Love Never Dies (Reprise)

      В юности, ещё до становления её карьеры оперной певицы, Кристин не могла сказать в точности какая именно одежда ей нравилась. Работа в балетной труппе обезличивает. Её костюмы были дивными, но смысл их заключался в том, чтобы девушка была неотличима от остальных балерин.       Внимание пугало её поначалу. После Маргариты из Фауста Гуно, Элисы из Ганнибала, Кристин надеялась спрятаться обратно в молочную скорлупку балетной пачки и колгот. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к умопомрачительным, варварски помпезным сценическим одеяниям. Но спустя годы, Даае обнаружила в себе вкус к этой экстравагантности.       Франт Рауль поддерживал такие затеи. Иногда им бывало так чудесно вместе, когда супругам приходилось выходить в свет, и Виконт де Шаньи мог наконец блистать познаниями о политике и военном деле, обсуждать лихорадку индустриализации, охватившую весь мир, ввергнутого в круговорот технических открытий. Когда наставал момент приглашать своих дам на танец, и Виконтесса оказывалась самой дивной из всех прочих.       Это мало изменило характер Кристин. Она ожидала, что возможно это внимание в свое время сделало Карлотту капризницей и уж воистину требовательной дивой. Что ж, пожалуй, рождение сына ожидаемо лишило её эгоизма тогда, а когда Густав стал самостоятельнее, Даае уже чувствовала эту западню, подступившую к ней горьким осознанием необратимости последствий смерти её учителя.       Впрочем, нет! Нет, сегодня де Шаньи пришли для своего развлечения, отнюдь не траура ради. Пускай Кристин в чёрном платье, это было вызовом, а не поводом истязать себя не только во сне, но и наяву.       Три года назад свет увидел картину господина Джона Сарджента, художника, прославившегося в Париже скандалом из-за полотна "Портрет мадам Икс", где модель, известная светская красавица, предстала в угольно-черном платье с бретелями из драгоценных камней, одна из которых была чуть спущена с плеча. Кристин видела изначальную версию портрета. Он был изумительным, пока бретель не загубила репутацию натурщицы. Сарджент "исправил" портрет, подняв бретель на положенное место, но от того платье из грандиозного превратилось в неуклюжее. Напряжённая поза модели подчёркивала её элегантные контуры, делая девушку практически безупречно красивой, но все же эта поднятая бретель лишила портрет его первородной особенности.       Кристин была стройной, по-балетному узкая грудная клетка не позволила бы создать тот же силуэт сердца, что и у натурщицы, но она не выдержала в итоге. Платье на ней было оммажем платья мадам с портрета.       Рауль любил внимание, любил внимание к красоте Кристин, однако сегодня он едва ей улыбнулся, после разговора с джентльменами. Виконт пригласил её на вальс, когда это попытался сделать один из его сослуживцев, фамилию Кристин не запомнила, практически посреди попытки представиться выдернутая в глубь танцующих пар. — Платье красивое, - начинает мужчина, кивая в подтверждение своих слов, уже раздраженый необходимостью доказывать что-то, - Не вполне уместное однако, не находишь? — Ты видел его в поместье, когда я надевала пальто, - отвечает Кристин, вкладывая ладонь в перчатке в ладонь супруга. — Теперь все говорят об этой Виржини Горо. — Готро, - осторожно поправляет женщина. — Важно не это, а её отвратительная репутация и скандал из-за картины!       Рауль обычно вёл умело, он и теперь, однако чуть быстрее нужного от нервов, и привыкшая слушаться музыку Кристин начала терять ритм, подгоняемая Виконтом, и путающаяся ногами в нотах. — Оно ведь чёрное, как будто у нас траур, неужели мы никогда не сможем обойтись без твоих мрачных идей? - продолжает мужчина, и Кристин оступается.       Она не уверена не задела ли кого-нибудь — правая ладонь Рауля, находившаяся на её талии, поднимается выше, к загривку, ненавязчивым, но очевидным движением призывая повернуться к нему.       "Её мрачные идеи". Её мрачными идеями было очень многое из того, что не входило во вкусы Рауля, от трагических ролей, которые Кристин имела привилегию выбирать, до готических романов. Даае всего лишь купила книгу "Замок Отранто" по рекомендации Мег Жири, уже много лет жившей в Америке. Де Шаньи заинтересовался покупкой по прихоти или по случайности, и ему хватило краткого содержания, чтобы заключить: "Вздор!".       Её мрачными идеями была любовь к картинам Гойи, классическим маршам и случайный комментарий во время похода с супругом в театр в качестве зрителей.       Её коллега, исполнявший злодея, переживал триумф на сцене. Ненависть к его герою подпитывала привлекательность отрицательной харизмы. — Потому всем и нравятся злодеи. Антагонисты целостнее протагонистов, - говорила Кристин, опустив подбородок на сложенные на бортике ложи кисти рук, ‐ Он в точности уверен чего хотел, и ни закон, ни здравый смысл, ни человеческое одобрение не встали перед ним. Он не остановился и никто не смел даже надеяться на это, - восторженно добавила женщина, отрывая глаза от тенора, и переводя взгляд на супруга.       Но тот уже поднялся с места, чтобы уйти. Господь милостивый, неужели это его оскорбило?       Кристин больше из самоуважения, чем из гордости не стала даже окликать мужа. Дождалась окончания второго акта, покинула ложу, поздравила коллег с великолепным выступлением, и отправилась к карете, которая несомненно ожидала её снаружи.       Рауль на нее даже не взглянул, снедаемый ревностью, которой он грешил даже когда Кристин была обручена с Призраком Оперы, когда её душа и мысли принадлежали Ангелу Музыки, когда они с другом детства в общей сложности обменялись двумя фразами в стенах театра, оплота которого он не покидала, надеясь не потерять ни минуты в обществе своего учителя.       От ревности он становился вспыльчивым, а совершив грубость, от неловкости решал действовать грубо до конца. К грубости Кристин не была приучена.       Женщина дождалась, когда тронется карета и шумные кварталы сменятся жилыми, чтобы заговорить: — Я выбрала тебя девять лет назад потому что ты был моим лучшим другом когда-то.       Голос Даае спокоен и твёрд. — Я выбрала тебя — честь и добродетель, против убийств и озлобленности.       Виконт склоняет голову, отвернувшись от окна, но все ещё не глядит на жену. — Я выбрала тебя, потому что мне нужен мужчина, а не монстр.       "Мне нужен мужчина, а не монстр. Умоляю, прими верное решение, потому что в ответ на мою любовь я хочу видеть человечность, а не слепоту человека, в жизни не видевшего любви". Вот о чем она хотела умолять Эрика. Вот что должна была сказать, а затем заставить его увидеть любовь. Найти все способы показать её ему, и поселиться в его груди вместо его собственного сердца Принудительно, если потребовалось бы.       Она должна была сделать верный выбор тогда. Кристин ушла с Раулем потому что убийствам не может быть оправданий, и даже найдя их для своего Ангела Музыки, она не смогла найти в себе сил сделать выбор.       Между царством людей и Эриком — царством Аида, единственно верным, нежно любящим греческим божеством среди своих солнцеподобных братьев.       Он говорил ей когда-то — им не удастся её принять. Не от того, что они с Эриком похожи. Он был отвергнут из-за своих деформаций, против неё же строились козни из-за её таланта и неспособности, какая была, например, у Карлотты, быть жестокой, защищая себя. Но будь её голос покладист, послушен, как ручной, подчиняйся он чужой воле, быть может у Даае был бы шанс затаиться между людьми, притвориться одной из них.       Но при всей мягкости характера Кристин не был марионеткой. Даже в схватке Призрака с Раулем не была. И её вкусы, её открывающиеся одна за другой мечты могли быть непонятны людям из того мира, в который Эрик больше не вхож.       Её притягивал странный, неизведанный мир Призрака Оперы. Её не пугали его слова о том, что чтобы присоединиться к нему стоит отвратить мысли от слепящего света дня, позабыть жизнь, оставленную за порогом его обители.       Он просил отпустить душу туда, куда девушка стремилась. А стремилась она к той музыке, которую даже её дорогой отец не мог создать. Густав Даае говорил, что Ангел Музыки его так и не посетил. Он был исключительным музыкантом, но он был прав. И наконец завершив его поиски, оказавшись с голосом в её голове лицом к лицу, Даае не нужно было "заманивать". Она сама пришла сюда, последовала за ним.       После случившегося, после их с Раулем освобождения, все говорили ей — этот мужчина запугал её, он был хищником, он пытался командовать ею, он воспользовался наивностью юности.       Девушка не знала были они правы или нет. Она отнюдь не считала, что кто-либо из них, из полицейских, директоров и де Шаньи имели право судить что произошло на самом деле.       Два тезиса:       Только ты можешь отправить мою музыку в полёт.       Помоги мне писать музыку ночи.       Вот и всё, о чём просил Эрик. Он просил, но не командовал. Умолял, убоявшись её страха, а когда Даае предала его, не влюбленностью в Рауля, а тем, что последовала плану Виконта и полиции, наконец тогда он поставил ультиматум.       Думая об ужасе, который ему пришлось испытать без маски, на глазах у тысячи людей, девушка думает, что убей он её тогда, и всё закончилось бы справедливо и легко.       Кристин почти сбилась с мысли. Она не желала возвращаться в дом и делать Густава свидетелем их очередных разногласий с Раулем, и была полна решимости завершить этот конфликт любыми средствами и уловками. — Я выбрала тебя. И если этого не достаточно, если ты не видишь в этом абсолютной любви, может быть это — то, что испытываешь ты — не любовь?       Грязные лингвистические махинации. Упрёки без упрёков, шантаж вне шантажа.       Это было вынужденной мерой тогда, в карете.       Кристин прибегает к более мягкой уловке теперь, пойманная в ловушку вальса. — Извини меня, - заглядывая в глаза мужу, просит женщина, - Я бы сделала что угодно, чтобы простил, если бы это снова вернуло тебе прежнюю радостность. Посмотри на всех! Господь, да что они могут понимать в моде, если из всех здесь, единственным подобающе одетым джентльменом выглядишь ты. Ты ведь одобрил это платье дома.       Глупость, гадость и низкопробная лесть. Даае передернуло бы, не сработай это. Не срабатывай это неизменно. — Что ж, - ловит её на слове Виконт, - Кое-что ты все таки сделать можешь. — Слушаю.       Рауль уводит супругу из зала, осторожно перемещаясь к балконами. — Я бы не хотел обсуждать наше финансовое положение в чужом доме, но раз уж мне представилась возможность...       Возможность воспользоваться её глупым положением виноватой. — Мой сослуживец после травмы был вынужден выйти на пенсию как офицер флота. Произошло это в акватории Берингового моря, и он остался в Америке. Сейчас занимается производством музыкальных пластинок и звукозаписывающего оборудования. Он расширяет предприятие, прежде действовал из Чикаго, сейчас готовится к работе с Нью-Йорком.       Их финансовое положение — тема щекотливая. Кристин старается никогда не заговаривать об этом, а потому сейчас пыталась понять в каком настроении на самом деле пребывает Рауль и что ответить ему будет безопасным. — У меня остались средства, отложенные на содержание поместья. Мы справлялись без них до сих пор, но самое главное — вскоре этот дом нам может не понадобится. Де Башер пригласил меня в Нью-Йорк, на Кони-Айленд соучредителем. Я сделаю это вложение, и вскоре прибыль окупит его многократно. Это позволит мне исправить наше положение.       Кристин знала к чему дальше приведёт этот разговор, она так надеялась, что мужчина об этом не заговорит, но он продолжает: — Ты наконец сможешь уйти со сцены, как и должна была с самого начала, ставь женой Виконта, Кристин.       Девушка закрывает глаза, не желая выдать протест ими, и устало вздыхает. — Предложение чудесное, Рауль, однако мы могли бы обсудить это? Колоссальное количество аспектов встанут под вопросом, и я не хотела бы, чтобы эти улучшения сопровождались вредом для меня, я буду счастлива, когда тебе удастся восстановить всё, потерянное за последние годы, но я могла бы продолжить выступать, и Густав... — Он может поступить в колледж и в Америке, - парирует Виконт, - Твои выступления — вынужденная мера, я знаю как тяжело они тебе даются в последние годы... — Но не от тягостности музыки, а от...       Если она продолжит, он взбесится. Он ответит что-то из категории "Разумеется во всех своих бедах ты винишь меня". Кристин никогда в жизни не обвиняла Рауля, но тот был непреклонен в своих недовольствах.       Впрочем, наверное он всегда был таким, думается девушке. Когда всё началось, он бросался из жгучей ревности в слёзы сожаления по её поводу, давая обещания защитить её и увезти, и забывая их тотчас, пока проблема не явится в кроваво-алом костюме с трюками пиромана, угрожая лично Виконту. Он был готов жертвовать жизнью ради неё в подземелье, но не был готов мириться с тем, что Даае не была безупречной каждую секунду, каждым вздохом. — Договаривайте, мадам, - сухо требует Рауль. — Я люблю музыку. Я люблю тебя. Я не могу просто отказаться от этого, - отвечает девушка.       Мужчина решает принять этот ответ, не желая проводить целый вечер в склоках, но добавляет: — Постарайся не заражать своими "любовями" окружающих. Я не хочу, чтобы Густав увлекался музыкой так сильно. Ему предстоит служба во флоте, какую проходил я сам, в крайнем случае адвокатура или банковское дело, но де Шаньи не будет музыкантом. Я итак пренебрегаю правилами приличия, позволяя тебе выступать. Кристин, это всё, - пресекает даже попытки заговорить в ответ Виконт.       Густав уже должен был спать, но он встречает их экипаж у подъездной дорожки, одетый в пальто. Гувернантка виновато смотрела то туда, где по её мнению должна была сидеть мадам, то туда, где возможно находился Виконт, пока пара не покинула карету. — Ох, нет, и как же мы завтра успеем на занятия скрипкой, если вы ещё не ложились, господин Виконт? - шутливо спрашивает Кристин принимая мальчика в объятия, опускаясь на уровень его роста, - Отбой уже через пять минут, что скажет ваш папа́? - женщина поднимает глаза на мужчину.       Он по крайней мере раздражен не до крайней степени... — Я уже переоделся ко сну, только надел пальто поверх пижамы! - поделился мальчик, и за руку повел мать внутрь дома.       Уже готовясь ко сну, в их общей с Раулем спальне, Кристин надеется заснуть сегодня мгновенно. Мужчина вышел из ванной комнаты с чуть влажными волнами волос, и задал вопрос: — Сколько времени тебе потребуется на раздумья? — Прошу прощения? — Нью-Йорк, - подсказывает Виконт.       Женщина откладывает гребень, волосы рассыпаются по плечам и спине, и наверное в длинных темных волнах ей удается спрятать лицо. Хотя бы частично. — Нам обязательно ехать? - негромко спрашивает она, - Инвестировать ведь можно и на расстоянии, раз это твой товарищ и ты доверяешь ему... — Я больше не могу оставаться в Париже. — Но ведь... Рауль, я искренне люблю путешествия, и возможно посещение Америки могло бы пойти на пользу для вашего дела, и оно развеяло бы тебя, однако же покидать Францию навсегда...? — Мы находимся в огромном финансовом затруднении, тебе это известно. — С которым я до сих пор справлялась, разве же нет? — Ты представляешь какого это? - повышает голос мужчина, - Все знают о нас! Все знают о том, что делаешь ты и чего не могу сделать я! Никто не готов иметь со мной дел, потому что "Кто знает что будет с деньгами, которые пообещает Виконт де Шаньи, если его вновь окрутит рулетка?". Я не в силах выносить этот город!       Он замолкает, переводя дыхание, потому что иначе сорвется на крик. — Ты понятия не имеешь какого это — наблюдать за тем, как к тебе теряют доверие твои товарищи, как падает твой авторитет в глазах семьи, в глазах друзей, в глазах людей, с которыми ты провел лучшие годы своей юности! Когда твой собственный сын уподобляется тому, от кого ты спас его мать, которая теперь не может пожертвовать мелочью ради твоего восстановления в обществе, в мире людей, которые будут тыкать в тебя пальцем, если ты не исправишь положение! — Густав назван в честь моего отца, который любил тебя всем сердцем, - говорит Даае.       Ком в горле вызван не жалостью к Раулю, не от очередной резкости.       Он говорит о Густаве, как говорил бы о враге, умершем десять лет назад. Проводит эту параллель. Сколь скоро он начнет винить Кристин в неверности?       Она никогда не подозревала его, даже из-за его ночных раутов. Ни разу не усомнилась в его честности и не дала повода подумать будто это так, не предавала его доверие делом ни разу, ровно со дня их свадьбы, чтобы теперь выслушивать это? — Густав Даае был великим музыкантом, его дочь — "Величайшее сопрано своего поколения", - цитирует она газетные заголовки, - Если призраки, тянущиеся из детского скрипичного кофра, если его чуткость и мои черты характера в нём тебя так пугают, о каком переезде мы можем говорить, пока ты едва справляешься с боязнью смычка в руках девятилетнего мальчика?       Кристин выдыхает, обнаруживая себя стоящей в шаге от Виконта, замершего у их постели. — Я поддержу идею Кони-Айленда, когда буду уверена, что это не попытка отнять у меня права на мою жизнь, - уверенно продолжает она, - Я поддержу это решение, если его примет мой муж, который не сбежал перед лицом катастрофы, а объявил беде войну, чуть не поплатился жизнью за это, и выиграл, - напоминает женщина.       Она отступает, поправляя глухой воротник ночной рубахи под длинным теплым халатом.       Соблазн сбежать отсюда был велик, но теперь именно в гордости заключалась причина отказа Даае от идеи побега. Она избавляется от тяжелых тканей халата и забирается в постель, практически сразу засыпая, укрывшись с головой.