Рецепты доктора Моро

Все бы было гладко, как всегда, но вот Темная лошадка вырвалась вперед. Хит талигской группы «Электроклуб», перевод И. Аллегровой

      — Кляча несусветная… — первым высказался Савиньяк-младший.       Остальные предпочли промолчать, озадаченно наблюдая за тем, как эсператистский монах вылавливает из придорожной лужи мертвых птиц. Улов укладывался на расстеленную тут же чистую рогожку.        — Брат Пьетро? — удивленно вскидывает бровь герцог Алва.       Монах низко кланяется всем присутствующим.       — Что здесь происходит?       — Событие прискорбное, но, хвала Создателю, благополучно разрешившееся.       Монах прервался, чтобы, сделав резкий шаг в сторону, решительно перехватить повод потянувшегося к луже попить водички Кана.        — Осторожно. Вода в луже отравлена.       — Закатные твари! — от неожиданности даже про несусветную клячу не вспомнил Арно.       — Вчера поздно вечером делегация из Агариса прибыла в Олларию. Городская стража оказалась столь добра, что открыла нам ворота после заката. Но далее с нами произошло чудесное недоразумение. На этом самом месте спешащий всадник налетел на воз со святой водой и разбил бочку. Упавший при этом с лошади гвардейский офицер немного поранился. Обрабатывая его ссадины, я обратил внимание на то, как быстро они воспаляются. Потом открылись рвота и жар. Помощь молодому человеку оказана своевременно, поэтому жизни ничего не угрожает. Но признаки отравления налицо. Святые отцы Аристид и Левий предположили, что яд находился в святой воде, в лужу которой упал юноша. Я же нашел доказательства промысла Создателя, не давшего свершиться чудовищной провокации.       — Доказательства — это птички? — уточняет супрем.       — Да, — бесхитростно кивнул монах. — Они отравились, напившись из лужи, в которую вылилась вода из бочки. Думаю, я смогу выделить яд из их желудков.       Придд-старший удивлённо покачал головой от уровня судебно-монашеской экспертизы эсператистов. Арно торопливо отвёл Кана подальше от лужи.       — Отравить воду для причастия! Кто мог решиться на столь чудовищное преступление?       Судя по искренности возмущения, не сам супрем, так его жена за эсператистским благословением сходить собиралась. Монашек же Пьетро — калач тертый. Лишнего не скажет. Хотя и не нахамит, и не промолчит. Иезуит местный.       — Преступник мне неведом. Но это тот в Агарисе, кто не желает сближения матери-церкви и ее заблудших детей.       — Да уж. Говорят, в этом вашем Агарисе Альдо Ракана украли. Шпионы Сильвестра грешат на истинников, — хмыкнул Алва.       — Детали мне неизвестны, но братья говорили, что дознаватели святого престола вышли на след гоганов...       Моро чувствовал, что сидеть верхом Монсеньору все труднее. Поэтому Алва пожелал брату Пьетро всяческих успехов в делах личного и общественного спасения и засобирался осмотреть двор дома Арамона. Во дворе же с удовольствием перебрался из седла в кресло. Благо, под дружные ахи почтенных дам и девиц Моро опять лег перед самым крыльцом, позволяя всаднику сделать это без посторонней помощи.       Вокруг кресла суетилась хозяйка дома с дочерью. Их энтузиазм стал особенно пылким, когда Алва сообщил, что причиной визита стало не ночное происшествие, с которым все ясно, а необходимость молодому Арамона собрать вещички, чтобы явиться в дом герцога Алвы, которому он будет служить с сего дня. В общем, Герард унесся в дом. Мать семейства рассаживала толпу гостей и угощала их прохладительными напитками. Младшие дети ей помогали. А старшая девица Арамона, стоило первой волне суеты улечься, застеснялась наплыва блестящих кавалеров в доме и отошла в сторонку. К Моро то есть.       — Лошадка красивая. И вовсе не страшная. Зря бабушка болтает.       Девичьи пальчики осторожно коснулись конской морды. Моро принципиально не возражал, но уши прижал чисто для профилактики. Ибо бабушка девицы, очевидно, с кем-то из Людей Чести общалась. А в этом узком кругу избранных широкое распространение получили россказни о Моро — исчадии Заката. Детали мориск не слышал — пересказ подобного в конюшне герцога Алвы не приветствуется. Но когда на днях он со своим Человеком заезжали к Колиньярам, тамошние конюхи подойти к нему боялись. Смешно сказать, даже ведро с водой ему черенком от лопаты пододвигали, чтобы близко не приближаться. Он, конечно, старался соответствовать и дверь в деннике копытами разнёс в щепки. Потом даже левую заднюю перековывать пришлось.       Тем временем народ засобирался по делам. Старшие Придд и Савиньяк покинули двор первыми и, кажется, вместе. Подтягивающий подпругу Савиньяк-младший вроде бы невзначай оказался рядом с Валентином Приддом.       — Валентин, ты не сказал о том, что на участие в скачках подбил тебя я. Я не собираюсь скрывать это ни от брата, ни от герцога Алва. Но за то, что на это не стал напирать ты, спасибо.       — Я, по-твоему, маленький мальчик, который не в состоянии сам отвечать за свои поступки?       — Нет, но...       — Вот и не будем об этом.       — Хорошо. Но знай, ещё вчера я не хотел, чтобы мою спину в бою прикрывал ты. А сегодня я был бы этому рад.       — Мне следует прослезиться от умиления?       — Кляча ты несусветная, а не Спрут!       Вторая пара Савиньяк-Придд покинула двор. Монсеньор же, на удивление, не торопился. Что там у молодого человека — пять возов с приданым, что ли? Все, собрался. Тронулись. Ехать пришлось из мещанских кварталов в центр едва ли не через полгорода. И город сегодня Моро не нравился. Человеческая, рациональная сущность Арсена Морозова ничего не замечала, а вот звериная криком кричала о беде, которая близко.       В воздухе буквально разливался тяжёлый, зелёный туман хищной, волчьей ненависти. Люди дышали им и не замечали, а коню хотелось бежать, куда глаза глядят, и чем скорей — тем лучше. И не одному ему. Чуть сзади прижал уши и дико озирается перепуганный Бьянко. Его, дурака беломордого, даже жалко сделалось. На противоположной стороне небольшой площади истерично заорал осел. А из узкого и совсем зелёного переулка высунула морду пегая лошадь. При ее виде Моро не выдержал, всхрапнул и сдал в сторону. Кошки ведают, что с ней не так, но такую увидишь — по гроб жизни импотентом сделаешься.       О том, что с пегой не так, Моро подумать не успел. На площади завязалась нешуточная драка. Кто, с кем и за что бьются, категорически непонятно. Но участников уже не меньше сотни, а им все мало и хочется ещё. Как иначе объяснить, зачем сразу человек десять вываливаются из общей свалки и бодро несутся к случайным прохожим? Да как они в эдакой суматохе их вообще заметили? Нет, все это зелень проклятая, не иначе. Только думать об этом Моро некогда, потому как бегущие абсолютно невменяемы. Конечно, Морозов — не психиатр или нарколог, но таких безумных белых глаз он просто не видел. А чтобы так лихо над головой поленом размахивать, видел, но только в кино про десантников или Шварценеггера. И бежит вся десятка прямо на Бьянко. Едва ли паренёк Арамона ухитрился чем-то обидеть всех этих уважаемых лавочников, никаких внятных претензий они ему не предъявляли. Просто ревели и намерения выказывали весьма агрессивные.       Лёгкое движение повода. Монсеньор высылает Моро в катастрофически быстро сокращающиеся пространство между толпой и белым обормотом. Ладно, мальчишка-всадник растерялся, но линарец-то чего замер? Эти уроды сами не успокоятся. Как ни противно, а через разлившуюся по площади зелень следует пробиваться.       Моро грозно заржал и ударил передними ногами. Высоко в свечку старался не подниматься, чтобы не уронить травмированного Монсеньора. Тот, впрочем, держался молодцом: не просто из седла не выпадал, но и весьма эффективно орудовал костылем. Лучше бы кистень. Потому что надышавшиеся зеленью горожане страх вовсе потеряли, пёрли, что твои зомби. Очень скоро пришлось не просто копытами по воздуху молотить для устрашения, а бить на поражение. Бьянко, молодец, сзади держится, наездника не утеряв. Прорвались.       — Я в центр к казармам гарнизона, а вы, Герард, скачите ко мне, сообщите о случившемся. Хуан знает, что делать, — распорядился Алва, стоило им оказаться в пустом переулке.       Парень отрицательно мотает головой. При этом не из страха. Ехать один он не боится. Считает, что все ещё не вполне здоровому герцогу шляться по охваченному беспорядками городу небезопасно. О том, что драка не была ни случайной, ни единственной, никто почему-то не сомневался.       Явно не ожидавший сопротивления Алва недовольно скривился.       — Вы можете выгнать меня, Монсеньор, но это потом, а пока я провожу вас. Лучше бы домой.       Правильное решение, но Моро просто поворачивает ухо в сторону парня, мол, к этим словам есть смысл прислушаться. Пусть его Человек примет решение сам. Уж если совсем дурить начнет, тогда... Нет, проворчал неразборчиво про то, что в няньках не нуждается и даже с женщиной, что готова ходить за ним беспомощным, дел иметь не желает, да и повернул к дому.       Второй раз на них напали уже у самых ворот. Небольшая группа крепких ребяток с мясницкими ножами за поясами катила вдоль улицы деревянный бочонок. Спокойно с виду катили, упирались. Только в зелени были по самые уши заляпаны. И стоило Моро и Бьянко обогнать странную компанию, как сзади заорали.       — У-у-у, гнида!       В воздухе засвистел камень. Оказывается, бочка наполнена небольшими, как раз, чтобы в руку лег, булыжниками. Первый влетел линарцу в круп. Тот истерично заржал и закрутился на месте. К воротам, дурак!       Спасла их расторопность людей Алвы, прикрывших отход своего соберано плотным мушкетным огнем.       Все. Они за воротами, мало того, на заднем дворе. На сей раз Моро пришлось лежать довольно долго. Костыль — не шпага: из седла им драться, может, и удобно, но боя он не выдержал, сломался. А ждать, пока принесут новый, сидя в седле, у Алвы уже сил не было, хоть он и крепился. Вот Моро и опустился на землю, чтобы его Человек мог перекинуть обе ноги на одну сторону и сидеть, пусть и не как в кресле, но куда удобнее.       Герард же испуганно рассматривал перепачканную кровью морду Бьянко. Не кровавая пена на губах, а именно кровавые разводы. На белом храпе очень даже видно.       — Монсеньор... Ваш конь... Он, кажется, поранился... — бормочет парень.       — Он, кажется, в горячке драки откусил чье-то ухо. Эй, зайчик, смотри: твой статус убийцы и людоеда пытаются оспорить!       "Фу, как некультурно!" — только и осталось фыркнуть Моро.       Тем временем Монсеньору не только принесли новые костыли, но и подали карету. Моро вздохнул печально, но не возражал. Этот почти трамвай должны возить профессионалы.       Настроение было дрянь. Поэтому Моро принялся вредничать со страшной силой: сразу после чистки извалялся в опилках, лягнул пришедшего расчищать копыта коваля, а когда от него отстали, утащил висящий снаружи двери денника недоуздок и принялся трепать его, пока не порвал. Не то чтобы полегчало, но некое мрачное удовлетворение все эти безобразия принесли.       В поисках нового объекта выплеска собственного дурного настроения Моро обвел глазами конюшню. И обнаружил, что психует не он один. Вся конюшня сегодня на нервах. Даже старый кухонный мерин прижимает уши и косится на собственное отражение в поилке. Что за притча? Над этим следовало подумать. Но для начала успокоиться. Пока брал себя под уздцы, сам не заметил, как задремал.       В это время теплым пятничным вечером Арсен Морозов, наливши себе чайку, совсем уж собрался погрузиться в старый добрый Mass Effect, но вдруг передумал и полез по медицинским сайтам. Да не просто медицинским, что, в общем-то, неудивительно, а по психиатрическим. Но там про внезапный массовый психоз белоглазых агрессивных типов мало чего нашлось. То есть списывались на психологию толпы. Только про толпу и психологию доктора не устраивало. В белых, абсолютно безумных глазах вчера ещё добропорядочных жителей Олларии явственно читался серьезный диагноз. Такое на делириум тременс (1) или аффективное состояние не спишешь. Так что ищите, доктор Морозов, ищите. А Моро вам завтра поможет справиться со строптивой Белкой — милой на вид лошадкой из конного клуба, в котором Арсен Русланович начал заниматься после приятного дня медицинского работника на ферме.       С сайтов по современной клинической психиатрии и неврологии перешли на описания всяких интересных исторических казусов вроде пляски святого Витта, а оттуда на практики экзорцизма, в том числе и современные. На последних граждане в рясах популярно объясняли, как отличить бесноватого от душевнобольного.       По большому счету к белоглазым не подходило ничего. Их можно было бы принять за бесноватых, но бросались они не на святыни и даже не на медийное лицо — Рокэ Алва, а на обычного пацана Герарда Арамона. Мистика, да и только.       Только мистика эта оборачивалась реальной бедой. Чуткий лошадиный храп улавливал явственный запах гари. В городе пожары. И можно бы списать на массовый психоз, да только зелёный туман из головы не идёт. Может, в Питере в 1917 или в Париже в 1789 такая же зелень наблюдалась, да только видевшие ее лошади мемуаров не оставили.       В общем, зелень и толком не мотивированная агрессия, очевидно, связаны вне зависимости от того, одержимость это или нет, и медицина тут бессильна. Пришедший к такому выводу Моро прикрыл глаза, чтобы погрузиться в мир Арсена Морозова.       Теперь он там освоился и видит происходящее не со стороны, а глазами человека. Лучше, конечно бы, лошади. Проку было бы больше, ибо Моро ни разу не наездник, но уж что есть.       А есть ответственный момент: первая рысь в поле. Едет Арсен Русланович на лошадке вне манежа. Даже позволяет себе думать не о шенкелях и поводе, а о чем-то своем, медицинском. И кобылка не нервничает, жизнью и отсутствием команд всадника наслаждается. В общем, расслабились все трое. Моро прежде всего. Нет, дурака, гоняющего на электрическом мотоцикле по полям, пойди просчитай. Он же почти бесшумный. То есть услышать-то его услышали. Но скорость... Кто ж знал, что трёх секунд не пройдет — и он поперек дороги выскочит?       Кобылка, естественно, ржать истерично и на дыбы. Что с нее взять — девушка. Морозов в седле не удержался, слетел, но удачно успел сгруппироваться. Пока на ноги вставал, кобылка в поля умчалась, зато перед ним возникла перепуганная девчонка в мотоциклетном шлеме. Только совсем юный возраст малолетней дуры и интеллигентное воспитание самого Морозова помешали назвать хулиганку клячей несусветной. (Ну и, будем честными, полный рот песка тоже).       — Вас до вашей лошади подвезти? — вопреки опасениям, не стала хамить или оправдываться девица.       — У тебя права-то есть?       — У папы дача тут за рощей...       — Понятно.       Теперь отсутствие мотоциклетного треска было на пользу. К мирно пасущейся кобылке они подъехали довольно близко, не напугав животное вновь. Воссоединились они с ней, но дальше рысь отрабатывать не поехали. Ибо нервы, и лошадка набегалась.       Неспешным шагом в поводу пошли плавать на озеро. Пришли. Лошадка как раз остыла. Разделись, седло сняли и стали так небольшими кружочками плавать. Народ тоже плещется, девчата на бережку сидят — все красиво. Благодать, аж выходить не хочется. Думает, еще разочек зайти, да и хватит. А коняшка уже подустала, видно. Заходят они все глубже, глубже. Морозов уже рядом плывет и чувствует — она все по дну идет, но уже только на задних ногах, поэтому высокой получается. И в какой-то момент она не удержала равновесие и стала заваливаться назад. Ну, благополучно завалилась, и под водой скрылась. Моро чуть кондрат не обнял. Кружит как орел вокруг, думает — все, крышка дурехе. Уже и круги разошлись. Доплавались! Вдруг эта каракатица как вынырнет... шипит как ихтиандр, глазами вращает, морда злая, уши прижала. И они так друг на друга внимательно смотрят и к берегу гребут, параллельно друг другу. Она на человека глазом косит, он на неё: типа ты чего, подводным плаванием решила заняться? Меня здесь чуть инфаркт не схватил... Так, не сближаясь и на одной скорости, они до бережка доплыли. Вышли из воды. Она мокрая как выдра, уши прижаты. Арсен к ней тоже не подходит. Девчата с пригорочка на них смотрят. Надо доиграть все, как будто так и задумано. Лошадка вяло постояла и тихонько побрела по дороге к конюшне мимо людей. Всадник не спеша взял седло, одежду и так же на расстоянии метра три сзади пошел за ней. Никто ничего не понял, словно так и надо. Лошадь не ускорялась, а человек ее и ловить не хотел. Так не спеша они и пришли на конюшню... Ну что Моро с этим мог поделать?