День за днем. Эпизод 1

На следующий день Анька уезжает на работу рано, поэтому обхожусь без тщательных сборов – брюки, сомовская безрукавка, в которой я проводил как-то видеоконференцию, распущенные волосы и минимум макияжа. Приезжаю на работу пораньше - нужно еще проверить, что там Калуга с помощью Егоровой ночью накреативил. Оставив сумку у себя, иду в кабинет к Андрею. Приняв деловой холодный вид, захожу внутрь, как раз в тот момент, когда он собирается домой - выключает настольную лампу и компьютер. Громко здороваюсь: - Доброе утро. Калугин хмуро оглядывается: - Хоть я всю ночь и не спал, ну да, все равно, доброе. Спал, ты или в любви объяснялся, мне неинтересно. Сложив руки на груди, стою в дверях и жду отчета - мне нужен результат, а не его басни: - Так, ты закончил? - Да, я закончил. - Тогда давай показывай, я хочу посмотреть снимки. Он стоит спиной ко мне, заставляя разговаривать с затылком. Вот снова, не оборачиваясь, недовольно бубнит: - Вот, сейчас, кто-нибудь из моих ребят придет и тебе покажет. Это мы уже вчера проходили, и результат был неутешительным! - А мне не нужен кто-то из твоих ребят. Я хочу посмотреть вместе с художественным редактором. Не обращая на меня никакого внимания, он продолжает собираться, затем вещает сумку на плечо: - М-м-м, извини. И идет к двери, одновременно набирая номер в мобильнике: - Алле, да мам, я закончил через десять минут буду. И куда это мы собрались? Явно не домой - за десять минут от Большой Татарской до Новослободской даже на такси не домчишься, не то, что на общественном транспорте. И вообще, братец, так дело не пойдет. Я перегораживаю рукой дверной проем и повышаю голос: - Какие десять минут?! Пока мы не посмотрим, ты никуда не поедешь, ясно? Калугин бормочет в трубку: - Мам, прости, пожалуйста, я тебе через пять минут перезвоню… Да, извини…. Потом поворачивается ко мне: - Марго! Я не спал всю ночь. Я работал, выполняя чью-то прихоть! Возмущено поджимаю губы: - Ты называешь это чьей-то прихотью? - Да, я называю это прихотью. - А я называю это профессиональным отношением к делу! - Маргарита Александровна, в мои профессиональные обязанности не входит работа по ночам. Все, я к дочери! Вынуждено опускаю руку, и он выходит из кабинета. Иди, иди, видели мы, как ты тут пахал, пахарь. Не могу удержаться и ядовито кидаю вслед: - Да-а-а, ты у нас всю ночь работал? Калуга замирает на месте и возвращается. Понятно… Чует котяра, чье мясо съел! Он сердито шипит: - А что я, по-твоему, делал? - А вы, не знаете? - Нет, не знаю. Хотя Калуга стоит рядом, тяну шею, чтобы высунуть голову в холл и выкрикнуть, заставляя оглядываться снующий народ: - А целоваться с дочерью Егорова входит в твои профессиональные обязанности? Пусть все слышат! И это я еще мягко сказал. Я свечку не держал, но очень сомневаюсь, что наш художественный донжуан ограничился поцелуями. Злорадно заканчиваю свой спич: - Так что передай Алисе – пусть тебя не ждет! Андрей молчит, переваривая, а я прохожу внутрь кабинета, останавливаясь возле висящего зеркала. Что-то я разволновался, вон как глаза горят… Начинаю нервно одергивать на себе одежку, мысленно продолжая ворчать - работал он всю ночь, как же! Слышу, как Андрей заходит назад в кабинет, слышу стук закрываемой двери. Откидываю назад выбившуюся прядь волос… Ну, давай, давай, начинай… Или что, стух? Неожиданно, он разворачивает меня к себе, хватает за лямки безрукавки, встряхивает и буквально рычит: - Ты не имеешь никакого права так со мной разговаривать! От неожиданности даже зубами клацаю. Ого! Не знаю зачем, но еще больше его подзуживаю: - А то, что? Мы стоим лицом к лицу и Калуга, буквально исходит негодованием: - Что происходит? Смотрю на него исподлобья: - Отпусти. - Марго, ты чего добиваешься? Ничего я не добиваюсь! Сам не знаю, почему меня так все злит: - Отпусти, я сказала. Он сопит и тяжело дышит: - Маргарита. Мы стоим лицом к лицу, впритык и… молчим. Вижу каждую черточку и ямочку на его лице… Не могу понять, что со мной происходит, да и что он так психует тоже не понимаю – прям застыл и таращится. Такое впечатление, что уже и забыл, о чем спрашивал. Калугин, по-прежнему, держит меня обеими руками, а потом вдруг тянется ко мне… Пугаюсь даже мысли о том, что он хочет сделать и, вывернувшись из его рук, почти кричу, размахивая пальцем у мужика перед носом: - Стоп - машина. Еще раз меня облапаешь, получишь в морду, ясно? Он сверкает глазами: - Да это-то ясно. Повторяю c нажимом: - Ясно? Калуга кивает, и я ставлю жирную точку: - Хорошо. И отвожу взгляд в сторону, пытаясь успокоиться - стоп машина, все под контролем. Автоматически откидываю рукой волосы за спину. Андрей продолжает буравить меня глазами: : - Значит, выслушать меня ты не хочешь? Вот уж выслушивать любовные признания, точно не желаю: - Нет, не хочу. - Ладно, тогда садись, смотри. Видимо мои слова его чем-то задели, и Калугин, не обращая на мои слова и жесты, решительно направляется к выходу. - А ты куда? - А я домой. Он открывает дверь и собирается выйти в холл, и я строго сдвигаю начальственные брови: - Так! Что значит домой? Тороплюсь вслед, еще пытаясь задержать, настоять на своем, но он слишком раздражен, чтобы меня слушать. Тычет пальцем в сторону компьютера: - Моя дочь для меня важнее, чем все эти ваши снимки вместе взятые! И выскакивает наружу. Черт! Ну, что ж такое-то. Кто здесь главный?! - Так, я не поняла! Калугин тормозит и делает шаг назад, ко мне, в его глазах огонь: - Вот когда ты родишь, тогда поймешь! А затем совсем уходит..., вне себя, уж не знаю, от злости или негодования. А я стою и шлепаю губами воздух – все умные слова остались где-то за бортом. «Когда родишь»… Только этого счастья мне не хватало! *** Поручив Людмиле кого-нибудь найти из художественного отдела и переслать мне результаты калугинской ночной деятельности, сама направляюсь к Егорову получить ЦУ по вчерашнему отчету. Постучав, сразу захожу внутрь кабинета - шеф на месте, сидит, пьет таблетки и я здороваюсь: - Доброе утро Борис Наумыч. Я не вовремя? - Нет, все нормально... С трудом он глотает еще несколько своих колес и запивает водой из бокала. От усилий его лицо аж перекашивается: - Ой! Зря он так, обилие успокоительных таблеток до добра точно не доведет… Уж не знаю чем, но предлагаю: - Может, помочь? - Нет, спасибо Он трясет рукой, приглашая присесть, и вдруг начинает благодарить: - Спасибо, за все. Пожимаю плечами: - За что? - За все! Присаживайся. Странное начало. Или это так его таблетки действуют? Ладно, это не мое дело. Плюхнувшись в кресло перед директорским столом, нога на ногу, и небрежно облокотившись, кошу глаз в бумажки Егорова с моим отчетом, жду, что же будет дальше. Шеф делает серьезное лицо: - Значит, я тут пробежался. Точнее, изучил наметки твоего нового номера. - И? - Ну, и как тебе сказать… - Скажите, как есть. - И как есть, и как пить. В принципе, даже придраться не к чему. Вроде, в принципе, все верно, правильно, математически точно. Что-то Наумыч темнит, явно намекая на какое-то «но». Вопросительно на него смотрю: - Я так понимаю, что это то и напрягает, да? - А вот вспоминая предыдущий номер… Не могу удержаться от шпильки: - А, это тот, который вы не хотели в тираж пускать. Шеф морщится: - Я сейчас не об этом. Ухмылка все равно не слезает с моего лица и Егоров продолжает с прежним энтузиазмом: - А вот в том номере, что-то было революционное, в хорошем смысле этого слова. Внимательный взгляд пытливо всматривается мне в лицо и я начинаю мяться – ну не хочется мне опять все переделывать заново. С сомнением качаю головой: - Борис Наумыч, ну... С революциями, с ними частить опасно. - Вот понимаешь, вот то, что ты мне принесла – это типичный номер «МЖ» Гошиного формата. Серьезно! Вот если бы Гоша мне это принес в прошлом месяце - я бы не задумываясь, раз и в печать! Походу начальнику опять хочется двойной тираж. Упрямо делаю вид, что не понимаю о чем он: - Объясните мне, какая разница читателям, кто принес материал! - Огромная разница. Вот предыдущий номер - это твой номер, увеличил нашу целевую аудиторию в два раза. Так я и думал! Все дело в тираже. Терпеливо соглашаюсь: - Я в курсе. - Ну и вот, эта целевая аудитория приходит покупать новый номер и что она для себя там находит? Ничего. И мы к чему снова возвращаемся? К тиражам эпохи Гоши. Язвительно цепляюсь к последней фразе: - То есть, это была плохая эпоха, да? - Я об этом не говорил. Но твоя эпоха, может быть гораздо лучше. И хочется мне верить, что это не был какой-нибудь случайный успех, понимаешь, Марго. Я сникаю. Похоже, половина идей заложенных в планы априори устарели и годны только в корзину или в долгий ящик. Требуется что-то новое и провокационное. Уныло киваю: - Понимаю. - Так что, сегодня пятница, впереди выходные, принеси-ка мне в понедельник новую бомбу! Договорились? Вздохнув, пытаюсь отшутиться: - Договорились. Водородная бомба вас устроит? Наумыч доволен: - У вас с братцем даже юмор одинаковый. Мне приятно это слышать и я улыбаюсь. *** Направление начальство хоть и туманно, но задало, надо потихоньку двигаться. Творить на работе не хочу - надо быстрей раздать задания по отделам и сматываться домой. Это занимает с полчаса, заодно напрягаю Зимовского заняться подборкой характеристик мужского и женского юмора - есть такая мысля в охаянном шефом плане и выбрасывать ее я точно не буду. Забрав кое-какие бумаги и фотоматериалы с собой, еду домой создавать бомбу для Наумыча. *** Час спустя уже сижу дома, на диване в гостиной, поджав одну ногу под себя: просматриваю распечатанные картинки, копаюсь в файлах ноута, шарю по интернету – увы, ничего бомбоударного в башку все равно не лезет, заставляя недовольно ворчать на начальника: - Егоров, чего тебе не нравится, а? Нормальные здравые мысли. Революцию ему подавай, марксист-ленинист недоделанный. Откинув рукой назад волосы, замираю, вдруг вспоминая утренний инцидент с Калугиным. Разошлись на повышенных тонах и сейчас как раз есть повод разузнать успокоилась ли ситуация… Схватив мобильник со стола, открываю крышку и набираю калугинский номер. После двух гудков, на том конце откликаются: - Алло. - Алло, Андрей. - Да, Марго, я слушаю. Без предисловий сразу в лоб: - Помнишь снимок, который ты делал для статьи про феминисток? Переварив, Калугин с сомнением соглашается: - Ну, помню, а что? А то, что про феминисток, скорее всего, печатать не будем. Из вредности говорю другое: - Ничего, он мне не нравится! - Да, а можно узнать, почему? - Слушай Калугин, если я говорю, что он мне не нравится, то у меня этих почему, как минимум десять, я не собираюсь здесь их все озвучивать. Слышится смешок: - А что, тебе, еще не нравится? Издевательский тон бесит и я, уже не сдерживаясь, кричу в трубку: - А еще мне не нравится, когда взрослый мужчина говорит, что он торопится домой к своей дочери, а сам сосется в это время с дочерью своего же начальника! Вот, что за человек! Я же по делу звоню, а он из меня дурака, вернее злобную дуру делает… Мой выпад Калугина не сбивает, наоборот дает повод для упрека: - О Марго, это низко. Стараюсь взять себя в руки: - Слушай, ты меня спросил, я тебе ответила. В общем, Калугин, у нас есть с тобой два дня. Очень хочется, что бы по истечении их у нас с тобой не было никаких вопросов. Ты меня услышал? Ответ ошарашивает: - Нет, не услышал. Как? - Не поняла. - В общем, так! Я сейчас нахожусь дома, через несколько минут вернется моя мама с моей дочерью, и мы пойдем гулять в парк! А все остальные, производственные вопросы, мы с вами обсудим только в понедельник на работе. Возмущенно перебиваю: - Так, Калугин! - Все. Извините, у меня выходные! В трубке звучат короткие гудки. - Алло… Черт, вот говнюк, а?! Закрываю крышку ноутбука. Капец, о своих выходных Егорову будешь рассказывать, а не мне! Схватив сумку, валяющуюся тут же на столе, рядом с компьютером и уперев руки в диван, кряхтя поднимаюсь - ноги затекли… Портфель не беру, оставляю на диване Если Магомет не хочет идти навстречу горе, значит потащится гора… *** Приходится ехать на Новослободскую - путь лежит через проспект Вернадского, Комсомольский проспект, а потом по Бульварному кольцу. Спустя сорок минут подхожу к двери калугинской квартиры и пришлепываю ладонью звонок. Увы, долгий трезвон не вызывает никакой реакции и даже появляется мысль, что Андрей со своим семейством уже отправился в парк. Но нет, вроде слышатся шаги, и я начинаю нервно поправлять сначала воротничок у блузки, потом ремешок сумки на плече. Дверь, наконец, распахивается и на пороге возникает сам хозяин: - О-о-о… Словно конферансье на концерте он с поклоном объявляет: - Мар-го! Холодно смотрю на него: - Как видишь. Не глядя на меня, Калугин обреченно тянет: - Привет. - Здравствуй. Так и стоим на пороге, оба сложив руки на груди и прислонившись к дверному косяку с разных сторон…. Мог бы и внутрь пригласить. Или он не один, с бабой? Уж, не с Егоровой ли? Калугин вздыхает: - Каким ветром? Хмуро фыркаю: - Попутным, в горбатую спину. Ты же трубки бросаешь, приходится тебя навещать. Андрей вздыхает: - Послушай, пожалуйста… - Нет, это ты послушай. На твои выходные никто не претендует, в свое личное время, пожалуйста, отдыхай, как хочешь и с кем хочешь. Но сейчас я с тобой разговариваю, как главный редактор конторы, где ты работаешь! - О-о-о! Слушаю вас, госпожа главный редактор! И демонстративно отдает мне честь. Клоун! Так и хочется сказать, что к пустой голове руку не прикладывают, но сдерживаюсь: - Калугин не ерничай, тебе это не идет. - Есть. Все-таки, опускает руку. - Еще раз, повторяю. В свое личное время, занимайся, чем хочешь, а на работе, будь добр, заниматься делом! - А я и занимаюсь делом. Видел я, чем ты там занимался! Снова срываюсь: - Слушай, тебе деньги платят не за то, что бы ты в своем кабинете обнимал дочку Егорова! - О, господи! - И "господи" здесь не причем! - Слушай, по-моему, ты зациклилась. - Я зациклилась? - Конечно. - Нет, я не зациклилась. Я просто считаю своим долгом предупредить тебя! - Ну, а так, что, ты меня уволишь, что ли? Вот, наглец! Он, что намекает, что будет продолжать на работе с Егоровой в том же духе? Смотрю на его довольную физиономию и никак не придумаю, чем же еще уколоть. Ведь шел же сюда с нормальной целью – доделать то, что они с его новой пассией ночью не доделали. Тьфу ты черт! Не то хотел сказать. - Слушай, Калугин, ты шикарный фотограф, но шутить у тебя не получается. - ОК, проехали, я резюмирую наш разговор. Он делает рукой круговое движение, закругляя наши прения: - Значит то, что касается работы, это работа, так? - Да! - Угу…То, что касается дома и личной жизни, это личная жизнь, так? Я принципиально отворачиваюсь и смотрю в сторону: - Совершенно верно! - Хорошо, тогда как мне трактовать ваш приход, Маргарита Александровна? Я зависаю. Не понял… Явно какой-то подвох. Наконец, разворачиваюсь к нему лицом и только хлопаю ресницами: - В смысле? - Ну, в смысле, как личную жизнь или все-таки, как деловую меру? Пытаюсь сообразить, что ответить… Нет, чего-то он меня запутал своими логическими построениями: - Калугин, не передергивай, а? - Я не передергиваю, я констатирую факт. Смотрю на него как баран на новые ворота. О чем мы вообще только что говорили? Он вдруг предлагает: - Ну, так может, сходим в кино? Совсем теряюсь: - Какое кино? - Ну, какое–нибудь, интересное. Я? С Калугой в кино? Придумал тоже… Да, у меня теперь вся жизнь сплошное кино! То ли драма, то ли комедия… Может, еще, цветочки купишь, и билеты на последний ряд? Оскорблено таращу глаза: - Ты что, с ума сошел? Пытаюсь уловить в голосе Андрея издевательские нотки и не нахожу. Наоборот, спокойная уверенность: - Ну, почему… Сегодня выходные, ты мне не начальник, имею полное право. Какие выходные! Пятница еще, блин, пятница, рабочий день! Выходные ему… Это же надо такое придумать, мне с ним в кино! Раздувая возмущенно ноздри, негромко бурчу: - Идиот! И, развернувшись, ухожу, в голове полная каша - с чем пришел, с тем и убрался. *** Пока еду обратно, настроение меняется. Ладно, с калугинскими фотками потом разберемся, есть и другие незакрытые вопросы. Так что с Новослободской приходится ехать опять на Большую Татарскую в наш «Дедлайн», надеясь, что в пятницу вечером народ еще там, а не разбежался по домам. Заказав у Витька бокал вина, подруливаю к Мокрицкой с Лазаревым, болтающим у барной стойки… Пытаюсь высмотреть Зимовского и параллельно вести светскую беседу: - Ну, как отдыхается? Лазарев отвлекается от Эльвиры: - Марго, ну разве вы не знаете старую добрую истину – отдыхать, не работать?! Тут не поспоришь и я киваю: - Это точно. Что-то я не вижу главного брандахлыста, а потому переключаюсь на его боевую подругу, без особой надежды услышать ответ: - А что мы там решили по поводу статьи про женское чувство юмора? Эльвира тут же переводит стрелки: - Маргарита Александровна, по всем творческим вопросам - к заместителю главного редактора. Ну да, ну да… - И то верно... Еще раз обвожу глазами зал и замечаю знакомую фигуру в углу бара. Отрываюсь от стойки, покидая парочку: - Антон Владимирович! Зажав сумку под подмышкой, торопливо иду к нему через весь зал: - А что у нас с женским юмором? Зимовский криво усмехается: - А что у нас с женским юмором? Шутки шутятся, женщины смеются. - Я про статью. - А-а-а, ты про статью. Надо же, к вечеру пятницы опомнилась. Вот только не надо мне указывать, когда и что делать! - Зимовский! - Что? - Во-первых, смени тон. - А во-вторых? - А во-вторых, я вопрос задала. - Маргарита Александровна, статья готова, лежит у вас на столе. Почаще, знаете ли, к себе в кабинет надо заглядывать. Ха, уел… Укоризненно тяну: - Зимовский! - Что еще? Лаяться с ним не хочется, да и не удается – к нам бежит Валик. Не знаю, сколько он принял, но непонятно, как вообще на ногах держится: - Я дико извиняюсь, Антон, нам пора. - Сейчас, идем. Ты мяч нашел? При слове мяч у меня загораются глаза, и перехватывает дыхание –футбол мое все! Кривошеин смотрит на Антона осоловевшими глазами: - Мячом у нас Колян занимается. - Ну да, главное, чтобы он хоть чем-то занимался. Спортсмены, блин. Они хохочут, а до меня вдруг доходит – мы же по пятницам тренируемся! Господи, как же мне тоже хочется побегать с мужиками, попинать мячик, выпить потом пивка с рыбкой. Робко закидываю удочку: - Слушайте братцы, а вы в футбол, да? - Естественно, знаете у нас по пятницам футбол. Господи, конечно знаю! Валик пьяненько добавляет: – И сауна. Антон сыплет соль на мою открытую рану пригоршнями: – Кстати, жаль, нет твоего брата. Знаешь, он так стандарты пробивал... Я чуть ли не подпрыгиваю от возбуждения, с широко растопыренными глазами и открытым ртом. Киваю каждому его слову– это ж песня и музыка! Наверно со стороны –веду себя дебил дебилом, но сдерживаться и думать о приличиях, нет сил. Валик подбрасывает топлива в огонь: - А как он закручивал с углового в ворота… Лобановский прямо! Уже не в силах сдерживаться: - Слушайте, а можно я с вами? А? Антон насмешливо на меня смотрит: - В смысле? Мячики подавать? Блин, это тебе самое место подавать мячики. Чуть не плачу: - Почему, мячики? Я тоже очень люблю футбол. Валик хихикает: - И сауну! Вдвоем они ржут, и я понимаю, что шансов у меня никаких. Антон нравоучительно поднимает палец: - Маргарита Александровна, любить футбол и играть в него - это немножко разные вещи, знаете ли. Там дядьки бегают взрослые, могут нечаянно толкнуть или по ножке ударить. Кривошеин ему поддакивает, заплетаясь языком: – Да уж футбол-то игра контактная. В голосе Зимовского слышится откровенная издевка: - Да! Кто у нас тогда будет журналом руководить? Я расстроено от них отворачиваюсь - обидно до слез. Я же в сто раз лучше играю их обоих, причем вместе взятых! Тут к нам подбегает запыхавшийся Николай: - Антон Владимирович, так мы идем или нет? - Николай-угодник, мяч нашел? - Естественно. Кстати вы в курсе? В воскресенье ЦСКА со Спартаком рубится! Раздается дружный общий вздох: - О! Зимовский обрадовано всех приглашает: - Точно, точно, мужики давайте заваливайте ко мне в воскресенье. Крутяк! Я снова загораюсь и начинаю, чуть ли не пританцовывать. Антон, оглядев компанию, добавляет: - С меня пиво, с вас рыба Я тут же влезаю: - А у меня есть вобла, вот такая классная! Астраханская! Зима пренебрежительно оглядывается: - И что? - Ну, я подумала… Может я, все-таки, с вами? - Что, c нами? - Ну… Не возьмут…, ясно… Уныло вешаю голову… А было бы так здорово! Господи, как же я по всему этому соскучился! И опять издевательский нравоучительный тон Антона: - Маргарита Александровна, рулить мужским журналом это еще, куда ни шло, но давайте вы хотя бы в футбол не будете лезть с вашими шпильками, хорошо? В гробу видал я эти шпильки! Я в футбол хочу играть! Валик теребит Зимовского: - Пошли! И я делаю последнюю жалкую попытку: - Антон! - Маргарита Александровна, я желаю вам удачных выходных. Он отворачивается от меня, а потом наклоняется, чтобы что-то взять у стены, видимо забытое: - Кривошеин, е-мое, ну… И уходит, даже не посмотрев в мою сторону. Блин, когда все это закончится, я тебе устрою! Сам мячики будешь подавать из-за ворот, козел... Обиженно бормочу вслед: - Ну как же так, ну… Капец! *** Похоже сегодня не день, а сплошные обломы. Но, наконец, добираюсь до дома, можно отвлечься, расслабиться и весь негатив отбросить. Захожу в квартиру и с порога кричу: - Ань! Она в гостиной и я, поставив сумку на обувной шкафчик, сбрасываю туфли и, сунув ноги в тапки, хромая, иду в гостиную: - Давай быстренько собирайся, одевайся, поедем куда-нибудь, пивка попьем и чего-нибудь покрепче. Опа-на... Чего это здесь происходит? На диване стоит дорожная Анькина сумка и рядом валяется куча ее разбросанного барахла. Куда-то собирается? Сомова суетится рядом: - Ой, нет, это отказать. А потом убегает на кухню. Плюхнувшись на диван, задираю усталые ноги, упирая их, прямо в тапках, в низкий стол: - Ну, хорошо, остановимся на пиве. Анька кричит с кухни: - Нет, это тоже отказать! С чего это такое неприятие алкоголя? . - А чего так? Сомова приходит в гостиную и буквально огорошивает меня: - Да, мы с Маратом на базу отдыха едем. У меня даже челюсть отвисает: - С кем ты едешь? - С Маратом. Опустив ноги на пол, удивленно подаюсь к Анюте: - Подожди, подожди, с этим вот Маратом? Скривив физиономию, изображаю самодовольного укурка, из-за которого подругой пролито столько слез. Сомова, укладывая розовую маечку в сумку, меня передразнивает: - С этим вот Маратом. Вот, мазохистка. - Ни фига себе… Ты ж сама говорила, что отшила. - Мало ли, что я говорила. Время идет, все меняется. Этих баб не поймешь – то на стенку лезут, то сами на шею вешаются: - Обалдеть! Сомова оправдывается: - Не, ну Гош, ну что «обалдеть». Мы сели с Маратом, нормально поговорили, он попросил меня дать ему последний шанс. - То есть, ты поедешь на базу давать ему последний шанс? Такой ракурс подруге не нравится и она морщится: - Гоша! - Что? - Слушай, ну у меня может быть личная жизнь или нет? - Да конечно, конечно может. - Ну, вот и все! Смирившись, вздыхаю: - Так ты чего, на все выходные что ли? - Ну, я завтра вернусь на эфир, а потом обратно поеду туда. - Понятно… - Что тебе понятно? Отдохнуть ей, конечно, нужно. Иногда чувствую, как градус ее терпения зашкаливает, а это плохо. Тыкаю рукой в сторону кресла: - Ань! Присядь, на секундочку. Подруга со вздохом садится и я, опустив глаза и став серьезным, прошу прощения: - Ты это, ты извини меня. - За что? - Ты абсолютно права и езжай, развейся, отдохни. Конечно, это лучше, чем… Сомова, недослушав, недовольно перебивает: - Ой, Гош, вот это вот не надо, ладно? Хочешь, поехали с нами. - Не-не-не. - Ну, а что? Там отличный лес, можно подышать воздухом. Ага! И ловить на себе масляные взгляды и выслушивать пошлые намеки твоего Марата: - Не, не хочу, спасибо. - Ну, а что ты будешь здесь один делать? - Ну, вырублю все телефоны на хрен. Поваляюсь, телек посмотрю, футбольчик. - То есть, ты серьезно не обижаешься на меня? Уныло отвожу взгляд, сцепив пальцы на коленях: - Нет, Ань, о чем ты говоришь. Сомова c облегчением встает, кажется, не особо веря моим словам. Наверно внутри червячок грызет, все-таки: - Что, прямо, честно? Я откидываюсь на спинку дивана: - Честно, при честно. Анька тут же хватает сумку, оставляя на диване гору своих, видимо лишних шмоток: - Гош! - Да? - Я тебя обожаю! Она обходит диван с обратной стороны и, перегнувшись через его спинку, целует меня в щеку: - Ты здесь не скучай! Давай, пока, пока. И тут же несется к выходу. Я тоже целую воздух и скептически передразниваю подругу: – Обожаю, пока, пока. Удачи. Когда дверь хлопает и звякает замок, подвожу итог тухлого дня: - Ну, что, понеслись выходные? Пятница. Смотрю на часы: - Десять часов вечера. И чего делать-то? И жрать хочется… Звоню в пиццерию, делаю заказ, а потом отправляюсь в ванную ополоснуться– может быть там, под душем, удастся расслабиться и забыться. *** Увы, долго плескаться не дают – уже через пятнадцать минут раздается звонок в дверь. Наспех обтеревшись и обернув полотенцем нижнюю часть тела, сую ноги в шлепки и ковыляю в прихожую открывать. И только на полпути понимаю, что тетки заворачиваются не так… Но мне уже лень что-то менять: - Иду! Вижу в домофон парня с пиццей и бездумно распахиваю дверь. Посыльный обалдело таращится на меня, не поднимая глаз выше определенного уровня. .. Бли-и-ин, и этот туда же. Пытаюсь перевести процесс в деловое русло: - Сколько? - Две... Две большие… Очень большие. - Не понял... Я три заказывала. - Да, три, но сейчас только две. - Понятно. Слушай, ты чего тормоз? Я спрашиваю, сколько с меня или это подарок? Забираю у него коробки и, прижав их к себе, уношу в спальню. Слышу, как парень от дверей кричит: - Шестьсот девяносто рублей. Посмотрите без сдачи, пожалуйста. Смотрю в кошельке и кричу в ответ: - Слушай, извини, без сдачи не получится, наверное. Надо бы прикрыться. Но сама мысль, что я, как баба, буду загораживаться и смущаться, перед каким-то прыщавым цыпленком, вызывает протест и раздражение. Принципиально, не буду. Снова кричу: - Ладно, сейчас посмотрим. Возвратившись к двери, отдаю курьеру тысячу и тот копается в своей поясной сумке, в поисках сдачи. Долго копается, мне уже становится зябко. Все-таки, Анька правильно говорит - я выпендрежник, надо было накинуть что-нибудь сверху… Уже нервничая, поднимаю глаза к потолку: - Давай по быстрей, пока меня здесь не продуло, а? Наконец парень выуживает из кошелька пару мелких купюр: - Вот, держите. Обращайтесь, подвезем в любое время… Меня, кстати, Максим зовут. Да мне по фигу, как тебя зовут, но я вежливо благодарю: - Спасибо, Максим. - До свидания. Захлопнув дверь, даю полную характеристику юному донжуану: - Придурок! Вот и закончился день. Сейчас натяну любимую пижамку, похаваю, включу телек и, завалившись на диван, буду щелкать пультом, пока не усну.