешь, что происходит? Сомова поднимает глаза к потолку и терпеливо говорит: - Понимаю. Эмоции вырываются новым воплем: - Ни хрена ты не понимаешь! Я мутант, ясно? Я хрен знает что! Меня в зоопарк нужно сдать и людям показывать! Сижу и раскачиваюсь взад–вперед как китайский болванчик - хочется плакать и орать. Или, наоборот, орать и плакать, без разницы. Анюта командует: - Так, прекрати истерику. Ты купил, что я тебя просила? Не слушая подругу, продолжаю причитать: - Я не мужик и не баба! Природа с черепахой и то лучше обошлась. - Я тебя спрашиваю, ты купил то, что надо? - Да, купил! - Ну, давай сюда. Лезу в сумку и вытаскиваю оттуда пухлый пакет с подарками для Маргариты Александровны. Сомова тут же сует в него нос. Уперев руки в бедра поднимаю глаза к потолку, сопя, готовый расплакаться – это капец, капец… От мужика ничего не осталось! Анька решительно встает: - Ну-ка… Все! Пошли со мной в ванну. А у меня уже нет никаких сил, только на нытье и стоны: - Ань. - Марш со мной в ванну, я кому сказала! Собравшись с силами, поднимаюсь, но она все равно командует: - Марш! Сомова тащит меня за собой, хнычущего и несчастного… Оставив подругу снаружи, сам захожу внутрь ванной комнаты… Стараясь не смотреть, стаскиваю с себя пострадавшее барахло, вместе с испачканным комком туалетной бумаги. Тошнота опять поднимается к горлу и я судорожно все засовываю в мусорный пакет – не хватало еще стирать всякую дрянь. *** Через десять минут, смыв с себя все остатки происшедшей катастрофы, обновленный и почти счастливый, оправляя подол платья, усаживаюсь на табуретку. Расстелив на коленях еще влажное полотенце, беру в руки упаковку с тампонами. Что теперь? Громко объявляю для слушающих: - Я готов. Сомова откашливается за дверью и, чуть ее приоткрыв, подает голос: - Гхм... Так, действие первое. Первое, так первое… Вытащив один пакетик с тампоном на белый свет, рассматриваю его со всех сторон… Да-а-а… Вот он какой, цветочек аленький. Анюта торопит: - Открываем его. - Как открываем? - Ну как, руками открываем. Ну как, еще… Открыл? - Ну, подожди, у меня же нет ногтей. Я их все же срезал недавно, чтобы не мешали. И, кажется, поторопился. Вернее, они есть, конечно, даже с перламутровым маникюром, только не такие длинные, как раньше и почти квадратной формы. Приходится оболочку рвать зубами. Кусок чего-то остается во рту, я пытаюсь его выплюнуть, а потом смахиваю с губы рукой. Гадость, какая. Сомова за дверью опять подает голос: - Ну, видишь шнурок? Ага. Держу эту зеленую хрень за нитку… Как дохлую мышь за хвост. Печально вздыхаю: - Да, я за него держу. - Молодец! А теперь Гош, слушай меня внимательно. Ты только не переживай. В этом нет ничего особенного. Тараторит без умолку и все как-то витиевато… Брезгливо смотрю на сие изделие. Переживать о чем? Тут вешаться пора, а не переживать. Неужели эта вот фигня меня ожидает теперь каждый месяц? Уныло отворачиваю нос в сторону. Неожиданно Сомова заглядывает в дверную щель: - Ну, это же у каждой женщины такое, ну! Блин, достала ты меня уже со своими женщинами: - Ань, давай поменьше текста, а? - Ну, ладно, извини, как скажешь. Нетерпеливо взмахиваю рукой: - Что там дальше? - А дальше тебе нужно аккуратно попытаться… И многозначительно замолкает. Нет, только не это... Поднимаю глаза к потолку… Сомова выдыхает: - … Вставить его на место. Слово, какое, «вставить». Беззвучно матерюсь… Да я вообще боюсь дотрагиваться до этого туловища лишний раз…, тем более, до этого «места»..., даже в душе… Хрен его знает, как оно потом себя поведет, прецеденты-то были… Прикрыв глаза бормочу: - Блин, ка-пец! - Гоша, ну?! С унылым вздохом встаю и Анька выдает очередной перл: - Ну, задирай там ногу. Был бы кобелем, задрал бы, но, увы... Это даже представить и то стыдно, не то что сделать… Задрать ногу и вставить! Я тебе что, извращенец, какой-нибудь? - А я не могу! Опять сажусь на табуретку, но Анька не отстает: - Да можешь ты, ну! Ну, давай аккуратно, держи там за веревочку. Стыдобища-то какая. Да еще под надзором! Повернув голову в сторону дверной щели, рявкаю: - Ань, закрой дверь, я так не могу! Сомова прикрывает дверь, а я со вздохом встаю, нагибаюсь и шарю под подолом платья, тыкая этой фигней в промежность то под одним углом, то под другим. Ни фига. Сомова снова чуть приоткрывает дверь: - Ну, что? Поворачиваю голову в ее сторону: - Не идет! Все! С меня этого изврата хватит! Сажусь на табуретку обратно. Анюта под дверью ноет: - Ну, должен пойти. - Должен, но не идет! - Ну как, ну… Черт с тобой… Встаю, предпринимаю новую попытку и опять с тем же результатом: - Я тебе русским языком говорю – не идет и все! Меня вся эта ситуация начинает нервировать – как же я теперь? Может быть, у меня вообще все не так в том самом месте и неправильно? Это же не шутки! Но Анька вдруг говорит: - Ну, ладно, забыли. В полном недоумении усаживаюсь опять на табуретку: - Что, значит, забыли? - Ну, так и забыли. Давай прокладку попробуем. Все равно на ночь тампоны не рекомендуют. Ни фига себе. Я тут, дурью маюсь, полчаса корячусь, а она заявляет «не рекомендуют»: - Ха… А сразу, нельзя было, да? Сомова недовольно фыркает: - Слушай Гоша, если ты будешь пререкаться, будешь вообще все один делать. Сам! Приходится заткнуться: - Ладно, Ань. Я больше не буду, честное слово. - Ну, вот именно. Давай… Ну, возьми прокладку. Беру в руки следующую упаковку и вытаскиваю из нее конверт. - Вот эту вот, с крылышками? Поднимаюсь со своего места и протягиваю руку к дверной щели. Оттуда звучит Анютин голос: - Ну, да, да! С крылышками. Верчу в руках. Вот еще одно чудо немецкой технической революции, блин. На ней даже чего-то нацарапано меленькими буковками… - Dann.. glatt.. - Вытащи ее из пакетика. Ну что, она у тебя в руке? Выуживаю, наконец, из обертки прокладку: - Сделал! Подожди, да. Разглядываю ее со всех сторон. Инструктаж продолжается: - Теперь отдирай эту полоску с одной стороны. Она там почти всегда розовая. С какой стороны, не пойму. - Э-э-э… - Слышишь, там еще кармашек есть, кармашек есть. - А! Разобрался, слава богу. Отодрал заодно все что можно. - Вот давай, молодец. А теперь снимай это то, что приклеено внизу. - Я уже снял, да! - Отлично. И прикрепляй! В смысле? Поворачиваю голову к двери: - Куда? - Слушай, к нижнему белью, куда же еще. А мне, откуда знать! Может к верхнему. Сомова опять сует нос в ванную: - Ну, что там? Помочь тебе, что ли? Я уже достал трусы из чистого белья, натянул их до коленок и теперь усердно цепляю к ним прокладку. Анькина бесцеремонность заставляет нервно взвиться: - Нет, еще чего! Сомова тут же захлопывает дверь. Вот, правильно. Слышу снаружи ее голос: - Ну, а дальше, я думаю, ты сам справишься. Справлюсь, справлюсь, отстань. Наконец, все прикручено, прилеплено, подтягиваю трусы, поправляю платье и подаю голос: - Фу-у-у. Все, вроде все готово! - Ну, выходи. Выбравшись наружу, смотрю на Сомика с мученическим видом и канючу: - Ань! - Что? - Знаешь, как я ненавижу быть женщиной?! Хоть бы кто пожалел… Чуть хныча, остаюсь в спальне переодеваться дальше. *** Когда, уже в халате, прихожу в гостиную, то Аньки там уже нет – ушла спать, устала видно мое нытье слушать. Эх, жизнь – жестянка. Значит, предстоит снимать депрессию и стресс не в шумной девичьей компании, а вступив на путь алкоголизма - то бишь, пить в одиночестве. Иду на кухню к холодильнику и извлекаю из него початую бутылку водки, потом ковыляю, морщась, к кухонному столу - болезненные ощущения в туловище не отпускают. Что ж, будем делать анестезию старым дедовским способом. Вытащив из горки чистый стакан, наливаю порцию побольше…. Ну, что, понеслась? Залпом опрокинув стопку в себя, делаю большой глоток и зажимаю рот ладонью. Бли-и-ин, противная зараза, без закуски плохо идет. Уныло присев к столу, с отвращением двигаю к себе бутылку – надо, батенька, надо! Забытый на столе в гостиной мобильник начинает трезвонить. Кому это ночью не спится? С недовольным рычанием слезаю с табуретки и тащусь туда. Свет от торшера освещает лишь часть комнаты, оставляя углы в полумраке. Устроившись на диване, открываю крышку мобильника. М-м-м… Как же мне сейчас не до разговоров… Чувствую, как напряжен и недоволен мой голос: - Алло. - Алло, Марго?… А-а-а... М-м-м, привет, это я. Как ты себя чувствуешь? Калуга? Вот уж кого меньше всего я сейчас хочу слышать, так это тебя. Но приходится отвечать: - Хреново. - Слушай, ты внезапно исчезла и… М-м-м. Ничего себе! Я там, чуть не подох…, прямо за столом чуть коньки не отбросил… Мне что, надо было ждать, пока вы натанцуетесь и натрескаетесь риса? - Слушай, что значит внезапно? Сам же приборматывал – давай уйдем, давай уйдем… Думаю, без моей кислой физиономии в ресторане стало только веселее: - Я не хотела вам мешать. Кстати, тебе бы на чемпионатах мира румбу отплясывать. - Марго. - Что? - Ну, ты же сама мне предложила с ней потанцевать! Ага, прямо так и предложила... Весь вечер уламывала и упрашивала: - Слушай, а если бы я тебе предложила зубами фрезерный станок остановить? - Я дал повод для ревности? Я ему про Фому, а он мне про Ерему! - Калуга, о какой ревности ты вообще говоришь? - Н-н-ну… Как это еще назвать? Какая разница, как! Мы о тебе говорим, мужчинка, о тебе… Ты чего меня туда потащил? На Егорову глазеть? Хватаюсь рукой за бок – вот, опять разнылся… Возмущенно бурчу: - Слушай, называй это как хочешь, а? Все, пока! Я очень плохо себя чувствую. Отбой! Захлопываю мобильник и, прижав руку к низу живота, буквально скрючиваюсь от боли, изрыгая стоны и рычание. Когда отпускает, откидываюсь на спинку дивана, задрав голову к потолку: - Фу-у-у-у. Врагу не пожелаю. Бедные тетки. В голове роятся мысли и образы, хочется все это выразить словами, выплеснуть, поделиться. Морщась, чуть ли не ползком на карачках, перебираюсь с дивана на кресло и, тяжко вздохнув, открываю ноутбук. Есть такой внутренний порыв - муза требует поделиться с мужиками, рассказать обо всем. Они мне поверят. Только с чего начать? - М-м-м Мотнув головой, откидываю волосы со лба и начинаю выстукивать текст. Я пишу о том, что я чувствую, о физическом и психологическом, о боли и моральном дискомфорте, и я провожу аналоги с мужской болью, с мужской психологией и с мужским дискомфортом… Слова, ложатся в абзацы: «Все эти проблемы - неотъемлимая часть женской жизни, часть ее природы и потому эта природа дает не только тяготы, но и посылает сигналы. Хорошие сигналы. Девочка получает сигнал, что она повзрослела и стала девушкой. Девушка получает сигнал, что у нее все в порядке, и она может надеяться на создание своей семьи и детей в будущем. Женщина тоже регулярно получает сигнал, связанный с ее здоровьем и материнством, который может ее радовать или огорчать, в зависимости от ожиданий…». Я вспоминаю, как меня чуть не вырвало, там, в туалете… И продолжаю: «От мужчины все это далеко. Для него все ограничивается неудобством и грязью. Никаких других сигналов, кроме неудовлетворенности и может быть брезгливости, или даже отвращения он не получает…» Чуть задумавшись, заканчиваю фразу: «И если мужчины научатся чувствовать и сопереживать женским природным сигналам, они научатся лучше понимать и женщин». Снова звонит мобильник, но я не обращаю на него внимания, тем более, что новый болезненный импульс в боку заставляет морщиться и ойкать и хвататься за него в поисках облегчения. Это так мешает писать, что приходиться замирать над ноутбуком, сжимая голову обеими руками и ждать, ждать, ждать…