Мне есть, что терять...

Ретроспектива. Один из немногих солнечных дней в Англии. Люди высыпали на улицы, дети с мамашами гуляют в парках, наслаждаясь теплым весенним днем. В Лондоне ни один человек не остался равнодушным, все радовались, нежданно выползшему на небо, солнцу. Гайд-парк был наполнен людьми, как подсолнух семечками, дети играли на площадках, взрослые прогуливались неподалеку, на лавочках и траве расположились компании молодых людей. На газоне сидели двое интересных, девушка и мужчина. Она была одета в синие джинсы и белую майку, большие круглые солнцезащитные очки делали её лицо немного меньше, темно-русые волосы отливали золотом на солнце. Во всей её фигуре прослеживалась почти болезненная худоба, но сейчас это даже модно, так что мало тех, кто обратил бы на это свое внимание. Рядом с ней полулежал на траве он, в серой майке под синей в клетчатой рубашкой, джинсах, у него были каштановые волосы и бархатистый голос. На его лице также были солнцезащитные очки, он смотрел в небо, подставив солнцу лицо и шею. Они лениво перебрасывались короткими фразами, но любой, кто решился бы прислушаться, отшатнулся бы в негодовании – они подробно обсуждали, как действует на человека тот или иной яд. - Я знаю, - вдруг выпалила девушка недовольно – Мне надоело. Вся эта научная болтовня все равно сводится к тому, что каждый человек индивидуален и каждое вещество действует немного по-разному. - Лиззи, - спокойно проговорил мужчина – Эта маленькая разница не освобождает от последствий. - И тем не менее... на спасение, или приготовление противоядия, или... - А это действительно нужно? Не в нашем случае, милая, - усмехнулся мужчина. - Почему?.. Джим, ты хоть раз объяснишь мне, зачем тебе все это нужно? - Игра, Лиззи, мне скучно. Найди развлечение соизмеримое с масштабами моего мышления. Элизабет состроила недовольную гримасу и упала на траву. Город. Он увлекал её, как никогда раньше, ей нравилось солнце, но уезжать из туманного Лондона она не хотела. - Это не объяснение. - Это не аргумент. Почитай стихи, Гете, Шиллера... немцы здорово пишут о смерти. Все потому, что они родились в городах со свинцовым небом. А те, что родились под солнцем? Один сахар, да и только, это утомляет и мешает общему развитию. Возьми, к примеру, свою мать... Элизабет поморщилась и зло зашипела. - Это опыт, не перебрасывай все на личные мотивы, - осадил её Мориарти – Так вот, что она читала? - Она, что, читать умела? – наиграно воскликнула девушка. - Прекрати, Лиззи, в тебе личного отношения больше, чем научного интереса. - Я читаю эмоции, а не доказываю теоремы. - Твоему таланту можно верить только на 75%, а вот с доказательством теоремы Виета не поспоришь. Бет отвернулась, приняв обиженный вид. - Вернемся к литературе, - продолжил мужчина, не замечая этого – Карла читала испанские женские романы, стихи юных гречанок и хотела уехать из Лондона, таким образом, ты можешь назвать её умной женщиной? - Нет, - коротко ответила Бет, согласно кивая. - Теперь твой отец и мой брат, Эндрю... - Он читал научные статьи, - сказала Элизабет. - Не перебивай, - еле заметно оскалился Джим – Он читал стихи Мура, Россетти, Браунингов... научные труды Дарвина и произведения Диккенса. Я слышал, Эндрю нравились русские: Достоевский, Тургенев... В таком ключе. Заметь, он был умнейшим человеком, химиком и биологом, был близок к литературе, занимался научными статьями. Но его сгубила любовь, это чувство губит людей. Такие люди привязываются к таким, как твоя мать, а потом вешаются и пропадают в небытие. - Любовь – лишь убеждение, - ответила Элизабет – Сегодня я скажу себе, вон тот молодой человек очень симпатичен, а не влюбиться ли мне в него? Я влюблюсь и все. - Но без подкрепления этих чувств, оно угаснет, милая. Как говорил один мой знакомый румын: «Am iubitorii de invidie, au dreptul de a nu de a fi prieteni cu cap». «Завидую влюбленным, они имеют право не дружить с головой». Кстати, тебя назвали в честь одной знаменитой британской писательницы... Конец ретроспективы. - Это строчки из стихотворений Элизабет Браунинг, сапфира английской литературы Викторианской Эпохи. В её честь меня назвали. И... это была любимая поэтесса Джима и моего отца... Первые - это рассказ моей жизни рядом с дядей и... его смерти. А дальше... Встреча? Шерлок, он назначил встречу! Шерлок, он жив? - Элизабет, ты можешь успокоиться? – проговорил Шерлок, стараясь сохранить холодность в своем голосе. Девушка стушевалась и опустила голову. - Это шифр. Последние строчки. Все построено на языках, шифр симметричный, с одним ключом. Ирландский... Нет. Испанский... Нет. Итальянский... Да. Le stelle passati, le stelle venire – девять вечера. Acciaio casa, una casa di acciaio... нет, не подходит. Сталь – металл, Metallo. Casa in metallo. Дом. Что может быть домом? Она замерла. Будто время замедлилось, став вязким, как патока, Элизабет думала, искала ответ на поставленный вопрос. Шерлок, как никогда, понимал её, разгадка становилась самым важным на время. Никаких личных мотивов, мыслей помимо и дыхания... Даже дыхание может помешать, не говоря уж о присутствии других людей. Ей нужно было сконцентрироваться, отбросить сомнения – жив ли её дядя. По её лицу было видно, как быстро она подбирает ключ, будто вор отмычку, а времени мало. - Scatole di metallo... a casa su ruote... macchina... auto… Casa per le auto! Стоянка! Я разгадала! Стоянка «Стальной дом», Лондон, Силвуд стрит... - Сейчас 4 часа дня, - констатировал Ватсон, ему все это очень не нравилось – Что скажешь, Шерлок, мы поедем? Детектив бросил взгляд на свою коллегу, не используя дедуктивный метод, понятно, что она поедет, и если не с ними, то без них. Элизабет просто попала под впечатление последней строчки, «и буду я с тобой». Почему-то ему было неприятно, что это письмо зародило в ней надежду, что Мориарти жив и хочет её возвращения. Но оставался тогда вопрос, почему сообщение пришло в его блог. - Да, - лаконично ответил он. - Мы успеем заехать в квартиру Вел, - сказала девушка. - Тогда едем сейчас, - отозвался Холмс, начиная движение в сторону лестницы. Джон обернулся к Элизабет: - Ты в порядке? - Да. Но больше всего я сейчас боюсь разочароваться, - ответила она и быстро направилась за Холмсом. Во время дороги все молчали, обдумывая произошедшее. Холмс взглянул на Элизабет, которая напряженно смотрела вперед, не отвлекаясь от дороги. Её мучали сомнения жив ли Мориарти? Элизабет на секунду скосила взгляд, посмотрев на Шерлока, каким-то образом его мысли перебрались к ней. Странное ощущение, она боялась, что Джим вернётся. Нет. Она, безусловно, хотела, чтобы он был жив, чтобы они могли разговаривать, чтобы он прикоснулся к ней, чтобы, как раньше, гладил её по волосам, чтобы улыбался ей. Но Элизабет уже изменилась, работа с Шерлоком изменила её до конца. Кто бы мог подумать, она и тот, из-за кого погиб её дядя. Бет не задумывалась об этом так серьёзно, как сейчас. Шерлок уже изменил её, уже сделал другой. Она уже никогда не станет той Лиззи, которой была до этого. Её изменила смерть Джима, боль и страх, присутствовавший в её сердце до этого... и сейчас. Она никогда не говорила, что ей так больно. Бет не осознавала этой боли, просто было пусто. К ней вернулась та пустота, которая сопровождала её до знакомства с дядей. Но сейчас эту пустоту, будто заполнили... в ней появились Шерлок и Джон. И она забыла об её существовании, потому, что её уже почти не было, остались шрамы, но она уже свыклась с ними, с тем, что нет Джима. А сейчас, уже ставший привычным, мир грозил лопнуть по швам и перетечь во что-то новое, чего она не знала. Почему? Элизабет должна радоваться, что Мориарти может быть жив, что он вернется, что всё будет так, как прежде. А будет ли? Перед ней сейчас стоит мучительный выбор, и он не отступит, от него не спрячешься и не сбежишь, это решение должна принять она и никто не сделает за неё выбор. Элизабет сжала зубы, её решимость, как ветром сдуло, она не знала, как поступить. А в голове, тем не менее, пульсировал вопрос: вернется ли она к Джиму или останется с Шерлоком?