День за днем. Эпизод 1

Утром просыпаюсь ни свет, ни заря - внутри все трясется в ожидании известий. И потому не до сна, наоборот, хочется уж хоть каких-то действий. Подумал даже сбежать от нервотрепки на улицу - поразмяться спозаранку, даже успел сменить пижаму на красный спортивный костюм, да вот Анька задерживает, все никак не вылезет из ванной. Так что терпеливо сижу на постели, глажу Фиону и призываю Сомову поторопиться: - Ань, ты в ванной там, заснула, что ли? Глухо доносится: - Я, сейчас. В который раз смотрю на часы, а потом беру собаченцию за морду, нервно жалуясь: - Чего-то нам никто не звонит, даже странно. Мобильник, оставленный в гостиной, начинает надрываться. Обрадовано вскакиваю: - О, проснулись. Ну, все! Сорвавшись с места, бегу туда, чтобы схватить трубу. Хочется перекреститься: - Ну что, понеслась душа в рай… Прикладываю телефон к уху: - Гхм… Алло! - Маргарита Реброва? Голос Наумыча суров и холоден. Все-таки, будет взбучка. Ладно, переживем, победителей не судят! Стараюсь говорить веселее: - Доброе утро, Борис Наумыч! - Госпожа Реброва, с сегодняшнего дня вы уволены. Словно звук вокруг выключили. Хватаю ртом воздух и ноги словно ватные. - Как, уволена. Это что шутка? Не может быть! Я ничего не понимаю, но телефон молчит, а потом раздаются короткие гудки. По инерции еще трепыхаюсь: - Борис Наумыч, алло! Борис Наумыч! Увы… Захлопываю крышку Nokia, а изнутри уже поднимается волна гигантской обиды и чувства несправедливости: - Полный капец. Все неистраченная нервная энергия, весь накопленный за ночь психоз лезут из меня наружу, заставляя метаться по гостиной словно по клетке. Ярость в глазах, желчь в горле и литр адреналина в крови... Почти пятнадцать лет я отдал этому журналу! Пятнадцать лет! Да это же я придумал ему название - «Мужской журнал», хотя еще и не был, тогда, главным редактором… Нарезаю круг за кругом по комнате и не устаю поливать старого маразматика последними словами: - Ты хоть понимаешь, кого ты уволил, а? Сомова, наконец, выходит из ванны с полотенцем на шее и ошарашено смотрит на мою бессмысленную беготню: - Гош, что случилось? Притормозив, ору: - Что-о-о? Наконец-то нахожу объект для извержения слов и эмоций: - Что случилось? Она меня еще спрашивает, что случилось. А ты угадай с трех раз! - Ну, Гоша! - Что, Гоша?! Меня уволили! Ясно тебе? Меня, Игоря Реброва, взяли и уволили! Сунув руки в карманы штанов, снова начинаю метаться по комнате. Анюты пытается следовать за мной: - Гош, подожди. Как? - Чего ждать?! Меня, как кота помойного вышвырнули! Как уборщицу последнюю… Развожу руками как конферансье в комплементе: - Вы уволены он мне заявляет… Марксист – ленинист недоделанный! Черт! Чувствую, как по-бабски дрожит от обиды голос и замолкаю. Сомова тоже останавливается: - Ну, Гоша! - Что, Гоша?! Рубящим жестом прикладываю ладонь к горлу: - Я уже тридцать пять лет как Гоша! - А я тебя предупреждала, между прочим. И что, памятник теперь поставить во дворе? В полный рост на лошади? Предупреждала, не предупреждала, какая на хрен теперь разница! - Что ты меня предупреждала! Вот, что ты меня предупреждала! А? - Я тебе говорила, что твоя идея с подменой номера мне не нравится с самого начала. Возмущенно вскидываю руки вверх: - Ах, вот оно что... То есть эта идея тебе ни фига не нравилась, а все твои идеи были просто фонтан?! Анька сразу тушуется: - Что ты имеешь в виду? Все! С самого начал! Нарядиться бабой и отправиться в редакцию! Цежу сквозь зубы: - Слушай, Сомова, не прикидывайся овцой безмозглой! Снова начинаю нарезать круги, теперь вокруг Аньки, глядящей на меня, словно побитая собака.. У меня ворох ответных претензий! Ворох! - Я изначально не хотел идти в это долбанное издательство. Кто меня уговаривал? Обвиняюще тыкаю в нее пальцем. Ты! - Кто напялил на меня все эти юбки, колготки, все это гейское шмотье?! Опять ты! Руками пытаюсь изобразить, с каким отвращением все это ненавистное бабское шмотье мне приходилось одевать и натягивать на себя каждый день... И я это делал. Делал! Как дурак, каждый день носил, поверив ей! - Но Гош, я… Чувствую, что перегибаю палку, понимаю, что она хотела как лучше, но удержаться уже не могу: - Что? Кто мне каждый день зудел: «Иди, борись, иди, борись». Борец хренов, все, доборолся, блин! Сомова обиженно кричит: - Ах, так! Значит, если у нас нет крайнего, мы его назначим? Притормаживаю прямо перед ее носом: - Слушай, я пословиц и поговорок тоже знаю много. До хрена! Мы с тобой не на олимпиаде по русскому языку… Так, короче, все! Машу ей прощально рукой. Анюта, опешив, хлопает ресницами: - Что все? - Все! Собирай свои шмотки, манатки, животное и вали отсюда! - Как, вали? Дернув головой, отбрасываю назад растрепавшиеся волосы: - Вот так, до свидос! Фу-у-у-х, даже полегчало. Хотя, конечно, выгонять на улицу, это чересчур. Тут же нахожу иной выход для разрядки: - Хотя нет, стоп - машина, уходить должен мужик. Иду в прихожую и сую ноги в кроссовки. Анька тащится следом: - Гош, подожди, ты куда? - На Кудыкину гору. - Гоша, ну не делай глупости, пожалуйста. Неуклюжее замечание вновь заставляет взорваться: - Чего не делать? Может у меня плохо со слухом? Изогнувшись боком в ее сторону, тычу пальцем себе в ухо: - Чего не делать, ты сейчас сказала? Сомова покорно повторяет: - Глупостей. - Слушай, все глупости давным-давно сделаны. Давно! Все! Arrivederci! - Гоша! Не хочу ничего слышать. Тороплюсь выскочить из квартиры. На улицу! На воздух! *** Полчаса спустя, подтянув рукава куртки до локтей и закатав штанины до колен, вяло бреду по Бауманскому саду, это наше с Анькой любимое место. Звонок на мобильник отвлекает от грустных размышлений. Достав телефон из кармана, щелчком пальца ловко открываю крышку: - Да. Ну, конечно, это Зимовский. Празднует победу, гнида: - Ну как настроение? Хандришь? - Чего тебе надо? - Поздравить тебя. Ты у нас теперь знаменитость, в каждом киоске твоя рожа. - Это все? - Нет, не все. Ты знаешь, что такое «обложаться»? В твоем случае – это засветить свой face на обложке «Мужского журнала». Как тебе каламбур? Ха-ха. Изгаляйся, изгаляйся. Наплевать мне на вас на всех с высокой колокольни. В трубке опять звучит Антошкин глумливый голос: - В чью светлую голову пришла эта гениальная идея? Я бы этому человеку памятник поставил… Алле, чего молчишь? И ты знаешь, я понял, как бороться с женщиной. Надо дать ей гранату, да побольше – она сама себя в клочья разорвет. Ха-ха. Сам ты… Женщина. Мне надоедает слушать эту самодовольную крысу: - Пошел в задницу! Захлопнув крышку мобильника, засовываю телефон в карман штанов, а потом с силой поддаю ногой пустую банку из под пива. До меня доносится ломающийся молодой голос: - Эй, девушка, а это не вы тут? Оборачиваюсь. Неподалеку сидят два пацана с последним номером «МЖ». О! Уже и фанаты появились: - Допустим. Ну, что дальше? Юнец хмыкает: - Хе, а чего без метлы? Юморист значит. Ну, держись, юморист, надеюсь, уши не завянут. Сунув руки в карманы, начинаю: - Ха-а-а... Слышите, вы, читатели, а ваши мамки знают, что вы тут пиво цедите? - Чего сказала? - Чего слышал! У тебя еще голос ломается, и прыщи не прошли… И тут я выплескиваю на них все, что у меня за сегодня накопилось… Трехэтажным матом. Под рокот работающей газонокосилки. И завершаю: - Всосали оба? Ошарашенная пацанва сидит молча. Отворачиваюсь… Отвел душу… Что ж, в другой раз подумают, прежде, чем вякать. Тряхнув гривой, иду дальше… Снова трезвон. Что ж вам всем неймется-то. Это Сомова: - Алле Гош, ну я тебя поздравляю. Нехотя бурчу: - С чем ты меня поздравляешь? - Ну, как c чем? Я вот держу в руках последний номер «МЖ»… Сунув руку в карман штанов, неторопливо сворачиваю на аллею: - Сходи с ним, знаешь куда? - Но, Гош, это реально так – отличная обложка, фотографии прекрасные, ну а статья вообще обалденная. Слышать дифирамбы приятно, конечно, но я ей не верю: - Статья моя родная – это в уголовном кодексе. - Гош, ну перестань цепляться за слова. Угу, меня из-за этой отличной обложки как раз и уволили… Марксист хренов собрал революционную тройку и к стенке. А эти Анькины уговоры только сильнее заводят в минус, вынуждая упрямо взбрыкнуть: - Это я цепляюсь? Это ты ко мне цепляешься. Вообще, какого черта ты мне звонишь? - Как, какого черта? Я хочу тебе помочь. - Спасибо, помогла уже… Я уже и сам не понимаю, что хорошо, а что плохо и как было правильней. Куда ни кинь, везде клин... Новая мысль заставляет простонать в трубку: - Блин, ну почему я тебя не послушал! На хрена я полез в эту типографию!? - Гош, ну я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, но... Меня вдруг начинает раздирать совесть: - Это подстава Ань, понимаешь. Я никогда, никого в жизни своей не подставил. Как мне теперь прикажешь Наумычу в глаза смотреть? Он мне поверил, а я его подставил. Чего несу… Чему он поверил… Но остановить свое самобичевание не могу: - Развел как пионера... Блин, еще этот Калуга, мне прокапал весь мозг. - Подожди, а причем здесь Калугин? Еще как причем. Ему Зима, вон, памятник ставить собирается. А рядом - женщину с гранатой. Фыркаю в трубку: - А что, ты скажешь, это моя идея? У меня на мобильнике вдруг высвечивается параллельный вызов. Калугин! - О, вспомнил энтузиаст… Ань, повиси секунду. - Ладно. - Алло! – Марго, это я. Это я уже понял. - Чего тебе надо? - А… Я хотел с тобой поговорить. А на хрена? Вон, меня уже на улице узнают, даже без метлы. - Удали этот номер телефона! - Марго! - Что, Марго? Это ты мне весь мозг свернул с этими дурацкими снимками! - Я их не считаю дурацкими. - А мне плевать, что ты считаешь. - Марго. - Все, отбой! Отключаю Калугу и со вздохом снова присоединяюсь к Аньке. Та сразу любопытствует: - Гош, а с кем ты сейчас разговаривал? - Ань, какая тебе разница, с кем я разговаривал. - Гош, ну вообще-то с друзьями так не общаются. Весь этот сочувствующий бабий треп встает колом в горле и я снова фыркаю: - Фу-у… А мы больше не друзья! - Да-а-а… Игорь, подожди, ты что серьезно? - А нет, мне сейчас самое время прикалываться… Ань, ты дружила с Игорем Ребровым, с мужиком, понимаешь. А теперь я баба, а бабы дружить не умеют, по определению. Ясно? - Игорь, ну подожди, ты не прав. Остановившись посреди аллеи, вдруг вспоминаю вчерашние ее слова, прямо здесь, на этом месте: " Слушай, ну какая ты к чертям мне подружка?". Вот так! Со вздохом резюмирую: - Игорь может и не прав, а я права! - Игорь, подожди, выслушай меня. Только не бросай трубку. В общем, с тех пор как ты стал женщиной, ты стал глубоко чувствовать, ты стал, что ли, тоньше, гибче. Нет, я в смысле, не хочу сказать, что ты был плохим мужчиной, просто ты стал, что ли, по-другому мыслить, интереснее, если хочешь. Ну а статья, и журнал, и обложка, лишь тому подтверждение… Алле Игорь, алле! Ты почему молчишь? Весь этот монолог переминаюсь с ноги на ногу. Ни к чему все это, поздно: - Ань, я всегда знал, что ты настоящий друг. А теперь извини, я отключаюсь. - Игорь, Игорь, подожди! Захлопнув мобильник, шагаю дальше - хватит соплей и сантиментов. *** Спустя полчаса, я уже в редакции. Уперевшись руками в стенки лифтовой кабины, жду, пока вознесусь на четвертый этаж. Когда двери открываются, выхожу в холл и, засунув руки в карманы штанов, тороплюсь проскочить сквозь шум, гам и рабочую суету к своему бывшему кабинету… Все вокруг такое родное и в то же время уже чужое. Я отстранился от них…, вернее меня отстранили…, вышвырнули. Настроение мерзопакостное - обида гложет и разъедает изнутри. Откуда-то сбоку подбегает Калугин, ну как же без него: - Марго! Передернув плечами, иду дальше: - Отойди от меня. Он хватает мою руку, стараясь притормозить: - Подожди, ты можешь объяснить? Ускоряя шаг, пытаюсь освободиться: - Меня уволили, вот и все объяснения. - Марго, это я знаю. Блин. Развернувшись на 180 градусов, и оказавшись лицом к лицу, ору: - А если знаешь, какого черта лезешь? Оппонент в шоке и я срываюсь дальше… Вот и мой бывший кабинет, но шаги сзади говорят, что в одиночестве собрать манатки мне не дадут. Внутрь заходим с Калугой вместе, и это окончательно выводит из себя - мне нужно выплеснуть на кого-нибудь свою обиду и боль, и я не виноват, что это Андрей: - А уволили меня, между прочим, по твоей милости! - Что значит, по моей милости? - А ты не врубаешься? Подняв с пола пустую коробку из-под принтера, кладу ее к себе на кресло и откидываю крышку - вот сюда и буду складывать рабочие пожитки. Калугин возбужденно протестует: - Я действительно не понимаю, Марго. Блин! Как же он меня достал! - Слушай, Калуга, у тебя там что, ключик заводной в спине? Марго, Марго, Марго, Марго! Кто меня уговорил сняться на эту долбанную обложку? Мои причитания срываются на слезливый вопль: - Блин, ты мне всю карьеру обосрал! В ответ Андрей пышет негодованием: - Я обосрал? - А нет, я! - Так, я никому ничего не обсирал! Выгребая из ящиков, бросаю в коробку свои записные книжки, заметки, ручки, всякую прочую дребедень. - Я, всего лишь на всего, поддержал твою идею. В которую до сих пор верю, в отличие от тебя! Ну и верь, сколько влезет. Хоть до морковкиного заговенья. Выпотрошив ящики, переставляю коробку с кресла на стол, буквально ощущая с какой укоризной Калуга смотрит на мои сборы: - Что ты делаешь? - Пакую чемоданы, сматываю удочки, собираю манатки – нужное подчеркнуть. - Не делай этого! Он пытается помешать мне и тянет к себе коробку... Ха! Как это не делать? Курс четко указан - пинком под зад на улицу. Дергаю короб к себе: - Отпусти ящик! - Марго, послушай. Не хо-чу! - Я тебя уже один раз послушала! Блин, говорил мне Гоша - не связывайся с Калугой. - Причем тут Гоша? - А притом… Гоша бы никогда не поддержал твою бредовую идею. Потому что никогда тебе не доверял! Голос срывается на истеричный крик: - И правильно делал! Андрей в ответ тоже повышает голос: - Слушай, не сравнивай себя с Гошей! От этого еще обидней и я ору: - У тебя забыла спросить, с кем мне себя сравнивать! Калугин сбивает тон и старается говорить спокойно: - Марго, ты сейчас не можешь так уйти. Могу! У меня внутри не перестает кипеть, выплескиваясь язвительными уколами: - Хорошо, я уйду вприсядку. Цыганочка с выходом в дверь тебя устроит? - Послушай, я прошу тебя, успокойcя. И послушай меня – здесь, не все против тебя. Не все, понимаешь? Ты нужна редакции, ты мне нужна. Если ты сейчас так уйдешь, у Зимовского сегодня будет праздник, ты понимаешь это или нет? - Да они и так там уже пируют! И что-то я не заметил своей нужности за первую неделю работы, сплошные подставы. Меня снова замыкает, и я начинаю причитать по новому кругу: - Вот, говорил мне Гоша – не связывайся с Калугой, ну что я за коза такая… Калугин рявкает, пытаясь до меня докричаться: - Марго, Гоши нет, понимаешь, нет его! Словосочетание, наконец, проникает в мой мозг, и я опустошенно сникаю: - Вот, именно... Гоши нет и меня нет. Беру коробку двумя руками и, протиснувшись мимо Калугина, иду на выход. Вслед слышится обреченное: - Марго. Но я не останавливаюсь, тащусь через холл к лифту. Коробка получилась тяжеловатой для нынешнего тельца и я перекладываю ее на бедро, под подмышку, придерживая другой рукой. Хотя уносить-то, в общем-то, нечего… Блин! Как же стыдно и неуютно вот так уходить… Побитой собакой… Драной курицей… Слышу в офисной комнате отдыха приглушенный голос Мокрицкой и сразу понимаю, что она говорит обо мне. Останавливаюсь из любопытства. - Слушай, тут у нас такой цирк. Ты наш номер видела? Да, на обложку посмотри. Знаешь, кто это? Помнишь эту мартышку, про которую я тебе рассказывала?… Да, да, эта выскочка… Хочется заткнуть уши, да руки заняты. «Не все против», как же… Поджав губы и покачав головой своим мыслям, иду дальше, уже мимо секретарской стойки к лифту. На экране настенного телевизора кто-то чего-то вещает, собрав толпу сотрудников. Люся окликает меня: - Марго, подожди. Там по телеку говорят! Мне бы твои заботы… Фыркнув иду дальше, даже не притормаживая: - Да мне по барабану, что говорят по телеку. - Марго, подожди, но это же важно! Делаю глубокий вдох- выдох: - Фу-у-ух… Кому важно? Мне уже нет. С коробкой в руках изгибаюсь, удерживая равновесие, и тянусь ногой нажать кнопку лифта. Двери сразу открываются, и я, приняв вертикальное положение, захожу внутрь. Слышится приближающийся голос торопящегося Калугина: - Марго, подожди! Марго, подожди! Нет! Нажимаю кнопку и двери лифта захлопываются. Все Андрюха, доктор Егоров сказал в морг, значит в морг. *** Совершенно не помню, как доехал до дома. Все время в башке крутились разные мысли – очень хотелось, чтобы им, там, в издательстве, было без меня также плохо, как мне без них. Дома, отправив коробку в стенной шкаф в прихожей, с полчаса бессильно мечусь по квартире, растрачивая накопившийся адреналин, потом присаживаюсь на диван в гостиной поближе к телевизору - все-таки любопытно, чего же так народ массово напрягло... Вряд ли только моя нынешняя физиономия на обложке. На экране мужик из популярного шоу и в его руках последний номер «Мужского журнала. Надо же, «МЖ» хвалят… Положив ноги на стол, удивленно качаю головой: - Ни хрена себе! Из прихожей раздается скрежетание ключа в замке, а потом и голос Сомовой: - Гоша, ну чего ты на звонки не отвечаешь, а? Зачем? Чтобы выслушивать всякие гадости? Бурчу под нос: - Не хочу и не отвечаю. Анька буквально бежит ко мне и садится рядом. Она с восторгом листает притащенный с собой "МЖ": - Слушай, ну ты это видел? А то! Из-за него меня уволили! Вышвырнули за одни сутки, вопреки трудовому кодексу. - Не видел, а видал. Причем в гробу и соответственных тапках! - Слушай, ну это же успех! Ну, мне сегодня человек сто пятьдесят позвонило, такого вообще не бывало. Ты хоть в курсе, что тираж скупили весь? Откуда это она знает? А, в общем-то, по фигу... - Я же сказал, мне по барабану. - Гош, ну как по барабану?! Я тебя не понимаю. Ты добился своего, ну чего ты еще хочешь?! Уже не сдерживаясь, взвиваюсь, скидывая ноги со стола: - Я хочу стать Игорем Ребровым, обратно! Это единственное, чего я хочу, но я чувствую, что этого не будет никогда! Анька недовольно фыркает: - Вот, я сейчас не понимаю! Вот, сейчас, перед кем ты здесь выеживаешься, а? Вот, я уверена, что минут через пять тебе позвонит Егоров и предложит снова работу! Сижу, забравшись с ногами на диван, и пытаюсь уговорить себя, что прав. Я что пешка туда – сюда меня пинать? Утром уволил, вечером принял? А завтра утром опять уволил? Цежу сквозь зубы: - Пусть звонит, я же сказал мне по барабану! - Как, по барабану? Как не сдерживаюсь, обида прорывается, заставляя сорваться на крик: - Слушай Ань, оставь меня в покое, ясно? Мне по фигу на всех этих твоих Зимовских, Егоровых, Лазаревых! - Во-первых, они не мои. - Да мне плевать, чьи они! Я не хочу никого ни видеть, ни слышать. Меня от них тошнит, понятно тебе? Они мне все противны! Все, меня нет, я умер, испарился, растворился! Демонстративно вырубив мобильник, бросаю его на стол, и иду в спальню – там, по крайней мере, никто доставать не будет. Сомова еще пытается окрикнуть и притормозить: - Гоша! Видимо еще не все сопли размазала по поводу «замечательного номера». Но я обрубаю ее попытки: - Не кантовать! *** Валяюсь на кровати. Минут через десять слышу Анькин бубнеж с Фионой и звук захлопывающейся входной двери – свалила куда-то… Сев, обвожу взглядом стены… Делать совершенно нечего… Не привык я так… Вдруг звонок в дверь и я обрадовано ворчу: - Ну, Сомова, забыла, что ли чего? Еще один звонок и глухое бормотание издалека, из-за двери, похожее на « Марго». Шаркая тапками по полу, иду открывать. На домофоне физиономия Зимовского! Блин, ему то, чего здесь надо? Угрюмо распахиваю дверь: - Это что за явление? Антон сама любезность: - Я войду? Вот уж хрен! Перегораживаю рукой проход: - Стоп - машина. Зимовский делает удивленные глаза: - Ты что ж меня, даже на порог не пустишь? Посылаю в ответ самую язвительную улыбку: - Знаешь… Гоша, когда купил эту квартиру, он ее освятил. - И что? - Боюсь, если ты войдешь, сгоришь. Антоша добродушно хихикает: - Хе-хе-хе… Мне всегда импонировало твое чувство юмора. Ладно, хватит зубы сушить. Тем более, с этим уродом: - Чего приперся? Зимовский придает своей физиономии торжественности: - Наумыч просит вернуться. Анькины предсказания сбываются, но это не сбивает моего отрицательного настроя: - Серьезно? А больше, он ничего не просит? Антоша на редкость терпелив, даже странно: - Он просит передать, что извиняется. Чтобы ты не держала на него зла. Что он погорячился. Широко раскрыв удивленные глаза, киваю на каждую просьбу: - А-а-а... Просил передать... Уколоть тоже не забываю: - А ты у нас теперь, курьер, да? Зимовский обиженно сопит, но опять сдерживается: - Марго, Наумыч ждет. - Чего? У моря погоды? - Тебя! Он сказал, что если ты вернешься, то в конце твоего гонорара появится еще один ноль. Упрямо стискиваю зубы: - Не появится. - Почему? Да хоть три нуля. Пририсовал нолик и можно унижать сколько хочешь? - Потому, что я никуда не вернусь. - Марго, Наумыч очень сильно расстроится. Тянусь к ручке двери - аудиенция окончена: - А ты его настрой! Ты же у нас настройщик знатный. Пытаюсь закрыть дверь, но Антон ловко выставляет ногу. Фыркаю: - Ногу убери. - Маргарита, я бы на твоем месте… Есть повод сказать грубость и отказываться от него я не собираюсь: - Ты никогда не будешь на моем месте. Усек, лузер? Лицо Зимовского перекашивается. Как же приятно такое ему говорить… Хотя, очевидно, что Антоха своего теперь не упустит и кресло займет… Обидно… Дверь по-прежнему мешает закрыть просунутая конечность и я переключаюсь на ее изгнание: - Ногу убери, еще раз говорю, я сейчас собаку спущу, она у меня незнакомых кобелей на дух не переваривает. Порвет, как Тузик грелку. Я киваю на Фиону, которая уныло смотрит на непонятливого гостя, а потом заваливается на бок. Тем не менее Зимовский шустро убирает ногу: - Стало быть, не вернешься? - Стало быть, нет. Захлопнув входную дверь, иду в гостиную. Просит он меня! Марксист недоделанный…