День за днем. Эпизод 1

Так, мне все это надоело, пора ехать мириться с Сомовой. Хватаю пиджак, сумку, закрываю кабинет и еду к Анюте на радио. Путь лежит через Болотную набережную, потом Серафимовича и Новый Арбат, до самого Кутузовского проспекта. В течение недолгой дороги есть время поразмышлять, и мои мысли возвращаются к разговору с Андреем. Нравятся ли мне женщины, спрашивает Калуга. Конечно! Они всегда были частью Гошиного существования, а я хочу, не смотря ни на что, хоть чуть-чуть, но жить как Гоша, чувствовать как Гоша. Мой мозг любуется этими созданиями, как любовался Гоша, реагирует на них, как реагировал и прежде. И Лика вчера была именно тем инструментом, который так хорошо приблизил меня к прежнему Игорю Реброву… Только вот туловище ни хрена на баб не ведется, в этом-то весь и облом. Когда я был Гошей, я понимал - поглазей, пощупай, понюхай – и физиология даст такой результат, что и я, и девочка взлетим под облака. А с этим туловищем я ни хрена не понимаю, не знаю чего от него ждать. По крайней мере, если не жрать коньяк стаканами и не представлять себя мужиком, на телок оно не заводится, точно. И когда вчера алкоголь немного выветрился и Гоша отошел на минутку – все слетело, кончилось, отпало... Но вот, кажется и «Селена». Поднимаюсь по каменным ступеням на площадку перед массивной дверью с табличкой, тут никогда не заперто и я смело захожу внутрь. Коридор заканчивается новой дверью, за которой студия. Оказавшись внутри, пытаюсь привлечь Анькино внимание, но та, в своем аквариуме, слишком увлечена разговором с Русликом, тем самым, что делал паспорт, и ничегошеньки не замечает. Наконец тот толкает ее в плечо и кивает в мою сторону. Я зову сквозь стекло: - Ань! Сомова выбирается наружу: - Ты что здесь делаешь? - Ань, ты все еще на меня злишься? Та недовольно бурчит: - Ни на кого я не злюсь. Ты почему не на работе? - Нам надо поговорить. - Подожди, во что ты одета? Не хочется с ней ругаться и говорить, что это наилучшее из того, что она мне оставила. Я уже сдался и поднял ручки, так что закрываю тему: - Не важно. Приложив руку к груди, кричу парню, оставшемуся за стеклом: - Вы извините, ради бога, я ее украду на полчасика, не больше. Анюта тут же громко поправляет: - Руслан, набросай там, где-нибудь на час нон-стоп. Ладно? - Она же сказала на полчаса. - Ну, я ее лучше знаю. Мы выходим на улицу и идем вдоль каких-то домов, прячась в тени деревьев - нужно найти место. где можно остановиться и спокойно поговорить. Правда, мне невтерпеж, поэтому начинаю на ходу, перекрикивая шум проезжающих машин: - Ань, ответь мне, пожалуйста. Почему ты не берешь трубку, когда я тебе звоню? - Почему не беру. Я просто не слышала. - Да ладно, я же вижу, что ты злишься. - Еще раз повторяю – ничего я не злюсь. Мы проходим сквозь металлические ворота, в какой-то двор и там топчемся под резными окнами старинного фасада. Здесь народу нет, да и не так шумно. Делаю новый заход: - Слушай, ну ты злишься ведь, а? Ты прости, что я приволок эту Лику. Блин, у меня не было с ней ничего! Сунув одну руку в карман брюк, другой размахиваю перед носом у Аньки, стараясь быть максимально убедительным. Подруга остается отстраненно кислой: - Слушай, Гоша, ну не надо передо мной оправдываться. У тебя своя жизнь, у меня своя. Вот так, значит? Где-то я сегодня это уже слышал… Поджав губы, она добавляет: - И потом, я же не могу круглосуточно решать только твои проблемы. У меня своих по горло. Язвительно тяну: - А-а-а… - Да, да. У меня могут быть свои встречи, свои совещания, свои проблемы, в конце концов. А насчет Лики, мне вообще все равно. Это твой дом, ты в нем хозяин и можешь делать все, что считаешь нужным. Ага, рассказывай… Бла, бла, бла… Она воротит в сторону свой гордый нос, и я униженно прошу: - Ань, я тебя обидел, ну прости, прости меня. Ну, дурак! Наконец Сомова усаживается на подоконник и со вздохом принимает мои мольбы: - Так, что ты хотел? Пристраиваюсь рядышком, но не сажусь: - В смысле? - В смысле никогда не поверю, что Ребров вдруг просто так пришел извиниться. Тоже мне мисс Марпл. Ну да…, получается, что раз я теперь баба, то мне без Анькиной помощи не выжить, сколько ни хорохорься. Покорно вздыхаю: - Да, проблемы у меня. Анюта демонстративно качает головой: - Кто бы мог подумать! Понурив голову, признаюсь: - Они там все решили, что я лесбиянка. Анька опять принимается ехидничать: - С чего бы это? Ты вчера приволок эту бабу из кабака, и они ни с того, ни с сего, взяли и решили. Да? Вот садистка, нравится ей. Я ж домой приволок, а не на работу. - Ань, ну я же сказал что дурак, чего ты опять ковыряешь то? - Ну, в следующий раз, просто, мозгами шевелить будешь! Я тебе сколько раз говорила - сто раз подумай прежде, чем сделать! Ага… Много ты думала, когда шмотки мои тырила. Со вздохом продолжаю: - Капец. И все как один… А бабы боятся ко мне в кабинет заходить, боятся, что я к ним буду домогаться. - А мужики? - Мужики ржут за спиной как козлы. Я им теперь, тем более неинтересен, я ж в основном по бабам. Сказал и задумался, чего это я, такое, ляпнул… Будто мне нужен их интерес. Анька эту мысль поддерживает: - Ну, может оно и к лучшему. Встряхиваю головой, отгоняя назад волосы: - В смысле? - Ну, в смысле - ты же хотел, чтобы к тебе никто не лез. Ткнув рукой себе в грудь, смущенно отвожу взгляд: - Аня, да дело не в них, дело во мне самом. - А что? Что в тебе? Как бы это лучше сформулировать? Пытаюсь включить логику: - Я мужик, мне нравятся женщины, и это нормально. Но в этом долбанном теле, я не могу встречаться с женщинами. В этом теле я могу встречаться только с мужиками, а с мужиками я не могу встречаться, потому что я сам мужик. Нормальная нестыковочка, да? Сомова ржет, ей, блин, весело… Недовольно ворчу: - Чего ты? Перестав смеяться, Анюта любопытствует: - Ну, а Калугин? Я про него вообще не хочу говорить! Чуть ли не в любви признавался, в дружбе клялся, а теперь нос воротит… Ха, всю любовь и дружбу, как рукой! Отворачиваюсь: - А что, Калугин? - Ну, как он к этому отнесся? - Да, так же как и все. Да черт с ним, с Калугиным! Пусть думают, чего хотят. Просто… - Просто, что? Выдавливаю из себя: - Просто, я иногда уже готов согласиться, что я баба. Но я же ничего не умею – краситься, готовить, одеваться… Чего вы там еще делаете…. Сомова, с каждым моим признанием, ржет все откровенней. Ну и ладно! - Я вообще ни хрена не умею! Ань, ну что мне делать посоветуй… Чего ты, лыбишься? Перестав смеяться, Анька вдруг загорается, возбужденно блестя глазами: - Знаешь, что бы я сделала, прежде всего? - Ну? - Я бы выкинула этот костюм, к черту! Смотрю вниз на себя. Мой костюм? Запахнув плотнее полы пиджака, снисходительно хмыкаю: - Ты что с ума сошла – выкинуть штуку евро? Сомова, улыбаясь, настаивает: - Да. И как минимум потратить еще одну! Таращусь задумчиво на Аньку. Может она и права? По крайней мере, если у меня будут свои собственные бабские шмотки, то однажды утром они не исчезнут из квартиры. *** Путешествие по магазинам растягивается на два часа. Намерили и напокупали кучу новых тряпок, так что с Гошиным костюмом я расстался еще в примерочной. Повешу его назад в шкаф, пусть дожидается своего звездного часа. Нагруженные сумками, вваливаемся в квартиру, отдуваясь, словно после забега: - Фу-у-у. - Фух! Бросив ключи на полку, прохожу в гостиную, с желанием озвучить новые необычные впечатления: - Ань, слушай! Тв откликается из прихожей: - А? - А шопинг, оказывается, прикольное дело-то. - Да ладно. - Чего, «да ладно». Я правду говорю, мне понравилось. Сомовой удивительны такие откровения: - Слушай, можно подумать, что ты раньше не любил шопиться, Гош. Бросаю сумки с покупками на край дивана. Придерживая сзади подол нового платья, обилие пуговиц спереди которого еще в магазине поразило мое куцее воображение, и, чуть нагнувшись вперед, осторожно усаживаюсь, а потом блаженно вытягиваю вперед уставшие ноги: - Ну, раньше у меня был сугубо мужской шопинг. Анюта, поставив свои сумки на стол, начинает молча в них копаться. Я же в приятном возбуждении выдаю перл за перлом: - И не надо его сравнивать с женским! Наш гораздо дороже… И моднее. Я сказал «наш» про женский шопинг? Чудны твои дела, господи. С гримасой облегчения скидываю купленные туфли и рассматриваю одну из них: - О-о-ой, капец, как мне натер этот лапоть! Сомова скептически смотрит, как я разминаю рукой ногу: - Да ладно, привыкнешь. Слушай, мне это… Нужно уже бежать, потому что Руслик сейчас повесится у меня. Все, пока! Она нагибается и быстро целует меня… Прямо в губы… Ну вот, мы уже и подружки. Все это так по-женски, все эти чмоки - чмоки. Анька и не замечает, как меняется наша прежняя дружба, а я то вижу… И мне от этого немного грустно: - Пока… Ань, слушай, я бы без тебя уже повесился. - Да, ладно тебе. - Чего, да ладно. Я тебе искренне говорю, Анют. Я тебя очень люблю. Анюта смущенно отводит взгляд: - Слушай Ребров, всем известно, какое ты трепло. - Чего это я, трепло? Абсолютно искренне говорю. - Да ладно тебе, проехали. Но я вижу, что Анька довольна. Она шлет мне воздушный поцелуй: - Все, пока. И уходит. Вслед негромко откликаюсь: - Пока. Оставшись один, разминаю намятую ногу: - Уо-о-о-а-а-а… Но вдруг замечаю на столе брошенную черную папку с бумагами, и это отвлекает: - А-а-а… Евпатий - коловратий, я ж Наумычу отчет обещал, память девичья. Встав с дивана, подхватываю под подмышку папку и прыгаю на одной ноге до самой спальни. Где-то там мой ноут – пора поработать. *** Накидав приблизительный план номера, везу его в «МЖ». Естественно наряженный, причесанный и накрашенный. Это новое светлое платье, с многочисленными пуговичками и с воротником - стоечкой... По-моему, оно мне идет и хорошо подчеркивает фигуру. Хотя в груди, кажется, тесновато. Но Анька одобрила полностью и я ей верю.... Уже вечереет, но народ в редакции еще есть. Когда прохожу мимо кабинета Калугина торможу, ну, конечно, вот он сидит, трудится при свете настольной лампы. Я уже остыл после нашей последней стычки и мне не нравится ее окончание. Все-таки, лучше, когда в редакции есть человек, даже друг, на которого можно положиться в трудную минуту... И еще мне не нравится, что он посчитал меня лесбиянкой! Постояв секунду, собираюсь с духом и захожу к нему в кабинет: - Привет. Калугин поднимает на меня глаза и чуть утвердительно кивает, видимо про себя что-то решив: - Привет. Но мой новый наряд явно заметил. - Так, лучше? Мой вопрос остается без ответа – Андрей поднимается из-за стола и делает какой-то отстраняющий жест: - Марго, мы же договорились – твой стиль и твои действия - это все твое личное дело, как говорится… Вот, баран упертый! Во мне начинает нарастать раздражение. Похоже, он намылился уходить? Ню-ню… Пресекаю его порыв: - Так! Ты куда? - Как куда, домой. Я ж не могу всю ночь работать. Мое недовольство незаслуженным упрямством ищет выхода и находит его… Все ты можешь. Калуга… Ты что, первый день на работу вышел? Когда аврал, рабочий день не нормирован! А сегодня я назначаю аврал! Подняв нос к верху, неторопливо подхожу к столу художественного редактора: - Минуточку, я должна посмотреть твои снимки. К тому же утром он мне так и не скинул результаты, хоть и обещал! Андрей начинает суетиться и протестовать: - Не, не, не, я уже ушел. Чем он сильнее сопротивляется, тем больше у меня желание настоять на своем: - А я, пришла! Давай, давай, давай. Десять минут ничего не решат. Где они у тебя? Стою перед ним, как звонкая струна, слегка упершись пальцами в стол, чуть согнув ногу в коленке и поставив ее на носок. Гордая и изящная. Самому даже нравится. Калуга сдается, тычет рукой в монитор и отходит в сторону: - На рабочем столе. Прошу. Обхожу вокруг и усаживаюсь за компьютер: - Ага. Андрей нависает над монитором и тащит мышку, чтобы щелкнуть по файлу: - Вот, например. Настроение он мне уже успел подпортить, это обостряет мою придирчивость, и я тут же выуживаю кучу промахов и недостатков на обработанных фото. Тычу рукой в экран: - Не, не, не, не. Это никуда не годится, это шило, ты что, сам не видишь? - Шило? Оглядываюсь на него, снизу-вверх, а потом снова тыкаю пальцем в монитор: - Да, вот шило… Почему у нее очки так блестят? Ты что, сам не видишь, что надо уменьшить? А эта краля? Куда она у тебя смотрит? Она у тебя позирует или ворон считает, вообще? Калугин начинает недовольно бродить по кабинету. А как ты хотел? Не хочешь дружить, не дружи, но тогда и никаких поблажек! Трибунал тебе без заседателей, по всей строгости закона: - А эта куда… Фу-у-у… Нет, это все… Нет, это не сюда…. Перескакиваю с одной фотки на другую: - Так, ну и вот…, эта так себе… Кладу локти на стол и, стиснув переплетенные между собой пальцы, недовольно смотрю на этого халтурщика: - Слушай, Андрей, скажи мне, пожалуйста, вы вообще тут работали или что делали? Спали? Он стоит передо мной, сложив на груди руки, и даже пытается огрызаться: - Да, конечно, спали. А то, что ты сейчас видишь, нам только снится! Бла, бла, бла... Отрываюсь от монитора и, упершись ладонями в крышку стола, поднимаюсь: - Достойный ответ, но это все надо переделать! Калугин смеется и мотает головой, чем вызывает во мне еще большую злость: - Чего, тебе весело? - Да…, гхм... Ты сейчас очень похожа на Гошу. - Интересно, чем? - Каждый раз, когда он хотел мне что-то запороть или свернуть, он подбирал именно эти выражения. Мне это сравнение не нравится! Особенно про запороть и свернуть. Типа я не объективен, ни тогда, ни сейчас. Тороплюсь замять скользкую тему и, выбравшись из-за стола, направляюсь к выходу из кабинета: - Ну, я не знаю, что тебе говорил Игорь, но мне все это не нравится, так что будь добр к утру переделай! В дверях оборачиваюсь: - К утру жду. - Как к утру? Вот, правильно, ухмылочку свою стер… А то стоит тут мне, улыбается, руки в карманах. Удивленно приподнимаю бровь: - Так, к утру. У меня в десять тридцать придут клиенты. - Но я не успею переделать. - Как не успеешь? Ни хрена себе, заявочки. Бунт на корабле? Калуга оправдывается, уже не улыбаясь: - Ну, так, я уже людей отпустил. - Так собери людей. Не знаю, позвони, уговори их, вызови такси… Делай, делай, что-нибудь. Поворачиваюсь к нему спиной. Разговор окончен. Голос Андрея растерян: - Марго. Недоуменно оборачиваюсь: - Что? Он проникновенно смотрит мне в глаза: - Подожди, я вообще-то домой позвонил Алисе. И она ждет, ты это знаешь! Калуга, не я первый начал и нечего мне тут двойные стандарты разводить. За что боролся, на то и напоролся: - Андрей, ты забыл. - Что, я забыл? - У нас чисто деловые отношения, ничего личного. Давай, к утру жду. Разворачиваюсь и окончательно ухожу из его кабинета. *** Следующий визит - к Наумычу. Когда захожу к нему, он сидит в полумраке при свете настольной лампы и расставляет своих слоников на столе, даже напевает что-то. Идиллическая картинка, как на индийское рождество. Прерываю его благодушное занятие: - Борис Наумыч, принимайте работу! Егоров смотрит на меня и на его лице вдруг отражается неприкрытое восхищение, вгоняющее меня в краску. Ну, да, в новом платье, с двумя хвостиками по плечам, можно даже сказать симпатичная. Шеф придушено шепчет: - Вот это я понимаю! Вот это, по-нашему. Делаю удивленные глаза, хотя прекрасно понимаю, о чем он: - Так вы же, еще, не посмотрели. - Чего не смотрел то? - Отчет. - Да я не про отчет. Я про эффектную женщину! Ого! Комплимент достигает цели, и я смущенно закатываю вверх глаза. Начальник продолжает петь дифирамбы: - Про украшение нашей редакции. Чего-то я такой реакции у Калугина не заметил: - Борис Наумыч, я вас умоляю. Тот делает приглашающий жест, указывая на кресло: - Присядь. Сядь, сядь… Послушно плюхаюсь в указанное место, и Егоров тут же вскакивает, прижимая руки к груди: - Не надо меня умолять. Это я должен тебя умолять, причем стоя на коленях. Он подходит ко мне поближе, тянет руки, словно хочет приобнять, потом отдергивает: - Ах, где мои семнадцать лет. - Ну, как где, Борис Наумыч, Высоцкий же об этом песню написал. Егоров с довольным видом возвращается в свое директорское кресло: - М-м-м, так мы еще и знакомы с творчеством Владимира Семеновича? - А как же! Тезка же по отчеству! Начальник победно вскидывает кулак: - А я всегда говорил, что Марго это наш человек! Чем вызывает у меня благодарную улыбку. Наумыч умильно прижимает ладошку к щеке: - Господи, чуть грех не взял на душу, а? Ах, красота - это страшная сила... Ну, хоть одного убедил в своей гетеросексуальности. Только не знаю, радоваться этому или нет. Оставляю папку с отчетом на столе и ухожу. *** Прежде чем ехать домой, желательно заглянуть в дамскую комнату и отправляюсь туда… Когда завершив дела, на выходе смотрюсь в зеркало, вдруг накатывает и я начинаю комплексовать… Может не так уж и виноват Калуга? А тем более Алиса? Может быть действительно, это все бабские фанаберии? Гормоны всякие, хреноны… Вздохнув, прислоняюсь спиной к стене: - Блин, капец. Ну, Ребров, ну куда тебя несет, ну, что тебе этот Калуга сделал? Капец! Фу-у-у… Сунув руки в карманы платья, начинаю тыркаться взад-вперед вдоль кабинок, чертыхаясь, что нашел такое место для прогулок: - Клиника… Скоро буду ходить и сама с собой разговаривать. Неожиданно трезвонит телефон, и я откидываю крышку: - Алло, Ань! А как ты догадалась, что я хочу тебе позвонить? - Догадалась. У меня две минуты до эфира, давай говори, как у тебя дела. Печально вздыхаю: - Хреново. - Гоша, ты, когда-нибудь, на вопрос «Как дела?» научишься отвечать мне по-другому? Продолжаю бродить по туалету: - Ань, я наехал на Калугу. - В смысле, наехал? - Я его заставил работать всю ночь. - Зачем? - Потому что у него снимки получились хреновые, а мне с ними с утра работать. - Так в чем проблема? - Да, понимаешь, его Алиса ждет, дочка. А я вот так взял и все переиграл. - Слушай Марго, ты ведь хочешь обратно стать Гошей? Глупый вопрос. Даже вскидываюсь: - Ты еще спрашиваешь! - Ну, вот и расслабься. Ты поступил как Гоша. Кстати, Игорь даже не знал о существовании дочери Калуги, так что работа, прежде всего. Молодец Сомова, умеет расставить правильные приоритеты! Даже воодушевление охватывает: - Слушай Ань, мне иногда кажется, что ты меня знаешь лучше, чем я сам. Спасибо, родная, я тебя обожаю! - Я тебя тоже обожаю. С чувством удовлетворения захлопываю крышку мобильника… И все-таки, сомнения продолжают меня мучить... Может, все же, обойдусь тем, что уже готово? Покинув кафельное убежище, отправляюсь к Калуге с пальмовой ветвью и голубем мира - пусть катится домой… И застываю, как вкопанный на пороге его кабинета. Парочка сидит рядышком и самозабвенно сосется. Калугин и Егорова. Я просто в шоке… Я тут сопли, понимаешь, пускаю, переживаю, как он пашет бедный и все из-за меня… И еще страдает о бедной дочке… А тут на тебе, чуть ли не сексодром на столе… А они все целуются и целуются. Стою в дверях, сложив руки на груди, то порываясь уйти, то застывая, в желании прервать их идиллию. И еще волной поднимается обида - еще вчера этот лапчатый гусь чуть ли не в любви мне признавался, а сегодня, что? Уже нашел другую? Быстро. А я-то решил, что Андрюха не такой кобелина, как мы с Антохой, что он какой-то другой, правильный как в книжках. Вот, значит, как вы Андрей Николаевич пашете на рабочем месте. Стахановец, две смены в одну, ню - ню… Всякие благие мысли вмиг уплывают из моей головы, разворачиваюсь и спешу к лифту – пора домой.