Мне есть, что терять...

Знаю, что не выполнила обещание, не задерживать главу Т.Т Но подготовка к экзаменам отнимает все мои силы и кучу времени. Да еще эти "паранормальные явления" вчера. Простите автора! Зато глава длиннее, чем обычно :) _________________________________________________ Глава посвящается двум моим любимым подругам, одна из которых очень любит Лондон, а другая вдохновила на создание образа Мэддисон. Спасибо, что вы у меня есть! :* _________________________________________________ (* - цитаты из Библии и Евангелие) Элизабет сидела в углу комнаты. Её сильно знобило, глаза стали будто стеклянными, как у кукол, единственным признаком жизни служила мелкая дрожь. Наконец, она несколько пришла в себя, поднялась и, опираясь на стену, пошла в кухню. Открыв дальний шкафчик, девушка извлекла оттуда аптечку и еле нашла в ней квадратную коробочку из серебристого картона: здесь обнаружилось несколько пластинок с бежевыми таблетками. Сколько времени назад она перестала принимать антидепрессанты? Через полгода после переезда к дяде, как давно. Странно, как много боли могут причинить воспоминания. Многим страшная информация может причинить гораздо больший вред, чем картинки из прошлого. Но не для неё. Первое впечатление обманчиво, а после долгого осознания, фильтрации эмоционального фона, извлечения важных элементов, исключения косвенных фактов, полученные сведения становятся еще более яркой иллюстрацией произошедшего. Именно они создают в сознании новые болевые точки, которых человек избегает все свою дальнейшую жизнь. Ретроспектива - Куда ты меня тащишь? – улыбаясь, спросила Элизабет, вглядываясь в пролетающий пейзаж, в окно машины Мэдисон- этот район Лондона был ей незнаком. Сегодня было её 15тилетие, сразу же после работы, Мэд хватанула её за шкирку, посадила в свою машину и они направились в неизвестном направлении. - Оу, увидишь, - усмехнулась девушка, не отвлекаясь от дороги. - Отлично! Давай так, я буду задавать тебе вопросы, а ты на них отвечать? - Я ничего тебе не скажу, - засмеялась она. - Тебе и не нужно, я все прочитаю по твоему лицу, - улыбаясь, сказала Лиз – Итак, я начинаю допрос с пристрастием. Это как-то связано с моим днем рождения? Отлично, значит связано! – ликующе воскликнула она – Мэд, твои руки выдают тебя с головой, убери их куда-нибудь подальше. - Ага, и вести машину зубами! Заканчивай детский сад, Эль, лучше включи радио. Элизабет протянула руку и включила какую-то радиостанцию, сколько у Мэддисон была машина, в ней всегда играли какие-то рок-группы. Она считала, что прочие популярные жанры понижают IQ, а в песнях известных металл-групп смысл есть и музыка хорошая. Сейчас по её любимой радиостанции «Rock Britain» в сотый раз крутили Megadeth. Мэддисон улыбнулась, в свойственной только ей манере, обнажив зубы, что больше походило на оскал, и сильнее вдавила педаль газа, скорость была ещё одной её страстью. - Если бы ты была абсолютно свободной, куда бы ты уехала отсюда? – спросила она. Элизабет снова взглянула в окно, смотря на проносившиеся мимо дома, газоны, деревья; даже то, что все это находилась в пред сумрачной дымке не мешало ей любоваться этим городом. - Никуда, Мэд, - сказала Лиз, взглянув на подругу – Я слишком люблю этот город. Лондон – запотевшая жемчужина, лишь тот, кто может заглянуть в внутрь этих туманов, сможет понять эту красоту. Ведь туман, словно штора, закрывает все самое главное, отдавая нам лишь загадки, разгадав которые, мы узнаем, что по ту сторону. А по ту сторону - искусство. Мэддисон внимательно слушала её, уверенно улавливая каждый перепад в интонации. Ей нравился голос Эль, особенно эти лёгкие, едва уловимые скачки в тембре и интонациях, она могла произнести одно и то же слово по-разному, и тогда оно начинало играть другими красками, а часто приобретало совсем другое значение. - Артур Бальфур говорил, что «Лондон — чудесное место, если вы можете уехать из него». Почему то я с ним согласна, - ответила она, слегка качнув головой. - А твой любимый Сэмюэл Джонсон сказал: «Если вы устали от Лондона – вы устали от жизни», - торжествующе возразила Лиз. - Молодец, вижу, ты преуспела в изучении литературы и искусства восемнадцатого века, - улыбнулась Мэд, эта улыбка была совсем не такой, как обычно, она не скалилась, не показывала зубы, она улыбалась одними глазами, только Элизабет вызывала у неё такие чувства. - О, да, - весело ответила девушка и откинулась назад. - С тобой всегда было интересно общаться, - продолжила Хардри более серьёзным тоном – Я видела много людей, увы, большинство из них не умеют разговаривать... С ними скучно. Эти люди часто используют одни и те же простые фразы, слова, выражения, да и особыми знаниями в разных сферах не обладают, они не умеют точно выражать свои мысли, хотя, зачастую, эти люди довольно экспрессивны. И вся их эмоциональность выражается в грубых словах. Большинство женщин не образованы... хотя нет, образованы, но не умеют говорить о науке или событиях прошлого. Они разговаривают о косметике, одежде, сплетничают друг о друге. Я их не понимаю, да и не стремлюсь понять. - Мэд! Ты мне сейчас напомнила об одной такой женщине, - Лиз сдержала смех. - Миссис Мориарти, - догадалась девушка. - Карла ни о чем, кроме шмоток, денег и известных людях, говорить не может! Иначе, стала бы она с 10тилетнем ребенком о трендах разговаривать? Мэддисон покачала головой, усмехнувшись: - Представляю её постное личико, когда она подъедет к стоянке агентства, а тебя там нет. - Пффф! Она просто уедет, а дома меня ждет фраза: «Вообще-то, можно предупреждать», на которую последует ответ: «Вообще-то, можно уделять кое-кому больше времени», и я не о себе. - Конечно, ты об отце, - Мэд мотнула головой, откинув длинные волосы назад. - Ты злишься? – тревожно спросила Элизабет, она все читала по лицу, видела каждую черточку лица своей подруги, любое микровыражение в тот час поддавалось тщательному анализу в её голове. - Да, Эль, - ответила она, ничуть не смутившись. Лиз ценила её за это, за то, что она никогда не лгала ей, за то, что всегда была рядом, всегда поддерживала, но никогда не предавала свои принципы, не меняла точку зрения только потому, что кто-то считает иначе. Это делало её свободной , непокорной, Мэддисон шла наперекор кому угодно, будь это тот, от кого зависит её будущее- если он смеет нарушать мораль, которую она блюдет, то непременно будет подвергнут презрению. Она не преступит свои законы, и Элизабет старалась следовать её примеру. - Почему? Я не могу понять тебя. - Он такой же, как миссис Карла, - жёстко ответила Хардри – Мистер Мориарти, хотя бы один раз за все твое детство тебе сказку на ночь прочитал? А сколько времени он уделял тебе, когда ты училась? Он хоть раз пытался угомонить жену, когда она ругалась в твоём присутствии? Он не заслуживает твоей верности. - Мэд, - выдохнула Лиз – не... не говори так... никогда! Он мой отец! И... Знаешь, есть такие люди, которых будешь любить вне зависимости от их характера, умственных способностей и дел... Карла никогда не была хорошей матерью, но если бы не она, то мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Я просто всегда буду любить своих родителей, не за что-то, а просто. Потому что они у меня были и, наверное, стараются, чтобы нам всем было лучше. И... я... не допущу, чтобы кто-либо лил на них грязь. Мэддисон отвлеклась от дороги и на несколько секунд вгляделась в лицо подруги. - Сколько тебе? – спросила она изменившимся голосом – Сколько исполнилось лет? - Пятнадцать, - ответила Элизабет, внимательно глядя в её лицо, те эмоции, которые она сейчас видела, не поддавались расшифровке, это больно отдалось в мозг. Машина затормозила у обочины, Мэдисон всем корпусом развернулась к Мориарти. - Эль слушай меня внимательно. Ты слишком взрослая, я будто разговариваю с человеком старше меня. Ты понимаешь, осознаешь, видишь и анализируешь, большинство зрелых людей не могут это, - она говорила быстро, но четко и ясно – Ты ведь знаешь, что я никогда не говорю то, чего не понимаю; если я чего-то не знаю, лучше промолчу. Я много слышу, но я не могу как ты, анализировать все это целиком - для моего мозга слишком много информации. Я научилась вырывать из фразы главную часть и анализировать её, но от любой мелочи прибавленной к главной мысли всё может поменяться. Ну, так вот. Жизнь делится на две части: сначала ты живешь как подросток, думая, что впереди еще целое бессмертие, а потом понимаешь, что ты уже старик и осталось тебе, от силы, года два. Я очень не хочу, чтобы ты, при твоем гениальном мозге, стала такой же, как мой брат... - У тебя есть брат?.. - Не перебивай. Да, ты же знаешь, что мой отец – отчим? Дин мой брат, но он не живет с нами, я даже не знаю, живет ли он ещё на этом свете. В общем, он был гением в школе, физика была его страстью, весь его ум будто складывался на основе этих законов, каждый день он проводил свои эксперименты, что-то доказывал и решал. Но после смерти отца у него произошло сдвиг по фазе... то есть дело в том, что сдвиг у него был всегда. Видишь ли, люди не любят гениев, они всегда их боятся или ненавидят. Потому что гении умнее, потому что одним своим видом показывают, насколько остальные люди тупы, а людям это не нравится. Отец не любил Дина, я не знаю, мне кажется, он даже бил его иногда. Но Дин не единственный ребенок, которого избивали, и это не дает ему права становиться чудовищем. Он стал убийцей... Отец однажды ушел ненадолго, а привезли его в морг с простреленной головой. Дин не плакал, он был рад... Никто не виноват в том, что он стал таким. Я просто не представляю, как этот человек мог подходить к моей кроватке, читать мне Библию на ночь, а потом уходить и жестоко убивать людей. Эль, никогда, никогда не мсти, не позволяй гневу овладеть собой. «Не будь духом твоим поспешен на гнев, потому что гнев гнездится в сердце глупых».* Элизабет обняла Мэддисон, прижала к себе. - Мэд, я никогда не предам нас, чего бы мне это не стоило, я всегда буду верна нашей дружбе. Мне не нужно становиться кем-либо другим, потому что у меня есть ты и Карли, есть те, кого я люблю и которые любят меня. У меня нет причин ненавидеть. - Дай Бог, чтобы так было всегда, - выдохнула девушка – Просто я знаю миг, когда берёшь в руки оружие, ощущаешь собственное величие, и тебе кажется, что ты как Бог можешь решать, кому жить, а кому умирать, но «Бог выше человека. Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих».* Модель высвободилась из объятий Лиз, устроилась за рулём. Машина плавно поехала вдоль вечерних улиц, наполненных свежим туманом, она казалась большим черным жуком, ползущим по каньону домов, чтобы попасть в свою укромную нору. Две модели, сидящие в ней, искали своей личной истины, но, как и все люди, страстно желали, чтобы эта истина была безопасной. Увы, в этом мире нет безопасных истин. - Ты никогда не говорила о своей семье, - тихо заметила Элизабет. - Ты не спрашивала, - ответила Мэд. На самом деле, обе они прекрасно понимали, что ни одна не сказала бы о своей персональной жизненной трагедии даже под пыткой. Лиз была ребенком, а дети не могут вечно держать всё в себе, рано или поздно им нужно рассказать, чтобы самим понять и осознать. Она открылась Хардри, которая слушала, время от времени затягиваясь сигаретой, и, выдыхая синеватый дым, кивала головой в знак согласия. Это позволяло Мориарти думать, что её слова не запоминают, что не могло не радовать - она их боялась, боялась признаться себе, что ей больно оттого, что родители не находят для неё времени. Но Мэддисон была слишком умна, чтобы брезговать информацией, она её собирала и оставляла про запас на полочках своей памяти. Так и получилось, что Мэд знает об Эль все, а она о Мэд – ничего, а теперь пришло время, когда Лиз была готова слушать Мэддисон, а она готова была говорить. - Можешь считать, что спросила. - Я не умею рассказывать о себе, наверное, потому, что никогда не рассказывала. Ты знаешь, я предпочитаю язвить, хамить или молчать. Отца я почти не помню, мне было 6, когда кто-то продырявил ему башку, как я думаю, совершенно по делу. Я его любила, он постоянно покупал мне подарки, баловал, проводил большую часть времени со мной и мамой, которую любил или упорно поддерживал вид, что любит. Его было кому ненавидеть, вся его работа состояла из того, чтобы критиковать, делать меткие замечания, говорит, кого следует уволить. Я в него пошла, отец был редкостным хамом, злым и ядовитым до отвращения не только на своей работе. Мой брат Дин, как я уже сказала двинутый на физике гений, простой, но креативный, своенравный и свободолюбивый. За это свободолюбие он и получал по шее от отца, а я, дура, кичилась отцовской любовью, вниманием и заботой. За что мне быть ему благодарной? Он воспитал чудовище! И это чудовище – мой брат. Моя мама - умная женщина, но и у неё бывали плохие дни, тогда она молилась. Отец и брат не разделяли её веры во Всевышнего, хоть в чем-то они были согласны. Но если отца уже не заставишь выучить молитвы, то нас с Дином мама заставляла учить псалтырь, читать Библию и почитать Его нашим Отцом. Брат боролся с ней, он не был восприимчив к вере и считал все это ерундой, а я была не против. Мэддисон бросила короткий взгляд на Лиз, в этом взгляде подруга успела прочитать огромную печаль. Это было так странно, услышать, что как раз её родители любили, часто занимались, но Мэд все-таки стала такой, какой её сейчас видела Элизабет. Да если бы мать заставляла её учить псалтырь, она бы была вне себя от счастья, выучила бы его от слова до слова и молилась бы потом, стоя рядом с любимой мамой около иконы. Если бы папа баловал её и уделял много времени, она бы не корила его за отношение к брату или нелюбовь к матери. Но Лиз, безусловно, понимала: здесь все сложнее, иначе и не могло случиться, ведь Мэддисон другая и мыслит иначе. - Не думай, что мы так непохожи, - остановила поток её размышлений модель, ведущая автомобиль – Мы обе слишком рано поняли, что Бога нет. Только вот я поняла, что его больше нет здесь, а ты – что его нет вообще. Нам обеим было больно, но никто не знал об этом, и мы были так одиноки. А я еще и озлоблена на весь мир за несправедливое обращение до того, как встретилась с тобой. В целом мире нас осталось только трое, для меня больше нет никого, кроме тебя и Карли, потому что я не доверяю никому, даже Ему. После смерти отца мама вышла замуж за богатого и набожного человека, Колин хороший человек, но он бы никогда не стал мне отцом, не стоит говорить, что ему я также не доверяла. Мама изменилась, появилась другая, миссис Бринстон, которой я тоже не доверяла, да ей и не нужно было. Брат ушел от нас, как только ему исполнилось 18. Я не знала, куда бежать, кому рассказать, что делать, я просто осталась одна. Потом Колину пришло предложение отправить меня в школу моделей, он рассказал мне, и я решила рвануть, как ядерный взрыв, чтобы меня больше никто никогда не узнал, изменить мир и окружающих... Маленькая Мэди, наконец, окончательно погибла во мне, я истязала свою душу, разорвала её плоть и извлекла свои слабости, убрала их в самый дальний ящик мозга, чтобы не доставать никогда... Но мы уже приехали и ты должна хотя бы попытаться быть счастливой, Эль, ты же неплохо подделываешь эмоции. - Иначе бы не работала в модельном бизнесе, - легко произнесла девочка и продолжила язвительно – Сколько, говоришь, мне исполняется? 15? Морщины скоро появятся? А то ты же уже опытная в этом деле, 19тилетняя, миссис Хардри, - она толкнула локтем модель и весело усмехнулась. - А не пойти бы тебе нафиг? Хотя, прости, я вижу, ты уже оттуда, - ответила Мэд, откидывая голову назад и выходя из машины. Ничто так не облегчает существование, как знание того, что рядом с тобой есть человек с таким же испорченным существованием, как у тебя самого. Элизабет была удивлена, разочарована, рада - она узнала о Мэд такую правду, которую не могла и предположить. Что тут может быть такого? Только посмотрите на внешность Хардри и развлеките себя догадками, почему она такая! Высокая, худощавая, откровенно злая, всегда скалится, курит с 13 лет... Что вы можете сказать? Ни одна догадка не оправдалась? Никто не мог сразу же догадаться, что, на самом деле, эта девушка знает псалтырь, может Библию пересказать, не напрягая память, что в её жизни случались беды и похуже проблем Лиз. Что невнимание родителей по сравнению со смертью отца, предательством брата? Что непонимание матери по сравнению с невозможностью доверять самому родному человеку?.. - Эль!? Ты идти собираешься или я одна справлюсь? – насмешливо окликнула её Мэддисон, вновь цепляя на лицо безупречный оскал. Лиз улыбнулась: - Оу, ну, если ты предлагаешь заменить моё бренное существование своей задницей на моём троне, то я буду вынуждена отказать. - Пффф, - фыркнула она – Не очень-то и напрашивались на сломанный трон, королева Элизабет, я все еще в президентском кресле, дорогая. - Я тебе устрою абсолютную монархию, Блэр-младшая. - Попробуй, народ в лице Британского правительства будет в шоке, а я свергну тебя и стану тираном. После должен следовать ужасающий злобный хохот, но я так не умею. - Учись, будущий тиран, тебе уже пора. Они уже подошли ко входу в ресторан, вывеска которого сияла всеми цветами радуги, и, так называемое Элизабет, «дрессированное электричество», а точнее-постоянно мерцающие лампочки, представляло на фасаде здания морскую гладь с дельфинами, название гласило: «Rhodes 24». Это один из лучших ресторанов Лондона тогда и сейчас, но как изменилась обстановка этого места, за каких то 12 лет был исключен морской пейзаж со стены, изменилась и внутренняя обстановка, но неизменным навсегда остался удивительный вид на город из окон ресторана. Будто весь Лондон лежит на ладони человека, наслаждающегося им. Как открытую на нужной странице книгу, его можно прочитать; понять и менталитет, и красноречивые обычаи, и спокойствие не только этого города, но и всей страны, всех англичан. Элизабет обожала этот город, не могла представить себя где-то в другом месте, ни Париж, ни Милан, где они уже успели побывать, не открывал ей свою душевную картину, обнажая перед ней свою историю, культуру, социум. А тот Лондон, который она знала, не заучивая названий улиц и расположения перекрестков, рассказывал, напевая, о своей ежедневной жизни от основания в 43ем году и до наших будней. На уроках истории Элизабет всегда забывала о внешнем мире, для неё существовал лишь этот город, люди и нравы; она сама готова была принять участие в прошедших событиях, в её голове разворачивались картины принятия христианства королем Саебертом в 604ом году или история Анны Болейн, о который до сих пор историки с невероятной горячностью спорят. В Лондоне ей нравилось все, даже то, что она с радостью поменяла бы, будь такая возможность. Наверное, так и должно быть в городе, который мы можем назвать родным. Мэддисон протянула Лиз широкую темную ленту из плотного шелка. - По идее, я должна крепко завязать это на твоих глазах и провести к месту назначения, но, поскольку я не пропущу возможности где-нибудь тебя уронить, давай не будем искушать судьбу? - Спасибо, дорогая, я всегда знала, что при падении ты меня поддержишь, - клацнула зубами именинница. - Завяжи так, чтобы было видно дорогу, - посоветовала Мэд и назидательно продолжила – иначе твой путь будет короток... - А точнее далёк - до ближайшего травм-пункта. - Нет, ну если тебе хочется отпраздновать день рождение именно там, я могу устроить, - серьёзно пошутила девушка. Лиз хмыкнула и, завязав узел на затылке, пошла в сторону входа. - Подожди, слепая, ты же не видишь ничего, - направила её на нужный сценарий Мэддисон, на что Элизабет остановилась, вытянула перед собой руки и, покачиваясь, стала прощупывать воздух, в действительности изображая не слепую, а эпилептика перед приступом. Мэд чуть не захохотала во весь голос, схватила её за руку и потащила внутрь ресторана. - Ты сумасшедшая, - сказала она Эль, когда они поднимались в лифте на верхний этаж. - Мы еще не знаем, кто из нас более сумасшедший, - ответила девочка, приоткрывая повязку, чтобы видеть собеседницу. - Ты предлагаешь пройти независимую психическую экспертизу? – насмешливо предложила модель. - Ты предлагаешь выяснить это дистанционно? – Лиз в точности скопировала её интонацию – У нас же такая дилемма! Девушки вышли из лифта и прошли в зал, где, к изумлению Элизабет, было пусто. Столики, укрытые кремовыми скатертями, стояли хаотично на красном полу, декоративное фортепьяно - в правом углу, около огромного окна во всю стену, открывающего любимый пейзаж Эль, диванчики в тон скатертям и стенам, маленькая сцена полукругом ,с микрофоном и двумя большими буферами. - И где люди? – спросила Лиз, стягивая повязку. Мэддисон пожала плечами – Судя по количеству сумок на полу около диванов, их тут было много. А, исходя из того, что под столом что-то шевелится – они все ещё здесь. Мэддисон пошла в обход дивана, кого-то пнула тяжелым рокерским сапогом, из-за чего раздался сдавленный смешок, а дальше произошло то, что Элизабет больше всего ожидала. Будто тараканы, из всех доступных и недоступных мест зала выпрыгнули хорошо знакомые ей люди, и, с криком: «Сюрприз!», бросились обниматься и поздравлять наперебой, вручать подарки, которым, к концу первой минуты, уже не хватало места в руках девочки. - И кого же осенило на этот раз? – весело спросила Лиз. Из толпы скромно вышла Карли и обняла подругу, поцеловав в щеку, сказала: - Тебе же приятно, я старалась. Девочка говорила тихо, но её, похоже, было слышно во всем зале, где господа уже начали занимать места за столиками. - Отлично, все пособничают блондиночкам, - ответила, смеясь, Элизабет, глядя на Мэддисон, та пожала плечами, мол: «Я-то тут при чем?» - С Днем Рожденья, Эль, - так же тихо сказала Карли, улыбаясь, эта улыбка, как и искренняя улыбка Мэд, была для неё самым дорогим и ценным, самым важным и теплым, в жизни. - Элли! – раздался голос Балер, откуда-то справа, Мэддисон сразу же помрачнела, состроила разочарованную, почти скучающую физиономию. Продюсер Элизабет никогда не вызывал у неё теплых чувств – Элли, моя девочка! – женщина, наконец, смогла обнять свою подопечную и крикнуть почти в самое её ухо – С Днем Рождения! Тебе теперь 15 лет, совсем взрослая! Я тебе желаю самого главного, чтобы твои успехи на личном фронте соответствовали успехам в карьере, а успехи в карьере постоянно множились и росли. И, кстати, ты что-то решила на счет фотосессии в викторианском стиле? - Спасибо за поздравления, мисс Балер, - сухо поблагодарила модель и продолжила более сурово – Я вроде бы сказала, что не буду работать с Крисом Малстейном никогда в жизни... - Извините, мисс Бельер, - вмешалась Мэддисон, умышленно исковеркав фамилию женщины – На сегодняшний вечер Эль принадлежит нам с Карли, и мы её забираем. Модели подхватили Элизабет под руки и отвели подальше от продюсера- за первый столик рядом со сценой. Сегодня для неё играли лучшие музыканты, может быть не такие известные, как, например, на празднике у Мадонны, но для Лиз певцы и музыканты, которых она знала и любила, составляли элиту музыкального мира. Джонни Хоф исполнял Вальс №7 «До-диез минор» на фортепьяно, одна из любимых мелодий именинницы потом весь вечер кружилась у неё в голове. Вскоре торжественная часть перешла в весело-праздничную, гости плавно перетекли на танцпол, находившийся рядом со сценой. Музыка сменилась с живой классики на популярную, бьющую нескончаемым потоком из буферов. Неизвестно откуда на сцене появился микшерный пульт, за которым тут же образовался любимый фотограф Элизабет, Дэрек Клаури с белокурой моделью Кейт Приндлстон, изображавшей ди-джея. Публика ликовала и, судя по всему, была довольна праздником. В самый разгар вечеринки Элизабет исчезла из зала, никто не спохватился, кроме Мэддисон, которой всеобщее веселье, граничащее с коллективным психозом, не доставляло удовольствия. Сама мысль о том, что несколько часов назад Эль узнала о ней несколько больше, чем хотела она сама, заставлял невидимое существо в её душе зашевелиться и начать судорожно точить когти о стенки её желудка. Больше всего Хардри не хотела, чтобы Лиз начала думать над её словами, мало ли куда может завести этого ребенка её высокоразвитый ум, да и мост между моделями, который Мэд с таким упоением выстраивала на протяжении всей их дружбы, грозил обрушиться из-за глобального взрыва, вызванного её же болтливым языком. Все это время Мэд понимала, как они с Элизабет похожи, а теперь Лиз понимает, насколько они разные, и это было совсем нежелательно. Наконец, Хардри вышла в такой же, но меньший зал, вход в который вел прямиком из места торжества. Здесь было прохладно и музыка слышна очень тихо, звуковым волнам приходилось преодолевать добротную бетонную стену, чтобы их колебания могли помешать мыслям человека, сидящего на сером столе и глядящем в такое же огромное окно во всю стену. Единственным источником света служило уличное освещение, но и так без труда в человеке можно было узнать Элизабет. Она тяжело вздыхала, глядя на ночной Лондон, и пила вино из бокала, ополовиненная бутылка стояла рядом на столе. - Совсем с ума сошла?! Напиться решила?.. – грозно произнесла Мэддисон, отбирая у Эль бутылку, и прибавила – Без меня! Алкоголик. - Я трезвая, - холодно, но безапелляционно заявила Лиз, и правда, даже половина бутылки полусладкого красного Belle Arche не подействовала на неё должным образом. Это могло значить только одно: на уме у этой девочки были такие тяжёлые мысли, что алкоголь рассеивался, только доползая до нервов. Мэддисон пристроилась рядом с ней на столе, первый раз в жизни ей нечего было сказать, первый раз она чувствовала себя таким ребенком рядом с человеком младше себя. Элизабет вздохнула и допила остаток вина из бокала: - Объясни мне, что нужно делать, чтобы в семье вырастить хладнокровного убийцу? Для Мэддисон сейчас это оказался самый неожиданный вопрос, который она могла услышать, хотя в любое другое время она ответила бы четко, ясно, не давая собеседнику опомниться. Но тон, которым был задан этот вопрос, заставлял её еще раз обдумать свою версию. Эль не смотрела на неё, она не отрывала взгляда от пейзажа за окном, Мэддисон тоже стала смотреть на ночной город. И вот сейчас, когда она полностью ощутила настроение и смысл вопроса, ответ сам пришел в голову: - В принципе, ничего не надо делать. Снова наступила тягучая пауза, но в ней не было ничего отталкивающего, Хардри чувствовала, как Лиз обдумывает её ответ, складывает в уме свои личные «2x2» и выводит простую формулу. - Я ненавижу людей, в первую очередь, потому, что принадлежу именно к их расе, - вдруг сказала Мэддисон, и её голос, разлетевшийся по залу, будто повис густой дымкой в воздухе – С ними всегда нужно быть сильной, всегда сражаться и быть настороже, а это тяжело. Те, кто сражаются как города, держат оборону или нападают, но и город может истощиться... И, посмотри на меня, в конце концов! – Мэд начинала злиться- не видя глаза Лиз, было сложно прочитать её мысли. Глаза – зеркало души, ей казалось так проще понять девочку, не вдаваясь в подробности физиогномики. Элизабет непонимающе нахмурилась и повернула голову, их глаза встретились, Мэддисон выдохнула, но она хотела сказать Лиз ещё больше, еще много того, что накопилось в её душе, это уже не могло лежать там спокойно, как было раньше, оно рвалось наружу, билось о ребра изнутри. Те самые слабости, которые она загнала на самый дальний участок своего мозга, теперь снова обретали вес. Хардри взяла Эль за руку и закрыла глаза: - Налей мне вина, - попросила она. Эль послушно взяла одной рукой бутылку и налила виноградно-красную жидкость в бокал. Мэд отпустила её руку и одним глотком выпила все, что было в бокале, спрыгнула со стола и прощупала свои карманы в поисках сигарет, которые обнаружились в заднем кармане джинс. Закурила. - Никто и никогда не должен видеть тебя на коленях, - вдруг начала она, четко проговаривая каждое слово, будто повторяя то, что ей когда-то говорили - Если кто-то поставил тебя на колени, значит, ты слаба! Ты понимаешь, кем должен быть человек, чтобы ты могла показать ему свою слабость? Ты должна быть сильнее обстоятельств. Сильнее, чем кто-либо ещё. Иначе из горящего дома выносить трупы будешь не ты, а выносить будут тебя... - Ты боишься своей души? – спросила Лиз спокойно, как будто общалась с душевнобольным пациентом. - Разговор двух шизофреников, - фыркнула Мэд, затянувшись сигаретой. Этого было достаточно вместо простого «да». Она действительно начала бояться. Ни с того, ни с сего испугалась, что, по сравнению с чистой, белоснежной душой Элизабет, её маленькая искалеченная сущность смотрится не просто непривлекательно, а отвратительно. Юношеский максимализм доказывал ей, что душа Лиз ещё не так разбита, эта девочка ещё не успела разодрать её, чтобы убрать все самое человечное, что в ней было. Разум вовсю бил тревогу, не просто так был задан вопрос про хладнокровного убийцу – Никогда не поддавайся секундному порыву. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».* - Мэдди... – послышалось со стороны входа. У Карли всегда был голос тихий, надломленный, он словно отражался от хрустальной вазы с трещинкой, но это лишь придавало ему особую красоту и изысканность. Она не любила хвастаться, но как-то обронила, что она, оказывается «леди», то есть в обществе её именуют не пренебрежительно – мисс Роуз, а гордо – леди Карли Роуз. И теперь высокородная леди мялась около двери, привыкая к темноте и переводя глаза с одного темного силуэта на другой. - Леди, - позвала Элизабет, протягивая девочке руку, Карли пошла на голос и, вскоре наткнувшись на стол, где сидела именинница, села рядом. Мэддисон отвернулась к окну и сделала последнюю затяжку. - Я как-то говорила, что у меня почти нет секретов от вас, и если вы спросите, то я отвечу... - сказала Мэд, вглядываясь в своих подруг. И первый раз в словах Хардри Элизабет почувствовала недоговорку, граничащую с ложью. Движение, одно тонкое движение, которое никто бы и не заметил, если бы не необычное освещение, из-за которого Лиз не могла разглядеть лицо, детали одежды, но любое изменение в позе не могло остаться незамеченным. - Что? – спросила она со смесью недоверия и удивления. Мэд не могла лгать, она была её лучшей подругой, такого просто не может быть. - Если ты задашь вопрос, то услышишь правду, как и всегда, - это было сказано так решительно и твердо, что Лиз решила не придавать значения своим домыслам, да и мало ли что может привидеться после шумной вечеринки и половины бутылки вина – Просто нужно задавать правильные вопросы. - А почему ты не можешь сама рассказать то, что хочешь? – спросила Карли - она тоже неплохо выбирала интонации и анализировала их. Хотя и не обладая особыми способностями, было ясно – Мэддисон что-то хочет рассказать Элизабет, но почему-то не может или боится. - Прости, я не хочу говорить об этом просто потому, что мне это взбрело в голову, - туманно ответила модель. И опять несколько неопровержимых фактов – захват руки на запястье другой и аккуратный разворот корпуса противоположно столу - указали Элизабет на то, что за этими словами прячется что-то гораздо более важное, чем Мэддисон хочет, чтобы они с Карли думали. Если девушка ставит между ними барьер и пытается «увернуться» от их дальнейших вопросов, то не стоит продолжать диалог. И как Хардри хочет, чтобы Лиз доверяла ей, недоговорка – худшая степень лжи, распознать которую сложнее всего, а пятнадцатилетней девочке нереально. Что, если Мэддисон владеет ей в совершенстве? Как можно было доверять ей всегда? Хотя она сама говорила: «Никогда не доверяй никому в большей степени, есть только один человек, которому ты полностью можешь доверять – это ты, хотя и он иногда может ошибаться». - Поехали домой, - тихонько предложила Карли, прижавшись к Элизабет. - Поехали, - сказала Мэддисон, Мориарти кивнула. *** Элизабет предпочла не встречаться глазами со своей подругой, когда они сидели в машине. Очевидно, Мэд начала нервничать и решила принять кардинальные меры. Она резко нажал на педаль газа, и машина рванула, развивая критическую скорость. Лиз инстинктивно схватилась за ручку двери, на что модель усмехнулась: - Никогда не понимала, почему люди на большой скорости хватаются за предметы! Опоры все равно не-ет! Элизабет мотнула головой, мол: «иди ты со своим непониманием». - Мэд, сбавь скорость, пожалуйста, - попросила вжавшаяся в заднее сидение Карли – Я еще жить хочу. - И не подумаю, - весело ответила девушка – Умирать, так с музыкой! И врубила на полную громкость радио.

I was nearly pure When I said I loved you You were semi-sincere You said «I'd bleed for you» We were kind of candid Now you've gone away You were almost honest, almost… ***

- Как так можно? – усмехнулась Карли, но её никто не слышал. Элизабет протянула руку и уменьшила громкость. - Притормози, Мэд, скоростной режим еще никто не отменял, - сказала она. Хардри фыркнула, но скорость уменьшила, и теперь её форд ехал спокойно, не отличаясь от остальных участников дорожного движения, и ни один полисмен не мог придраться к их трафику – Ты сказала, я могу спросить тебя, и ты ответишь правду, так? Всего лишь пылинка сомнения резко раздражала разум Лиз и, пока она не уничтожит раздражитель, не успокоится, пусть это стоит ей самого дорогого – дружбы. Лучше один настоящий друг, чем толпа ложных. Но иногда и один ложный, притворившись настоящим, может причинить очень много боли. Мэд напряглась, впилась глазами в дорогу, но кивнула. - Могу я тебе верить? - Я не совершенна... - Никто не совершенен, - перебила её Лиз – Это не ответ на мой вопрос. Мэддисон усмехнулась и, приняв хищный вид, одной рукой откинула волосы назад, встряхнула головой. - Ты можешь доверять мне так же, как Карли. Никто не совершенен, но я хотя бы не искажаю реальность словами. Довольна ответом? - Не назовешь меня доверчивой? - Такая же, ты не меняешься. Доверяй кому хочешь, но позаботься о последствиях. Элизабет улыбнулась и откинула голову назад. Правда? Пусть будет так, может быть, Мэд что-то не договаривает, но и это её право. В отличие от остальных, она хотя бы не лжет. Девочка еще не знала, что произойдет завтра... то, что изменит её отношение к миру. __________________________________________________ *** - англ.

Я сказал почти чистую правду, Про то, что люблю тебя. Ты была наполовину искренна, Сказав: "Я бы умерла за тебя". Мы вроде бы были откровенны... Теперь ты ушла. Ты была почти честна, почти. [Megadeth - Almost Honest]

__________________________________________________ Характер Мэд очень сложный и требует детальной проработки. Жду критику (или не-критику)! :D А еще догадки... Как я люблю догадки! :)